Мальчик на главную роль - Кира Михайловская

Пока мы занимались носом, в соседнем кресле совершалась удивительная метаморфоза. Молодой артист на глазах превращался в великого русского писателя Николая Васильевича Гоголя. Алёша освободился от нашлёпки, взглянул в зеркало и увидел там живого классика. На лице Алёши отразилось крайнее удивление.

— Чувствительно благодарю вас, — сказал Николай Васильевич гримёру. Алёше он улыбнулся хитрой улыбкой и поднялся из кресла. Красный его шёлковый халат, подпоясанный кушаком с кистями, мягкие сафьяновые вышитые чувяки — всё Алёша охватил одним взглядом.

Николай Васильевич Гоголь подошёл к Алёше, положил на плечо руку и спросил:

— Ответьте мне, милостивый государь, что за комедия без правды и злости? Неужто выдумывать сюжет, которым даже квартальный обидеться бы не мог?

Конечно, Алёша ничего не понял из сказанного, но смотрел на великого писателя с искренним восхищением. Николай Васильевич приподнял полу халата и достал из узкого карманчика суконных брюк золотую луковицу. Часы были старинные, не ходили уж лет сто, однако же щёлкнула крышка, и Гоголь внимательно посмотрел на циферблат. Он заторопился, откланялся и вышел из гримёрной. Все смотрели на Алёшу. Ведь для него одного был разыгран этот короткий спектакль. Алёша, вероятно, и сам понимал это, и мысль о том, что на несколько минут он стал партнёром в этом спектакле, поднимала его в собственных глазах. Он повертел в руках накладку, недавно сидевшую на его носу, и спросил:

— Это фильм про Гоголя снимают?

Я сказал, что фильм не про Гоголя, а по Гоголю. Снимается телевизионный фильм «Вий».

— Должен разочаровать тебя: Николай Васильевич Гоголь — роль очень маленькая. Гоголь появляется лишь в самом начале фильма, в прологе. Если хочешь, мы можем пойти и посмотреть съёмку.

— Хочу! — живо откликнулся Алёша. — Но у меня ещё примерка.

— А мы после примерки пойдём.

В сценарии нашего фильма был небольшой эпизод сна. Во сне мальчик появляется среди лошадей в настоящем ковбойском костюме, полный мужества и отваги. Ковбойский костюм был почти готов. Даже у меня захватило дыхание, когда я днём раньше увидел выстроченный, отделанный кожей с глубоким тиснением этот великолепный костюм. Что же испытает Алёша? Как, должно быть, захочется ему поскорее надеть его и как он обрадуется, увидев себя в зеркале!

Елизавета Ивановна, костюмерша нашего фильма, была в комнате, когда мы с Алёшей пришли на примерку. Перед нею на столе лежало несколько будёновок разных размеров. К одной из них она пришивала красную звезду. Оторвавшись от работы, Елизавета Ивановна подошла к кронштейну, на котором висели костюмы, и нажала кнопку. С весёлым свиристеньем металлические вешалки заскользили по кронштейну, и перед нашими удивлёнными глазами развернулся парад фраков, гусарских мундиров, длинных бальных платьев, шуб, подбитых мехом, кожаных тужурок, матросских костюмов… Движение замедлилось, конвейер остановился. Перед нами висел ковбойский костюм. Куртка с кожаными карманами распахнулась, под нею — ярко-красная рубашка, перевязанная у воротника зелёным шейным платком. На кожаном кармане куртки вытиснен рисунок — вздыбившаяся лошадь и лассо, накинутое на неё.

Елизавета Ивановна улыбнулась и спросила у Алёши:

— Нравится?

Она сняла костюм с вешалки, и Алёша осторожно дотронулся до него.

— Смелее, — подбодрил я мальчика. — Тебе в этом костюме придётся бегать, прыгать и даже скакать на лошади. Натягивай штаны и покажись нам ковбоем.

Но Алёша не мог стать ковбоем. Он смущённо улыбался нам из-под широкополой шляпы, раскрасневшийся и счастливый. Стоял он неподвижно, как будто от неосторожного движения костюм рассыплется и волшебство окончится.

— Проверь-ка карманы! — сказал я.

Алёша осторожно сунул руку в карман. Я засмеялся.

— Ты в этом костюме, как будто в чужом, как будто тебе дали этот костюм на прокат и ты должен сейчас вернуть его. А ведь это твой собственный костюм. Ты носишь его изо дня в день и так привык к нему, что не замечаешь его. Он сидит на тебе, как собственная кожа.

— Ничего, приноровится, — сказала Елизавета Ивановна. — Тебе удобно?

Она наклонилась к мальчику и принялась колдовать над ним.

— Худой ты очень, Алёша. Я уж и на примерке брюки здесь забирала, а всё широки. Ну-ка пройдись!

Когда примерка закончилась, Алёша с сожалением расстался с костюмом.

— Поторопись! Нам ведь на съёмку, — напомнил я.

О съёмках фильма «Вий» я был наслышан от Жени Гуреева, моего ученика. Он работал в фильме вторым оператором. Так как оператору здесь доставалось едва ли не больше всех (все киночудеса выпадали на его долю), Женя то и дело прибегал ко мне за советом.

Алёшу я привёл на съёмку в основном потому, что механика киночудес раскрывалась здесь самым прозаическим образом. Именно здесь можно было постичь все секреты таинственного.

В воротах, выходящих во двор студии, Николай Васильевич Гоголь беседовал с белобородым сотником в ярко-зелёной поддёвке. Сотника играл мой старый приятель, артист Пушкинского театра Хелемский. Увидев меня, он заулыбался и пошёл нам навстречу. Мы обнялись.

— Почеломкаемся, — сказал Хелемский. — Куда ты запропастился, божий человек? Дома не бываешь, на звонки не отвечаешь. А что за гарный хлопчик?

Я представил Алёшу.

— Мы пришли посмотреть на ваши чудеса.

— Чудеса! — засмеялся Хелемский. — У нас чудес предостаточно. Сейчас как раз Лариса Давыдова на помеле летает. С утра снять не могут. Не стану задерживать вас. Позвони мне сегодня вечером или завтра. Только попозже. После спектакля.

В павильоне Лариса, затянутая в костюм из чешуйчатой кожи, в парике из длинных седых волос, с лицом, неузнаваемо изменённым гримом, готовилась отправиться в ночной полёт над лесами, озёрами и деревнями. Пока что она стояла у стены и мама держала перед нею чашку горячего кофе. Ларисина мама всюду сопровождала дочь. Я окликнул Ларису. Мне хотелось познакомить её с Алёшей.

— Узнаёшь? — спросил я у Алёши.

Трудно было узнать Ларисино знаменитое лицо в злобной и уродливой маске ведьмы.

— Не пугайся, — сказала Лариса, — я не всё время такая. Иногда я превращаюсь в панночку, вот тогда ты и узнаешь меня.

— Приготовиться к съёмке! — закричал ассистент режиссёра.

— Мотор! — прозвучала команда.

…Мы с Алёшей пробыли в павильоне до самого конца съёмки.

— Устал? — спросил я мальчика. — Уроки успеешь сделать? Я сейчас позвоню в гараж и попрошу Михаила Ивановича отвезти тебя.

— Не надо, — замялся Алёша.

Вернуться домой на машине — это уж слишком!.. Непосильный груз впечатлений. Но мне хотелось, чтобы Алёша поскорее вернулся домой и добрался до дома без приключений. Поэтому я принялся звонить в гараж.

Я не предполагал того, что знакомство Алёши с нашим шофёром Михаилом Ивановичем Веселовским откроет, как говорят журналисты, новую страницу в жизни Алёши, но я твёрдо знал, что Михаил Иванович понравится мальчику и что Алёше очень полезно познакомиться с этим человеком.

Михаил Иванович был такой же неотделимой частью студии, как и многие режиссёры, операторы, художники, отдавшие кино всю свою жизнь.

Мне об этом человеке было известно многое. Ведь во время частых поездок о чём только не переговоришь!

В прошлом беспризорник, Миша Веселовский был однажды замечен ассистентом режиссёра, подыскивающим ребят для будущего фильма. Роли ему не дали. Он снимался только в массовке, но воспоминание об этих съёмках составило бы, наверное, целый роман, сочинению которого Михаил Иванович с удовольствием предаётся, когда мы колесим по дорогам. Я уже прекрасно знаю все куски этого романа, но выслушиваю всё с таким интересом, как будто Михаил Иванович рассказывает впервые. Это оттого, что Михаил Иванович насыщает свои рассказы всё новыми и новыми подробностями, населяет их новыми и новыми людьми, и всё это добрые, честные, симпатичные люди, и Михаил Иванович вспоминает о них с умилением, рассказывает прочувствованно, и, слушая его, невозможно бывает остаться равнодушным.

Попав на студию случайно, Миша остался там навсегда. Его тянуло к механизмам, всевозможной аппаратуре, а больше всего к автомобилям. Время было тяжёлое, и, чтобы помочь мальчишке, режиссёр его первого и единственного фильма устроил его на студию, в гараж. Сначала он только ухаживал за машинами, а как подрос, сам сел за руль.

Рассказы Михаила Ивановича о первом в его жизни автомобиле «линкольн» полны вдохновения. Око и понятно: в те годы таких машин было закуплено в Америке немного, в основном для «Интуриста». На студию автомобиль попал случайно. (Рассказывая об этом, Михаил Иванович непременно вспомнит про гудок «линкольна», звучащий протяжно, низко и так громко, что шарахались даже прохожие на соседних улицах. «Гудел, что собака лает. А он и был ровно собака — думающая машина. Нет, теперь уже таких нету. Перевелись».)