Покуда есть Россия - Борис Тумасов

Когда же министр иностранных дел Порты произнёс, что на основании дарованных конституцией реформ турецкое правительство отклоняет решения Константинопольской конференции, граф Игнатьев чертыхнулся и потребовал заставить Оттоманскую империю принять выработанные условия. Однако лорд Солсбери дипломатично поднял руки. Конференцию похоронили явно англичане.

Предавшись мыслям, канцлер молчал, Жомини не нарушал его думы.

Три месяца назад, по настоянию Горчакова, Россия и Австро-Венгрия подписали Будапештскую конвенцию. Русский канцлер обеспечивал России нейтралитет Австро-Венгрии в случае войны с Портой. Враждебные происки Англии и совместные действия Австро-Венгрии и Германии против России побудили русское правительство принять требование Андраши на включение в Будапештскую конвенцию условия о предоставлении Австро-Венгрии права выбора момента и способа занять Боснию и Герцеговину.

В стремлении урегулировать балканский кризис мирным путём Горчаков дал задание русскому послу в Константинополе — генерал-адъютанту графу Игнатьеву — выехать в главные европейские столицы и добиться подписания протокола, в котором подтверждались бы постановления Константинопольской конференции.

Мартовская поездка Игнатьева в Вену и Берлин привела к принятию Лондонского протокола. К нему прилагались две декларации. В первой говорилось: если Оттоманская Порта переведёт свои войска на мирное положение и приступит к реформам относительно славян на Балканах, Россия незамедлительно поведёт переговоры о разоружении. В случае непринятия султаном первой декларации Россия, согласно второй декларации, оговаривала считать Лондонский протокол потерявшим силу.

Горчаков вернулся к беседе с Жомини:

— Вчерашнего дня я имел встречу с Михаилом Христофоровичем Рейтерном[19]. Глубокоуважаемый министр финансов по-прежнему твёрд в убеждении: война накладна для российских сейфов.

— Государю известны его записки.

— Тревога не без основания. Военная кампания нанесёт нашей казне урон изрядный.

— Казне российской, ваше сиятельство, причиняли урон не только недруги.

— Ваша правда, — сокрушённо кивнул головой Горчаков. Восемнадцать миллионов на коронацию его императорского величества — ощутимо, и это тогда, когда в России множится зловредный нигилизм и разные недозволенные общества. Враги отечества подбивают людей на смуту.

— С вольнодумством у нас, ваше сиятельство, есть кому бороться. И на нигилистов, кои в деревнях мужиков смущают, тюрем в России предостаточно.

— Так-то оно так, любезнейший Александр Генрихович, Россия до беспорядков французских не дойдёт, но когда процветает нигилизм и множатся финансовые трудности, можно ли мыслить о военных действиях?

— Думаю, ваше сиятельство, нынче старания наши тщетны, кампании военной не избежать.

— То и прискорбно. Когда дипломаты сдают позиции военным, в разговор вступают пушки. — И, помолчав, продолжил: — Государь император намерен выехать в Кишинёв, к войску.

— Это война, ваше сиятельство.

Горчаков поднялся. Встал и Жомини.

— Если суждено государству российскому скрестить оружие с недругом, любезнейший Александр Генрихович, долг дипломата, а мой наипервейший, делить тяготы с армией.

С прибытием на Варшавский вокзал Александра II и его свиты суета на время улеглась. Очищенный от копоти, протёртый до блеска паровоз стоял под парами, повсюду дежурила усиленная охрана: казаки, гвардия, жандармы.

Шестидесятилетнего, стареющего императора в поездке сопровождали цесаревич-наследник Александр Александрович[20], военный министр Милютин, сотрудники Генерального штаба, адъютанты и многие другие чины двора.

Вслед за царским поездом на запасных путях формировались ещё несколько составов с разной обслугой: поварами, лакеями, кухонными рабочими, прачками.

Грянул оркестр, замер почётный караул. Александр в новой шинели с золотыми эполетами поднёс ладонь к папахе, обошёл строй, сказал военному министру громко, чтобы слышали гвардейцы:

— С такими молодцами, Дмитрий Алексеевич, мы через Балканы с песней прошагаем. — И, остановившись, поздоровался: — Здравствуйте, преображенцы!

Гвардейцы ещё больше подтянулись, рявкнули дружно, спугнув воронью стаю с голых, потемневших от дождя ветвей, с водокачки.

— Здра… жела… ваше вели… ство!

Царь и Милютин поднялись в вагон-салон. По перрону забегали, замельтешили штабисты, отдавались последние указания, генералы, свитские рассаживались по вагонам.

Лязгнув буферами, поезд тронулся и, набирая скорость, вышел за стрелки семафора. Застучали на стыках колёса. Вагон, отделанный орехом, с резной мебелью, круглым мраморным столом, вокруг которого жались белые, с позолотой стулья, слегка покачивало на мягких рессорах.

Александр снял шинель и папаху. Расшитый золотом стоячий воротник мундира упёрся в бритый подбородок. Пальцами пригладил низкие, тронутые сединой бакенбарды и пышные, чуть приподнятые на концах усы. Несмотря на годы, император сохранил военную выправку.

Александр посмотрел в окно. Унылые фабричные бараки, прокопчённые заводские корпуса… Царь недовольно поморщился. Он не любил окраины…

Резко обернувшись, сказал категорично:

— Кампания, Дмитрий Алексеевич, должна завершиться к зиме.

Милютин молчал.

— Вы сомневаетесь?

— Исход кампании, ваше величество, зависит от нескольких факторов. В первую очередь от того, чем нас порадует наш канцлер, князь Горчаков. И, конечно же, от того, насколько главнокомандующий Дунайской армией великий князь Николай Николаевич и его штаб будут придерживаться диспозиции Генерального штаба.

Царь вскинул брови:

— Вы так уверены в планах Генерального штаба?

— К этим разработкам, ваше величество, имеем непосредственное отношение я и генерал Обручев[21].

При имени Обручева царь хмыкнул:

— В таланте штабном сей генерал, может, и преуспел, но его бывшая приверженность ко всяким нигилистам не делает ему чести. — Нахмурился. — Будучи в Лондоне, как помните, он встречался с государственным преступником Герценом. А общение с вольнодумцем Чернышевским? Да и отказ выступить на подавление польских мятежников бросил тень на его мундир.

— Ваше величество, стоит ли вспоминать грехи молодости?

— Не защищайте. Вы ведь тоже грешили всякими там идеями. Я не забыл. — И погрозил пальцем.

Милютин нахмурился. Александр сделал вид, что не заметил недовольства военного министра, однако тему разговора изменил:

— Двадцать отмобилизованных нами дивизий уже стоят на Дунае. Теперь, когда Порта отклонила Лондонский протокол, отказав Боснии и Герцеговине в автономии, а Черногории и Сербии в территориальном расширении, и мы дали распоряжение на мобилизацию ещё семи дивизий, вы, Дмитрий Алексеевич, колеблетесь в сроках?

— Нам, ваше величество, пока неведомо, как поведут себя императоры Франц-Иосиф и Вильгельм. Пока мы предполагаем, а Господь располагает. Есть ситуации, когда даже наш всесильный дипломат Александр Михайлович оказывается бессильным.

Милютин отдёрнул шторку карты Балкан.

— Генерал Обручев убеждён: турецкое командование постарается уклониться от боя и изберёт тактику сидения по крепостям четырёхугольника Силистрия — Рущук — Шумла — Варна. Прежние неудачи российских войск объясняются нашим стремлением овладеть данным мощным укреплённым районом. Ныне мы не станем воевать их крепости, на что потребуются многие месяцы, если не годы.

— Есть ли какие уточнения по плану кампании?

— В принципе Генеральный штаб оставляет всё в первоначальной диспозиции, разработанной генералом Обручевым: сосредоточив армию в Румынии и прикрывшись со стороны Австрии крупными силами кавалерии, немедленно выйти к переправе через Дунай, — палец министра скользнул от Оряхово к Систову. — Эти пункты менее всего защищены, и неприятель здесь нас меньше всего ожидает.

Император промолчал, Милютин продолжал говорить:

— Генерал Обручев считает из трёх операционных направлений — приморского, центрального и западного — наиболее приемлемым центральное — Систово — Тырново — Адрианополь — Константинополь.

— Почему? — прервал царь.

— Как мы уже докладывали вам, ваше величество, предложенный путь — кратчайший к Константинополю; он пролегает по территории, населённой в основном дружественным болгарским народом. Вместе с тем, отдалив боевые действия от Черноморского бассейна, мы не позволяем противнику воспользоваться своим преимуществом на море для удара во фланг и тыл нашей Дунайской армии.

Царь кивнул:

— Прекрасно.

— Однако, ваше величество, в данной диспозиции мы постоянно ощущаем дыхание австрийских солдат на наших затылках. А у армии, которой постоянно угрожает удар с тыла, действия скованы.