Домик в деревне - Кай Вэрди

брать дочь с собой на работу — лишь бы не уходить на больничный. Конечно, очаровательная, веселая и контактная девчушка вызывала исключительно положительные эмоции как у сотрудников, так и у посетителей и заказчиков, да и частенько Леру использовали как курьера — самим бегать по кабинетам офиса было лень, а девочка делала это с огромным удовольствием — но это все равно не было решением проблемы, и Юля это отлично понимала. Были бы живы родители — проблем бы не было вообще, а сейчас… Сейчас Юля сама себе все больше напоминала загнанную лошадь.

Однажды зимой, гуляя с дочерью на пятачке, Юля пожаловалась на бесконечные болячки дочери Катерине, с которой они сдружились — Катя и жила недалеко, всего лишь через пять дворов от Юли, и ее дочка, Настя, была ровесницей Леры, так что общих тем и одинаковых забот хватало. Катерина, внимательно выслушав жалобы Юли, задумчиво покачав головой, сказала:

— Юль, уезжать вам отсюда надо. Плохое это место. Не будет тебе здесь жизни. Уезжай. Забудь и о доме, и об участке. Продать его ты вряд ли сможешь — очень нехорошая слава о нем идет. Но если хочешь сама остаться жива, и дочь тебе дорога — уезжай.

Юля привычно отмахнулась от подруги. Но та, против обыкновения, ее остановила.

— Погоди отмахиваться. Вот ты не веришь, а зря. Правда это. Давно это было. Деревня наша тогда купцу одному принадлежала. И вот однажды привез тот купец откуда-то молодую девушку. Красивую. Дом ей приказал выстроить. Хороший дом, из отборных бревен. Да не в деревне, а чуть подальше, к реке ближе. После твоего участка там еще два дома раньше стояли, вот от них он велел отступить, да там и выстроить. Там, где сейчас рощица, а посреди большая такая поляна, знаешь? Вот там. Построили дом, и стала она там жить.

Только вскорости люди подмечать начали, что как полнолуние, так ночами по полям лошадь белая скачет. А белых лошадей ни в нашей деревне, ни в соседних отродясь не было. И вот что странно было — по какому полю та лошадь проскачет — там урожая не будет. А где поваляется — и вовсе можно не сажать — ничего расти не станет. Видала, небось, проплешины-то на полях? Так вот там она и валялась. Уж сколько лет прошло, а там трава-то и не растет толком, так и стоит земля голой…

* * *

Купец-то, как поселил девку в новый дом, так и не приезжал больше. А девка диковатой оказалась. К себе никого не звала, да и сама никуда не ходила. За калитку-то редко шаг делала. Сидела у себя за забором, словно птица сыч. Ни с кем не то что дружбу — знакомство-то не водила. А на что жила, как — не понятно. Была у нее коза одна, да и ту мало кто видел. Да огородик небольшой. И все. Чем питалась — то Богу одному ведомо. Прозвали люди ее Левонихой. С чего то пошло, как — никто не знает. Но звать промеж собой все только так ее и звали.

И вот, как приметили люди ту лошадь, да откуда она появляется, начали на девку эту грешить. Уж и разговоры пошли нехорошие. Но и делать что без доказательств не годится. А вдруг не она?

Стали люди следить за той девкой-то, Левонихой. И выследили — как луна полной становится, так она выходит из дома, и в лесок. А из того леска та лошадь-то и выбегает. Она, значит, в лошадь-то оборачивалась. Ну, мужики, что выследили ее тогда, то ли шумнули, то ли что — в общем, приметила она их. Подбежала к ним, встала недалеко и стоит, рассматривает их. А глаза-то у нее будто и не лошадиные вовсе — в самую душу заглядывают. И будто улыбается она, на них глядючи. Нехорошо так улыбается…

Испугались мужики, бежать бросились, по домам прятаться. А наутро у всех, кто следил за ней, в огородах все повяло, и следы копыт лошадиных по всему огороду.

Обидно то тем мужикам стало. Собрали они сход деревенский, да и рассказали, что видели. Решено было на сходе колдовку ту убить и сжечь вместе с домом, чтоб и следа от нее не осталось. Ну, порешить-то порешили, а делать-то кому? Страшно… Да и девку убить не так-то просто. Вообще человека не просто, а тут и девка еще, да красивая… Ну, что делать? Стали они жребий тянуть. Стоят, тянут, уж трое определились, кому идти-то, значит, и вдруг из-за спин слышат:

— Кому меня убивать, решаете? А не боитесь? Тело-то вы убьете, да только жизни я вам не дам тогда. Лошади испугались? Лошадь-то вам ничего не сделает, а вот я могу. Тронете хоть пальцем — всю деревню под корень изведу, выморю. Все вы тогда последними из рода останетесь, все смерть своих родных увидите, а после и сами умрете. Хотите жить — живите, но и меня не трогайте. Кому помощь нужна — приходите, помогу завсегда.

Высказалась так, развернулась да ушла. Ну, мужики постояли, затылки почесали, палочки-то бросили, плюнули, да по домам-то и разошлись.

Стали все в деревне вид делать, что Левонихи той и вовсе нету. Нет, при встрече, конечно, здоровались — боялись. А так — сидит она тихо на хуторе — и пускай себе сидит.

А по зиме заболела у одного из мужиков, что Левониху выслеживали, жена. Сильно заболела. Застудилась. И уж понятно было, что помрет она — уж и в себя-то не приходила. А Мирон тот жену сильно любил… Да и ребятишек у них было четверо, мал мала меньше. И вот сидит он, голову руками обхватил, а у самого слезы из глаз капают — жену жалко, как один ребят поднимать станет — подумать страшно. Сидит, он, значит, горюет, вдруг плеча его рука касается. Поднимает мужик глаза — а перед ним Левониха стоит.

— Если жена твоя оздоровеет, что взамен дашь? — спрашивает.

— А что ты хочешь взамен? — говорит ей Мирон, а у самого аж душа замирает — чего колдовка молодая попросит?

— Жизнь за жизнь. Жена встанет, корову закопаешь. Подумай. Но знай — то малая цена. Корову-то новую купишь, а жену не вернешь.

Сказала так, развернулась и пошла. Мужик сидит и в отупении ей вслед смотрит. Сидел так, покуда она со двора почти не вышла, а после следом кинулся. Догнал, схватил за руку.

— Погоди. Как звать-то тебя?

— О! Имя мое понадобилось, — усмехнулась