Охотник (СИ) - Шнайдер Эйке

Вигдис отстранилась, отворачиваясь, обхватила себя за плечи.

— Но сказал именно это.

Гуннар обнял ее со спины, зарылся лицом в волосы, пахнущие розовой водой. Повторил:

— Прости. Я правда не о том. — Как это у нее выходит? Ни с того ни с сего начала она, а извиняется он. И, главное, было бы за что. — Просто… Когда-нибудь все равно…

Все, что он умеет, и умеет хорошо — убивать. А людям, как ни удивительно, обычно не нравится, когда их пытаются убить. Так что когда-нибудь кто-то другой окажется сильнее, только и всего. Гуннар сам выбрал этот путь, когда сбежал из пансиона, куда его определила мать, поняв, что первенец надежд не оправдал, так что чего теперь жалеть?

— Не надо. — Вигдис поймала его руки. — Не говори так. Ты — все, что у меня осталось.

— Врешь, — улыбнулся Гуннар, прихватывая губами ее ухо, девушка хихикнула — щекотно. — У тебя друзья. Полгорода знакомых. У тебя есть занятие, в конце концов, которое тебе нравится, я же вижу. И хорошо, что врешь.

Творцу ведомо, он не тот, кто стал бы смыслом чужой жизни, как бы лестно это ни звучало по-первости.

Она развернулась, заглядывая в глаза:

— Я просто хочу быть с тобой.

— Ты и так со мной.

— Засыпать рядом с тобой. Просыпаться рядом. Разве это много?

А разве мало? На самом деле потесниться нетрудно, причина была не в том. Гуннар не слишком любил, когда она оставалась на ночь. Рядом с ней не удавалось выспаться — и не потому, что засыпали под утро, примерно в такое время он обычно и ложился. Но Вигдис была ранней пташкой, и каждый раз, когда она оставалась у него, Гуннар продирал глаза невыспавшийся и злой.

Проснувшись ни свет ни заря Вигдис, как бы поздно ни заснула, уставала лежать тихонько и пыталась «незаметно» выбраться из постели. Незаметно не получалось никогда. Хоть она и двигалась почти бесшумно, Гуннар все равно подскакивал от малейшего шороха — повадка, несколько раз спасшая ему жизнь, и не только ему. И пока он пытался отпиться жуткой черной дрянью, привезенной из восточных земель, и перебирал способы уйти из жизни быстро и безболезненно, чтобы никого не видеть и не слышать очередным ранним утром, Вигдис щебетала птичкой, вызывая желание запустить в нее кружкой, а то и чем потяжелее. Все-таки слишком разными они были, чтобы легко ужиться.

Гуннар умело владел лицом, но и она тоже не вчера родилась. Вывернулась из рук, потянулась за одеждой.

— Извини. Я вела себя как капризная барышня. — Вигдис исчезла под рубахой, а когда вынырнула из ворота, лицо было абсолютно спокойным. — Подумала, что, может быть, ко мне переберешься, дом стал слишком большим для меня одной. Он и при маме был уже слишком большой, а теперь и вовсе… Глупо.

И в самом деле. Жить в доме женщины на правах непонятно кого…

— Продай и найди что-нибудь по душе.

Она посмотрела долгим странным взглядом. Что он опять сказал не так?

— Это дом, где жили поколения моих предков по матери. Где выросла я сама. — Вигдис дернула щекой — Хватит об этом. Я была не права.

До Гуннара, наконец, дошло. Одареннная, она не могла унаследовать дом после смерти матери. Поэтому, если в течение трех месяцев после смерти владелицы других наследников не объявится, имение объявят выморочным, опишут и опечатают. А если наследников не окажется и через год оно отойдет городу, и Совет пустит дом с молотка вместе со всем, что внутри. Гуннар совершенно об этом не помнил — немудрено, сам он на наследство от своей матери не рассчитывал, даже если бы у нее и не было дара. Потому, наверное, Вигдис и чудит: кто бы на ее месте не переживал, сознавая, что скоро родной дом будет чужим?

— Забыл, — сказал он. — Я не хотел тебя обидеть.

Да что такое сегодня: что ни брякнет, все невпопад?

— Ты не обидел. — Она наклонилась, завязывая башмаки.

— Погоди. — Гуннар тоже потянулся за одеждой. — Провожу.

— Белый день на дворе, — усмехнулась она. — А у тебя наверняка полно еще дел, так что не стоит. Если кому-нибудь понадобится меч, за тобой посылать? Или хочешь передохнуть?

— Наотдыхался. — Он влез в штаны. — Давай все-таки провожу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Не надо. Ты уже сказал слишком много, и еще больше — не сказал. Но другим тебе действительно не стать, как и мне. Я пришлю за тобой, если появится что-то интересное.

Мягко закрылась дверь. Гуннар длинно и прочувствованно выругался.

* * *

Дел у него было не то чтобы много, могли и до завтра подождать. Но хоть найдется чем голову занять сегодня вечером вместо того, чтобы размышлять, вернется ли Вигдис и какого рожна ей от него было надо на самом деле. В то, что она действительно голову потеряла от любви и потому чудит, он не верил вот ни на столечко.

Прежде всего следовало привести в порядок вещи после похода: все это время они так и лежали в сумке. Разве что одежду на смену оттуда достали, увязав то, что сняли с бесчувственного, в отдельный узел. С ним, кстати, тоже надо было разобраться.

Гуннар развернул полотно на столе, и, присвистнув, выругался. Отличная бригандина с тройным нахлестом, которую не каждый меч пробьет, не годилась больше совершенно ни на что. Подол не просто оторвался от верха, с пояса словно выжгли — или выплавили — полосу. Ткань по краям обветшала и побурела, как опаленная, рассыпаясь от прикосновения. Пластины и клепки покорежились, поменяли цвет, словно на них плеснули крепким купоросным маслом. Повезло, что сам жив, и, похоже, тех троих, что с ним были, Гуннару до конца жизни поить. И за то, что оттуда уволокли, и за то, что потом помереть не дали. А доспех добыть можно, так что нечего Творца гневить, призывая на головы тех тварей кары небесные, тем более, что у них и голов-то нет.

Лучше в храм зайти да благодарственную молитву заказать, за то что отделался лишь тратами. Даже если и обернулся этот поход сущим убытком. За путь в один конец наниматель расплатился сполна, а вот обратная дорога с другим купцом… Задаток он требовать обратно не стал и даже немного сверху приплатил. Как ни крути, жив остался и, по слухам, вернувшись — а жадность быстро пересилила страх — обнаружил почти все свое добро нетронутым. Чистильщики на чужое не позарились, да и к чему им, если подумать, заморские шелка? Но все же получилось намного меньше оговоренного, и спорить не годилось. А чем наемник будет за новый доспех расплачиваться — не нанимателя забота.

Гуннар мельком подумал: был бы одаренным, оказалось б сейчас одной заботой меньше — те не носили доспехи, говорили, железо, даже обычное, плести мешает, хоть и не настолько сильно, как небесное. Да только если твари с доброй броней такое сделали, что бы от незащищенного тела осталось? Нет уж, хорошо, что вышло, как вышло.

Бронник, увидев то, что осталось от бригандины, на миг забыл все ругательства. Только и спросил, чем это так. Хмыкнул недоверчиво, узнав про тварей. Гуннар убеждать не стал, каждому доказывать, что не приврал, только зря язык отбалтывать. Кто знает Гуннара — тот знает, что он хвастать не приучен, а до остальных дела нет. Услышав, сколько времени займет починка, Гуннар скривился, но выбирать не приходилось. Благо кольчуга осталась. Он вернул на пояс изрядно полегчавший кошель, и решил, что стоит повидать Руни.

В походы начальник стражи больше не выбирался, но работу время от времени подбрасывал: иногда горожане просили стражу найти обидчика и примерно наказать, естественно, не задаром. Чаще всего для этого хватало усилий самих стражников: как-никак караулили они обычно те улицы, на которых сами выросли и жили, потому не составляло особого труда узнать, кто стащил белье с веревки или курицу с насеста: Белокамень не столица, где дома теснились на улицах, а люди жили едва ли не друг у друга на головах, он раскинулся вольготно, многие и скотину держали.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Но порой обращались и другие: те, кто знал своего обидчика, но к судье пойти не мог или не хотел. И то сказать: обвини простолюдин вроде самого Гуннара кого-то из благородных, тот лишь поклянется перед всеми, что чист, аки слеза — и сам обвинивший батогов и получит. Одаренного хоть на поединок вызвать можно, пусть исход того поединка изначально ясен, если небесное железо в расчет не брать, а откуда оно у обычного меча, не говоря уж о горожанине. Вот и шли: кто — к людям вроде Вигдис, а кто и к Руни, не зная или не желая знать, что нередко работа уходила к тем же, кому ее отдала бы и Вигдис.