Такова спортивная жизнь - Дэвид Стори

Но Джонсону все было мало. Он что-то говорил, как ее жалко. Только это еще больше сбило его с толку. Он уже совсем не понимал, почему я живу у миссис Хэммонд. Честно говоря, я тоже. Я просидел с ним час в «Короле Вильгельме».

В четверг во время вечерней тренировки мне сказали, что в субботу Джордж Уэйд не поедет с основным составом в Уэйкфилд, а придет посмотреть дублеров. Я почему-то решил, что он хочет посмотреть меня, хотя в нашей команде испытательный срок проходили еще четверо. Перед матчем в раздевалке я бросался на помощь всем и каждому. Одних мазал вазелином, другим помогал надевать наплечники и боксировал по углам со всеми желающими. Все понимали, чего я добиваюсь. И в первый раз была хорошая погода.

Я услышал в репродукторе свое имя и потом рев толпы — на ноле вышла приезжая команда. Дикки, наш тренер, давал последние наставления, мы построились и двинулись к туннелю. Передние перешли на бег. Бутсы дробно застучали по бетону, потом звук утратил четкость и вдруг совсем оборвался на земляной дорожке у выхода из туннеля.

Темнота осталась позади. На мгновение все зажмурились от света и людского рева. Оказавшись на поле, я как будто стал больше. Все время, пока мы быстро, с важным видом, бежали к середине поля и строились в круг, в репродукторах гремел «Марш гладиаторов». Когда капитаны бросили жребий, марш сменился пронзительным ревом фанфар.

Команды разбежались в противоположные стороны, игроки встали по своим местам и стояли неподвижно — красные и синие на тускло-коричневых и грязно-зеленых лоскутах поля. Все, замерев, ждали свистка. Вот он раздался. Мяч взлетел в воздух.

Прошло пятнадцать минут первого тайма, а я ни разу даже не коснулся мяча. Я совсем измотался и запыхался. Только к концу тайма я понял, что мне не дает мяча моя собственная команда.

Я решил, что это подстроил Тэфф Гоуэр, наш центр — тихоня, доживающий последние дни в команде дублеров. Когда мяч летел на меня, где-нибудь рядом вдруг мелькало покрытое шрамами беззубое лицо Гоуэра, его короткая кривоногая фигура, и будто случайно он направлял мяч в другую сторону. Я догадывался, что он должен меня недолюбливать. Я, кажется, перебежал дорогу какому-то его дружку и лишил его приработка. До всего этого мне не было никакого дела. Я видел только одно: все мои надежды сейчас рушатся. Когда мы в следующий раз встали, согнувшись пополам, чтобы разыграть схватку, Гоуэр оказался немного впереди меня.

— Почему ты не даешь мне играть? — спросил я.

Он ждал мяч, низко опустив голову, но очень вежливо усмехался. Я видел его глотку. Когда он плюнул, я не мог отвести лицо. Я знал, что он меня терпеть не может.

Я пропустил три схватки, чтобы Тэфф перестал остерегаться, а потом выбрал удобный момент. Правую руку я оставил свободной. Тэфф опустил голову и таращил глаза, чтобы не пропустить мяч. Я видел, что мяч уже прошел половину схватки, форварды нажали и голова Тэффа пригнулась еще больше. Мой правый кулак пришелся в самую середину его лица. Он громко вскрикнул. Я ударил еще раз и, отняв руку, увидел розовое месиво там, где у него были губы и нос. Теперь он вопил во все горло, отчасти притворяясь, как все игроки, но больше от настоящей боли. Его ругань разносилась по всему полю.

Судья засвистел изо всех сил, и схватка распалась.

— Я видел! Я видел! — кричал он; возмущенные вопли с трибун подхлестывали его стремление восстановить справедливость.

Зрители повскакали с мест, кричали и махали руками. Гоуэр прижал ладони к лицу, но кровь просачивалась у него между пальцами, пока тренер и еще два игрока, как поводыри, уводили его с поля.

— Тебе это даром не пройдет, подлюга! Больше тебе не придется играть! — и прочее, что полагается, кричал судья. Он со злостью ткнул пальцем в центра противников. Рев толпы достиг предела — подожги кто-нибудь церковь, они бы никогда так не бушевали.

Центр, молодой парень, замотал головой.

— Я к нему даже не прикасался, — возмущался он, оглядываясь и ища сочувствия у своей команды. — Клянусь богом, я к нему даже не прикасался.

— Скажешь это председателю лиги!

Ни в чем не повинный нападающий выходил из себя.

— Да вы посмотрите на мой кулак! — кричал он. — Вы посмотрите, есть на нем кровь?

— Я не собираюсь с тобой пререкаться.

Судья записал его фамилию и отправил с поля.

Я никогда не видел такого, представления. Весь стадион дрожал от ярости, когда этот паренек в детском костюмчике проходил перед главной трибуной.

— Таким нечего делать на поле, — судья обращался ко мне, потому что я стоял к нему ближе всех. Не знаю, о ком он говорил: о тех, кто был на трибунах, или о центре. Штрафной удар дал нам два очка.

Во время перерыва мы столпились у выхода из туннеля, пили из бутылок воду и слушали, как Дикки разматывает рулон наших ошибок. Мы помалкивали. Как ни верти, после ухода Гоуэра я часто получал мяч, и не всегда только благодаря счастливому случаю. Я смотрел на трибуны, стараясь разглядеть в комитетской ложе фетровую шляпу Джорджа Уэйда, и тут ко мне подошел Дикки. Он взял меня за руку и стал разглядывать пальцы.

— Ну и синяки же ты заработал, старик! Что это на тебя нашло? — Он смотрел не на меня, а на других игроков.

— Про что ты?

— Про Тэффа Гоуэра. Со скамьи все было отлично видно.

— Он не давал мне мяча.

— Брось, приятель. У нас такие штуки не выходят.

— Теперь, конечно, это так.

Он поморщился, недовольный тем, что я еще отшучиваюсь.

— Ты придешься к месту в нашем клубе, — сказал он. — Я, конечно, не скажу ни слова, если только Уэйд не спросит меня с глазу на глаз.

— Ты, значит, за меня? — спросил я.

— Запомни, приятель. Я за себя. — Он многозначительно подмигнул и хлопнул меня по плечу. — Действуй так и дальше, Артур, — сказал он громко и пошел давать советы беку.

В начале второго тайма, пока мы стояли на поле и ждали, когда введут мяч в игру, я, внимательно глядел по сторонам, говоря себе, что должен полностью насладиться каждой из этих секунд. Я не спускал глаз с двойной шишки охладительных башен электростанции и смотрел, как облачко белого пара проходит над долиной и приближается к полю. Мяч взлетел прямо к нему и, описав дугу, начал падать в мою сторону. Я хорошо взял его и, сбив двух игроков, бросился к центру поля. Кто-то кричал, чтобы я пасовал. Я не стал. Вырвавшись на открытое пространство, я вдруг подумал, что, пожалуй, смогу добежать до линии. Я ринулся прямо на бека и, когда он оказался рядом, ударил его запястьем по носу. Хряск, стон, его руки разжались, и у меня внутри все взвилось от радости. Я пробежал между стойками и, приземляя мяч, видел, как ликуют трибуны.

Все светилось и сверкало. Дома позади башенок стадиона, силуэты сэндвудских деревьев, льдисто-голубое небо, толпы людей — все жаждали увидеть меня. Я двигался, до предела заряженный энергией, без малейших усилий, готовый разорвать на куски кого угодно, и еще улыбался зрителям. Я уходил с поля, чувствуя себя сильнее, чем перед матчем. Мне все было нипочем.

Джорджа Уэйда в кафе не было, зато Джонсон был. Он впился в меня восторженным взглядом, обнимал своей короткой рукой и так радостно тараторил, что привлекал в нашу сторону множество глаз.

— Какая игра, Артур! Чудо!

Он нес такую околесицу, что мне пришлось увести его в бар, чтобы как-нибудь успокоить. Как только мы пришли туда, он сразу же отправился в уборную — терпел, пока не дождался меня. Я заказал пару пива.

— Позвольте мне, — раздался у меня за спиной чей-то голос. Я обернулся и увидел расплывшееся, улыбающееся лицо. — Нет, нет, разрешите мне. Я решительно настаиваю. — И хотя я не мог знать, кто это, я знал, что это Уивер. Он отодвинул мои деньги и вместо них протянул бармену фунтовую бумажку. Сняв шляпу, он заказал пива себе тоже.

— Вы сегодня хорошо играли, Артур, — сказал он дружески, как будто мы с ним были сто лет знакомы. — Как вам нравится городской клуб? — Его маленькие выпяченные губы раздвинулись, и открылись маленькие ровные зубы, которые казались вставными — и напрасно.

— Это моя третья игра. Пока вроде все идет хорошо.

— Да, — сказал он. — Насколько мне известно, вы начали весьма удачно, позвольте вам сказать. — Он кивнул на матовые стекла комнаты комитета. — Уэйд говорил там о вас. По-моему, сегодня для этого вполне подходящий день. — Он снова кивнул, на этот раз в сторону окна, выходящего на поле. — Вам нравится жесткая тактика?

— Куда ж денешься?

Он расхохотался во все горло. Я видел, что Джонсон вышел из уборной и остановился в стороне. Я поманил его, но он не подошел.

— Вы играли в других клубах… в какой-нибудь другой лиге? — спросил Уивер, словно не заметил, как я подзывал Джонсона.

Я покачал головой.

— По-моему, я прежде не слышал вашей фамилии — Мейчин. — Он произнес ее как-то пренебрежительно, и мы посмотрели друг на друга с инстинктивной настороженностью.