Информационное общество и международные отношения - К. Панцерев

Пространственно-временные отношения специфично проявляются на разных уровнях реальности: в живой природе, социальной действительности, микропроцессах, макропроцессах и мегапроцессах, в связи с чем специально анализируются биологическое время, психологическое время, социальное пространство-время и другие виды времени и пространства.

Согласно прогнозам Э. Тоффлера, постоянно убыстряется темп перемен: «Возрастающая скорость перемен нарушает наше внутренне равновесие, преобразуя сам способ переживания жизни. Внешнее ускорение превращается в ускорение внутреннее. Это можно проиллюстрировать, хотя в весьма упрощенном виде, если мы представим жизнь одного человека как большой канал, по которому течет опыт. Этот поток опыта состоит из бесчисленных "ситуаций". Ускорение перемен в окружающем обществе резко изменит поток ситуаций, идущих через этот канал» [Тоффлер, 2004, с. 45].

Стоит отметить, что скорость изменений не для всех одинакова. Это, собственно, не противоречит утверждению психологов о биологическом, социальном и психологическом измерении возраста человека. Причем психологический возраст, как пишут ученые, принципиально обратим, многомерен, а его пласты даже в жизни отдельной личности могут не совпадать (мы ощущаем полную реализованность одной жизненной программы и незавершенность другой).

Сходные явления присущи и социуму. Одним группам, слоям, классам, социальным институтам присущи жесткие ускоренные ритмы жизнедеятельности, другим – плавные и замедленные. Так, рассматривая процессы функционирования массмедиа, можно отметить, с одной стороны, динамичную жизнь одних печатных изданий и радио- и телестанций, а с другой стороны – размеренную, «устоявшуюся» деятельность других.

Применительно к системе международных отношений можно выделить в первую очередь «внутреннее время», связанное со сменой ее состояний. Видимо, и «внутреннее время» неоднородно по своему наполнению, как неоднородны сами структурные элементы, компонующие эту систему. Достаточно вспомнить соответствующую терминологию, характеризующую разные состояния государства – «догоняющие», «движущиеся рывками» и т. д. В полной мере это можно отнести к России, которая «изобилует множеством внутренних конфликтов на почве вынужденных, догоняющих модернизаций» [Крамник, 2000, с. 46].

Согласно теоретическим воззрениям профессора К. С. Гаджиева, любая цивилизация имеет собственное понимание и измерение времени. Он пишет о том, что «в социально-историческом мире эйнштейновская теория относительности времени выразилась, в частности, в существовании множества национальных и цивилизационных летоисчислений»; сейчас эти различия словно нивелируются, уступая место принципу синхронности [Гаджиев, 2000, с. 66]. Заметим, однако, что это не устраняет парадоксов и противоречий в нынешнем восприятии времени.

Согласно прогнозам Э. Тоффлера, в XXI в. множество обитателей нашей планеты – даже тех, кто живет в благополучных странах, окажутся в серьезном разладе как с будущим, так и с прошлым. Первое наступит слишком быстро, и большинство окажется к нему не готовым. Второе, несмотря на слишком резкий разрыв с предшествующим опытом развития человечества, все сильнее станет влиять на нас, ближе придвигаясь к современности. Эту ситуацию американский ученый назвал «скачком времени». Изменится и наполнение того хронологического промежутка, который располагается между прошлым и будущим.

Речь идет о настоящем, вместившем в себя и «вчера», и «завтра», т. е. о «сокращенном настоящем». Тоффлер делает прогноз: восторжествует концепция временности или новой «краткости», которая непременно будет вызывать чувство непостоянности; усилится роль социально адекватной «ожидаемой длительности» явлений и событий. «Эта ожидаемая длительность, разная в каждом обществе, но воспринятая с ранних лет и глубоко укоренившаяся, сотрясается, когда изменяется темп жизни. Этим объясняется решающая разница между теми, кто остро страдает от убыстрившегося темпа жизни, и теми, кто явно подпитывается этим» [Тоффлер, 2004, с. 56].

Массмедиа, содержащие все типы информации, ориентируются сегодня на распространение прежде всего новостных потоков, фокусируют внимание массовой аудитории на сиюминутном отражении мира, которое становится решающим. В подобной ситуации старым и новым медиа не так сложно навязать массовому сознанию представление об исчерпанности (по крайней мере, в планетарных масштабах) пространственно-временного континуума, о «застревании» человечества на уровне «всегда и везде». Не заменит ли тогда эта формула уже вошедшее в привычку выражение «здесь и теперь»?

Информационно-коммуникационные процессы также связаны с разновременностью, которая обусловлена, например, характером производства, передачи и потребления информации в традиционных и модернизированных обществах. Она присуща социальным образованиям, отличающимся «возвратным» движением в сторону утраченной архаичности. Даже концепция информационного общества, базирующаяся на идее всеобщего, максимально широкого доступа к знаниям, признает закономерным и естественным наличие определенного процента аутсайдеров, по тем или иным причинам отстраненных от источников информации и выброшенных не столько из какого-то определенного пространства, сколько из своего социального времени.

По мнению петербургского исследователя К. С. Пигрова, в каждой культуре и в каждом крупном политическом движении есть свой Кайрос. Он утверждал, что в России начала XXI в. Кайрос трех крупных политических сил обозначал «находящуюся в прошлом (что принципиально) «полноту времен» [Пигров, 2005, с. 160].

В трудах Ю. Хабермаса нашел отражение феномен «обратной перемотки», который был характерен для догоняющих революций, произошедших на востоке Центральной Европы и в ГДР. В Польше, Венгрии, Чехословакии, Румынии и Болгарии, где «революционные изменения сгустились в революционные события, в высшей степени отчетливо артикулируется желание найти конституционно-политическую привязку к наследию буржуазных революций и социально-политическую привязку к коммуникационным и жизненным формам развитого капитализма…» [Хабермас, 2005, с. 149].

Говоря об основных характеристиках хронологических аспектов информационного общества, нельзя не упомянуть и о таком понятии, как «эпоха», которое дает возможность понять основополагающие черты развития общества на том или ином длительном временном отрезке. Как правило, начало новой эпохи ознаменовано революционными качественными преобразованиями. В последнее время все отчетливее формируется позиция, согласно которой не социальные и не технологические революции, взятые сами по себе, а революции информационные характеризуют наиболее крупные переломные эпохи в развитии человечества.

История и предыстория глобализации вместили в себя несколько информационных революций, которые привели к кардинальным изменениям в области хранения, обработки и передачи информации. Так, американский ученый Д. Робертсон выделяет стадии информационного развития человечества [Robertson, 1990]:

• первая – связана с изобретением языка;

• вторая – с письменностью;

• третья – с книгопечатанием;

• четвертая – с эрой электрических систем связи, расцвет которой – создание электронно-вычислительных машин и новых типов коммуникаций.

К данной периодизации можно было бы добавить еще одну стадию (или революцию), которая связана с развитием сетевых технологий и возникновением виртуальных сетевых сообществ. В них сегодня представлены основополагающие элементы гражданского общества.

Позиция Д. Робертсона во многом перекликается с точкой зрения известнейшего создателя технологических концепций Д. Белла. Он, в свою очередь, выделил три технологические революции (за период XIX–XX вв.), из них последняя «информационная» совпадает по характеристикам с четвертой стадией информационной теории Д. Робертсона.

Глобализационные и информационные процессы невозможно отделить друг от друга. Они органично вписываются в ту периодизацию цивилизационного развития, которая получила признание в культурологии и подразделяет культурный процесс на три этапа:

1) эпоха дописьменной культуры (от неолитической революции до четвертого – третьего тысячелетия до н. э.);

2) эпоха письменной культуры (с момента изобретения письменности до настоящего времени);

3) эпоха послеписьменной, или электронной, культуры.

Каждому из этих этапов соответствуют глубокие сдвиги в области информации и коммуникации.

Дописьменная культура дала миру те знаковые системы, вне которых невозможно протекание информационно-коммуникационных процессов в человеческом обществе. Именно в это время человек ощутил универсализм слова, способного передать смысл, единый для всех членов той или иной группы. Устная речь на многие столетия станет ведущим средством передачи социальной информации. В русле письменной речи продолжили свое развитие устные формы распространения информации, достигшие подлинного совершенства в риторике, которая, по выражению древнегреческих философов, являла собой «штурвал в руках политиков». Но постепенно письменные тексты (прежде всего священные) доказали свои права в качестве хранителя исторической памяти, ознаменовав переход к линейному восприятию времени (в цепочке прошлого, настоящего и будущего), и стали культурным кодом эпохи – тем важнейшим системообразующим компонентом культуры, без которого ее существование было бы невозможным.