Пушкин и масонство - Борис Башилов

Когда Пушкин написал «Стансы» А. Ф. Воейков сочинил на него следующую эпиграмму:

Я прежде вольность проповедал,Царей с народом звал на суд,Но только царских щей отведал,И стал придворный лизоблюд.

В одном из своих писем П. Вяземскому Пушкин сообщает: «Алексей Полторацкий сболтнул в Твери, что я шпион, получаю за то 2500 в месяц, (которые были бы очень мне пригодились благодаря крепсу) и ко мне уже являются троюродные братцы за местами и милостями царскими».

На распущенные клеветнические слухи Пушкин ответил замечательным стихотворением «Друзьям». Вот оно:

Нет, я не льстец, когда царюХвалу свободную слагаю:Я смело чувства выражаю,Языком сердца говорю.

Его я просто полюбил:Он бодро, честно правит нами;Россию вдруг он оживил Войной,НАДЕЖДАМИ, трудами.

О нет, хоть юность в нем кипит,Но не жесток в нем дух державный:Тому, кого карает явно,Он втайне милости творит,

Текла в изгнаньи жизнь моя,Влачил я с милыми разлуку,Но он мне царственную рукуПодал — и с вами я друзья.

Во мне почтил он вдохновенье.Освободил он мысль мою,И я ль, в сердечном умиленьи,Ему хвалу не воспою?

Я льстец? Нет, братья, льстец лукав:Он горе на царя накличет,Он из его державных правОдну лишь милость ограничит.

Он скажет: «Презирай народ,Гнети природы голос нежный!»Он скажет: «Просвещенья плод —Страстей и воли дух мятежный!»

Беда стране, где раб и льстецОдни приближены к престолу,А небом избранный певецМолчит, потупя очи долу.

Начинаются преследования со стороны полиции, продолжавшиеся до самого убийства Пушкина. Историки и пушкинисты из числа членов Ордена Р. И. всегда изображают дело так, что преследования исходили будто бьют Николая I.

Эту масонскую версию надо отвергнуть, как противоречащую фактам.

Отношения между Николаем I и Пушкиным, не дают нам никаких оснований заподозрить Николая Первого в том, чтобы у него было желание преследовать гениального поэта и желать его гибели. В предисловии к работе С. Франка «Пушкин, как политический мыслитель». П. Струве верно пишет, что: «Между великим поэтом и царем было огромное расстояние в смысле образованности культуры вообще: Пушкин именно в эту эпоху был уже человеком большой, самостоятельно приобретенной культуры, чем Николай I никогда не был. С другой стороны, как человек огромной действенной воли, Николай I превосходил Пушкина в других отношениях: ему присуща была необычайная самодисциплина и глубочайшее чувство долга. Свои обязанности и задачи Монарха он не только понимал, но и переживал. КАК ПОДЛИННОЕ СЛУЖЕНИЕ. Во многом Николай I и Пушкин, как конкретные и эмпирические индивидуальности, друг друга не могли понять и не понимали. Но в то же время они друг друга, как люди, по всем ДОСТОВЕРНЫМ ПРИЗНАКАМ И СВИДЕТЕЛЬСТВАМ, любили и еще более ценили. Для этого было много оснований. Николай I непосредственно ощущал величие пушкинского гения. Не надо забывать, что Николай I по собственному, СОЗНАТЕЛЬНОМУ РЕШЕНИЮ, приобщил на равных правах с другими образованными русскими людьми политически подозрительного, поднадзорного и в силу этого поставленного его предшественником в исключительно неблагоприятные условия Пушкина к русской культурной жизни и даже, как казалось самому Государю, поставил в ней поэта в исключительно привилегированное положение. Тягостные стороны этой привилегированности были весьма ощутимы для Пушкина, но для Государя прямо непонятны. Что поэта бесили нравы и приемы полиции, считавшей своим правом и своей обязанностью во все вторгаться, было более чем естественно — этими вещами не меньше страстного и подчас несдержанного в личных и общественных отношениях Пушкина, возмущался кроткий и тихий Жуковский. Но от этого возмущения до отрицательной оценки фигуры самого Николая I было весьма далеко. Поэт хорошо знал, что Николай I был — со своей точки зрения самодержавного, т. е. неограниченного, монарха, — до мозга костей проникнут сознанием не только ПРАВА и силы патриархальной монархической власти, но и ее ОБЯЗАННОСТЕЙ». «Для Пушкина Николай I был настоящий властелин, каким он себя показал в 1831 году на Сенной площади, заставив силой своего слова взбунтовавшийся по случаю холеры народ пасть перед собой на колени. (См. письмо Пушкина к Осиповой от 29 июня 1831 г.). Для автора знаменитых «Стансов» Николай I был Царь «суровый и могучий». (19 октября 1836 г.). И свое отношение к Пушкину Николай I также рассматривал под этим углом зрения».

IV

Хорошее отношение к Николаю I Пушкин сохранил на протяжении всей своей жизни. Вернувшемуся после коронации в Петербурге Николаю I Бенкендорф писал: «Пушкин, автор, в Москве и всюду говорит о Вашем Величестве с благодарностью и величайшей преданностью». Через несколько месяцев Бенкендорф снова пишет: «После свидания со мною Пушкин в Английском клубе с восторгом говорил о В. В. и побудил лиц обедавших с ним, пить за В. В.» В октябре 1827 года, фон Кок, чиновник III отделения сообщает: «Поэт Пушкин ведет себя отменно хорошо в политическом отношении. Он непритворно любит Государя».

«Вы говорите мне об успехе «Бориса Годунова», — пишет Пушкин Е. М. Хитрово в феврале 1831 г. — по правде я не могу этому верить. Успех совершенно не входил в мои расчеты, когда я писал его. Это было в 1825 году — и потребовалась смерть Александра, и неожиданное благоволение ко мне нынешнего Императора, ЕГО ШИРОКИЙ И СВОБОДНЫЙ ВЗГЛЯД НА ВЕЩИ, чтобы моя трагедия могла выйти в свет».

«Из газет я узнал новое назначение Гнедича, — пишет Пушкин в феврале 1831 г. — Оно делает честь Государю, которого ИСКРЕННЕ ЛЮБЛЮ и за которого всегда радуюсь, когда он поступает прямо по— царски». В том же году он сообщает П. В. Нащокину: «Нынче осенью займусь литературой, а зимой зароюсь в архивы, куда вход дозволен мне царем. Царь со мною очень милостив и любезен. Того и гляди, попаду во временщики, и Зубков с Павловым явятся ко мне с распростертыми объятиями» И, некоторое время спустя, пишет снова ему: «Царь (между нами) взял меня на службу, т. е. дал жалование и позволил рыться в архивах для составления истории Петра I. Дай Бог здравия Царю». В 1832 г. поэт получил, как личный подарок Николая I «Полное Собрание Законов Российской Империи».

28 февраля 1834 году Пушкин записывает в дневник: «Государь позволил мне печатать Пугачева; мне возвращена рукопись с Его замечаниями (очень дельными)… 6 марта имеется запись …«Царь дал мне взаймы 20.000, на напечатание Пугачева. Спасибо».

Пушкин, не любивший Александра I, не только уважал, но и любил Имп. Николая I. Рассердившись раз на Царя (из-за прошения об отставке) Пушкин пишет жене «долго на него сердиться не умею». 24 апреля 1834 г. он пишет ей же: «Видел я трех царей: первый велел снять с меня картуз, и пожурил за меня мою няньку; второй меня не жаловал; третий хоть и упек меня в камер-пажи под старость лет, но променять его на четвертого не желаю: добра от добра не ищут». И ей же 16 июня 1834 года: «на ТОГО я перестал сердиться, потому, что не Он виноват в свинстве, его окружающих…»

Струве совершенно верно пишет, что «можно было бы привести еще длинный ряд случаев не только покровительственного, но и прямо любовного внимания Николая I к Пушкину». «Словом все факты говорят о том взаимоотношении этих двух больших людей, наложивших каждый свою печать на целую эпоху, которое я изобразил выше. Вокруг этого взаимоотношения — под диктовку политической тенденции и неискоренимой страсти к злоречивым измышлениям — сплелось целое кружево глупых вымыслов, низких заподозреваний, мерзких домыслов и гнусных клевет. Строй политических идей даже зрелого Пушкина был во многом не похож на политическое мировоззрение Николая I, но тем значительнее выступает непререкаемая взаимная личная связь между ними, основанная одинаково и на их человеческих чувствах, и на их государственном смысле. Они оба любили Россию и ценили ее исторический образ».

Николай Первый ценил ум и талант Пушкина, доброжелательно относился к нему как к крупному, своеобразному человеку, снисходительно смотрел на противоречащие придворному этикету выходки Пушкина, не раз защищал его от разного рода неприятностей, материально помогал ему. Вот несколько фактов подтверждающих это. После разговора с Пушкиным в Чудовом монастыре Николай I, — как сообщает П. И. Бартенев, — «подозвал к себе Блудова и сказал ему:

«Знаешь, что нынче говорил с умнейшим человеком в России?» На вопросительное недоумение Блудова, Николай Павлович назвал Пушкина». (П. И. Бартенев. Русский Архив. 1865 г.).