Утро снайпера (сборник) - Владимир Сорокин

Небольшая кучка кала лежала в траве, маслянисто поблескивая. Соколов приблизил к ней свое лицо. От кала сильно пахло. Он взял одну из слипшихся колбасок. Она была теплой и мягкой. Он поцеловал ее и стал быстро есть, жадно откусывая, мажа губы и пальцы.

Снова где-то далеко закричала ночная птица.

Соколов взял две оставшиеся колбаски и, попеременно откусывая то от одной, то от другой, быстро съел.

В лесу стояла тишина.

Подобрав мягкие крошки и тщательно вытерев руки о траву, он наклонил ведро и стал жадно пить. Черная бездонная вода качнулась возле его лица, вместе с ней качнулась луна и перевернутые созвездия.

Соколов жадно пил, обняв холодное ведро потными ладонями и наблюдая, как дробится, распадается на блики вертикальная палочка созвездия Змеи.

Первый субботник

— Ну вот, — Саламатин подошел к рассевшейся на плитах бригаде, — нам, ребят, листья сгребать.

Рабочие зашевелились, поднимаясь:

— Во, это по мне…

— Нормально, Егорыч.

— Небось Зинку ублажил, вот и работу полегче дала…

— А где сгребать будем?

Саламатин достал из широких брюк пачку «Беломора»:

— От проходной и выше.

— Так там много. С полкилометра.

— А ты как думал… Давайте, мужики, в девятый за граблями. Там и грабли и рукавицы. Или кто-нибудь пусть сходит, что всем переться.

— Мы с Серегой сходим, — Ткаченко хлопнул Зигунова по ватному плечу. — Сходим, Серег?

— Сходим, конечно… дай закурить, Егорыч, — Зигунов потянулся к пачке.

Саламатин вытряхнул ему папиросу, сунул в губы свою, смял:

— Значит сходите. Не обсчитайтесь только. Четырнадцать грабель. И рукавиц четырнадцать пар. А вот и новичок бежит… Пятнадцать грабель и пятнадцать пар.

Мишка перелез через штабель труб, побежал по плитам.

— Ты чего опаздываешь? — улыбнулся Саламатин, закуривая. — Идите, ребята, идите…

Мишка подбежал к нему, громко выдохнул:

— Фууу… запыхался… доброе утром… Вадим Егорыч…

— Доброе утром. Что, будильник подвел?

— Да нет, поезд пропустил свой… фууу… сильно опоздал?

— Нет. Ничего.

— Доброе утро! — Мишка повернулся к рабочим.

— Здорово.

— Доброе утро…

— Чего опаздываешь?

— Перезанимался вчера, небось, заочник?

— Егорыч, ну мы пошли, чего тут толкаться…

— Идите. Я догоню щас… — махнул рукой Саламатин. — Застегни куртку, не лето все-таки.

Часто дышащий Мишка стал застегивать молнию.

Саламатин отодвинул рукав ватника, посмотрел на часы:

— Четверть девятого. Все не начнем никак.

— А что делать будем?

— Листья сгребать. С газонов у проходной.

— На свежем воздухе… хорошо…

— Конечно… так… Прохорова нет… ну, ладно. Ждать больше не будем… пошли, Миш.

Они зашагали к проходной, вслед за бригадой.

Саламатин зевнул, выпустил дым:

— А ты что так оделся чисто? Прямо, как на парад.

Мишка пожал плечами:

— Ну, а что. Ничего особенного.

— Но куртку-то зачем пачкать? Хорошая куртка.

— Обыкновенная.

Бригадир засмеялся, обнажив крупные прокуренные зубы:

— Да… вот что значит — новое поколение. Я б такую куртку на выходной берег…

Подошли к проходной.

Одетый в черную форму вахтер запирал ворота.

— Семеныч, выпусти нас! — весело крикнул Саламатин.

— Идите через вертушку. Я уж запирать за вами устал. Щас только твои проползли.

— Егорыч! — раздалось сзади. — Помоги!

Мишка и бригадир обернулись.

Ткаченко с Зигуновым несли грабли и рукавицы.

— А вы что, пупы надорвали? — шагнул к ним бригадир.

Мишка подошел к Зигунову, тот сунул ему стопку рукавиц.

Саламатин протянул руку к граблям, распустившимся веером на плече Ткаченко, но тот уклонился:

— Да шучу, Егорыч. Чего тут нести.

— Все хорошие? Ломаных нет?

— Нет, нет…

— Ну, иди вперед.

Бригадир пропустил Ткаченко.

По очереди прошли через поскрипывающую вертушку.

На улице ждала бригада.

— Во, Сашок самые новенькие выбрал…

— Семейный, сразу сообразил.

Ткаченко снял грабли с плеч:

— Разбирайте…

Мишка стал раздавать рукавицы.

Творогов постучал граблями по асфальту:

— Нормально… Такими и целину пахать можно…

— Откуда начинать, Егорыч?

Саламатин огляделся, махнул рукой на левый газон:

— Вот наш.

— А правый?

— А тут насосники будут убирать.

— Ясно…

Усеянный опавшей листвой газон тянулся вдоль каменной заводской ограды вместе с неровным рядом невысоких тополей. Их длинные, потерявшие почти всю листву ветки, слегка шевелились. Разобравши грабли и надев рукавицы, рабочие двинулись к газону. Саламатин разорвал нитку, скрепляющую новенькую пару рукавиц. Мишка постучал древком грабель по асфальту, насаживая их потуже:

— Гвоздика нет.

— Что? Какого? — повернулся к нему бригадир.

— Да тут вот… крепить где грабли…

— Ну и ничего страшного… дай-ка, — бригадир взял у него грабли, потрогал. — Насажены нормально. И без гвоздя сидят крепко. Грабь только полегче и не отвалятся… пошли…

Они двинулись за бригадой.

Мишка улыбнулся, положил грабли на плечо:

— Да… первый субботник…

— Как первый?

— Да так. Первый субботник мой.

— Серьезно? — удивленно посмотрел на него Саламатин.

— Ага. Ну, не первый, конечно… в школе были субботники…

— Ну, так это другое дело. В школе ты учеником был, а тут — пролетарий. Значит, действительно — первый! Здорово!

Саламатин засмеялся, крикнул шагающим впереди рабочим:

— Слышь, ребят! У Мишки сегодня первый субботник! Каково?

— Поздравляем.

— Бутылка с тебя, Миш!

— Нормально…

— Ты тогда сегодня должен по-ударному работать, за всех.

— Чудеса… первый субботник у человека. Я и забыл, когда у меня был…

Саламатин положил руку Мишке на плечо:

— Да… вообще-то это событие. Надо было б как-нибудь через профком поздравить тебя…

— Да что вы, Вадим Егорыч…

— Надо было. Что ж ты раньше не сказал? Так, мол, и так… первый субботник… Эй, ребят! — крикнул он рабочим. — Начинайте отсюда! Прям в кучи сгребайте к кромке и порядок…

Рабочие разошлись по газону, стали сгребать листья.

Саламатин сощурился на заходящее солнце, поправил выбившийся из-под ватника шарф:

— А я вот помню свой первый субботник…

— Правда?

— Помню. Только война началась. Как раз сорок первый год. Июль. А я в апреле на завод устроился. Тоже такой же был, как ты. Только помоложе. И заочно, конечно, не учился. Не до учебы было. И вот субботник решили провести. В фонд помощи фронту. Вышли всем заводом после смены. А смена-то была — двенадцать часов! Не то что сейчас. И работали по-другому совсем. С сознанием. Все понимали. Самоотверженно работали, вот… и как работали… разве сравнишь с теперешними работничками…

Он вздохнул и побрел к бригаде.

Мишка заспешил следом.

Бригадир встал рядом с Зигуновым, нагнулся и поднял ржавую консервную банку:

— Вот. Это вот свинство наше. Выпили, закусили и бросили. Так вот и живем… а потом удивляемся, мол, пойти отдохнуть некуда, вся природа загажена…

Он кинул банку на кучу листвы.

Мишка принялся грести от кромки газона.

Бригада работала молча.

Зигунов вдруг распрямился, улыбнулся, тряхнул головой:

— Ой… что-то… щас вот…

Он оттопырил обтянутый синими брюками зад и громко выпустил газы.

Сотсков выпрямился, удивленно посмотрел на него и сделал то же самое, но только слабее и короче.

Ткаченко наставил на Сотскова тонкий палец:

— Артиллерия… пли…

И лаконично пукнул.

Салазкин и Мамонтов оперлись на грабли и выпустили газы почти одновременно.

Творогов наклонился сильнее, лицо его напряглось:

— Оп-ля… оп-ля… оп-ля…

Он слабо пукнул три раза.

Сохненко поднял обутую в резиновый сапог ногу:

— Ну-ка… по изменникам Родины…

Но пукнул слабо.

Саламатин удивленно качнул головой:

— Еп твою… ни хуя себе… это что ж такое? Что, все сразу? В честь чего это?

Зигунов пожал плечами:

— Как, в честь чего? В честь первого субботника нашего товарища был произведен артиллерийский салют из орудий среднего калибра. Теперь за тобой очередь, Егорыч…

Улыбаясь, рабочие смотрели на него:

— Давай, ветеран, по-ударному…

— И ты, Миш, не отставай.

— Давай, чего стоишь. Не отрывайся от коллектива.

— Честь бригадирскую не роняй, орденоносец…

— Давай, давай, Егорыч… все ведь на тебя равняются…

Саламатин почесал висок, засмеялся:

— Ну, раз такое дело…

Он слегка нагнулся, закряхтел.

Мишка тоже напрягся, посмотрел под ноги и пукнул первым, но — слабо, еле слышно.