Моцарт в Праге. Том 2. Перевод Лидии Гончаровой - Карел Коваль

«На Старомнестский рынок в Тынскую школу, к Праупнеру», – сказал наобум. Не хотелось ехать к «Грозди». Чувствовал, внезапное исчезновение Гвардасони не случайно и несёт какую-то угрозу их апрельскому договору о новой опере. И всё же продолжал тешить себя надеждой, может, тот поехал в Драждьяны, к нему, уточнять подробности контракта, а он, Моцарт, за этим же приехал в Прагу, вот они и разминулись.

Праупнера тоже не застал. Что же, заглянуть всё-таки в «Гроздь»? Нет, нельзя сейчас бездельничать.

«Куда изволите теперь?»

«К графу Пахте, на Анненскую площадь», – там он что-нибудь разузнает и заодно ответит визитом за тот чудесный вечер перед отъездом в Драждьяны.

Пахта был дома и очень обрадовался приезду приятеля. Моцарт сейчас расскажет о Берлине, о короле и его капелле. Но маэстро обо всём говорил в общих чертах, всё искал удобного момента перевести разговор на итальянскую оперу в Праге, на пресловутого импресарио. И вот, критикуя плохие оркестры в Берлине, вспомнил о Пражском, «своём», отличном.

И кстати:

«А как поживает Гвардасони? Я хотел бы его повидать».

«Вы его не застанете, Моцарт, он теперь слишком далеко».

«Где же?»

«В Польше»,

«Как это, так неожиданно!»

«Его пригласили из польского правительства. Они просят поставить им итальянскую оперу, а для Гвардасони это очень интересное предложение. Пообещали заплатить столько польских злотых, сколько он потребует. Вот он всё бросил и умчался в Варшаву».

«Может быть, пока только, чтобы осмотреть театры?»

«Возможно, я не знаю, но только Ностиц теперь вынужден поставить другого директора, уже подписал контракт с Варом. Видно, сомневается, что Гвардасони вернётся в Прагу».

«А что с певцами?»

«Они ещё здесь, должны отработать контракты. У них гастроли в Драждьянах. А Гвардасони жаден до дукатов как чёрт. Помните, с каким трудом он расставался с той сотней дукатов за вашего „Дон Жуана“? А ведь вы спасли его от разорения, он получил, благодаря этой опере, новый кредит. Мог бы заплатить вдвое больше».

Моцарт опустил глаза. Если бы он имел тогда двести дукатов!

«Что в Берлине? Там „Дон Жуаном“ заинтересовались?», – Пахта прервал его размышления.

«Об опере было много разговоров, но короля интересует только камерная музыка. Он заказал мне шесть струнных квартетов для себя и шесть клавирных сонат для старшей дочери, принцессы Бедржишки. Это должны быть нетрудные сонаты».

«И это всё, Моцарт? Я думал, вас там оставят. Князь Лихновский говорил, что прусский король сильно заинтересован в Моцарте, будто хочет отбить модного музыканта у императора Йозефа.

Известно, как он всегда точит зубы на всё, что нравится австрийскому конкуренту. Поговаривают, например, что в Берлине готовятся к войне в Силезии. Как там, между музыкальными занятиями он не проронил об этом словцо?»

«И видел, и слышал я там многое, но вы же понимаете, пан граф, мне это скучно, это не моё. Я музыкант», – Моцарт усмехнулся над самим собой и стал собираться к выходу, мол, надо ещё попасть к Душку на Бертрамку. Хочется рассказать другу о большом успехе его супруги в Драждьянах и Лейпциге.

«Когда теперь увидимся? Вы ещё побудете в Праге?»

«Едва ли. Думаю, завтра утром поеду».

«Что так спешно?»

«Констанция ждёт, работа, ученики».

«Ученицы ждут-не дождутся…», – и граф лукаво усмехнулся, обнял Моцарта, пошёл провожать маэстро.

«Когда теперь приеду? Как Бог даст. Будьте все здоровы, и передавайте от меня приветы всем друзьям».

На Бертрамку возвращался расстроенным. Отъезд Гвардасони спутал его надежды. Что же он так бессовестно предал забвению контракт, сам же в нём заинтересован. Ведь предложил двойной гонорар!

Моцарт давно уже ко всему готов, и не удивился бы любой комедии, и не стал бы переживать, не будь это его пражанин, почти приятель. Вот и размечтался о предстоящем сотрудничестве с ними, понадеялся на новую оперу!

– 3 —

Душек был дома. Выходя из коляски, Моцарт упал к нему в объятья.

«Я так ждал тебя, Амадей, стал уже беспокоиться, что ты уехал, не повидавшись».

Так и поднимались, обнявшись, по лестнице, заботливо украшенной вазами с цветами, как в те славные дни, когда всюду слышен был смех, голос Моцарта, и казалось, так будет всегда.

«Сразу, чтобы не забыть ни о чём, передаю сердечный привет от пани Жозефины. Она просит не гневаться, что не написала письмо. Надеется на меня, полагает, что я обо всём расскажу очень подробно. Хитрит, наверное. Хочет память мою проверить, так ли хороша, как об этом говорят».

Сидели в салоне за милым столом, где два года назад, счастливые и весёлые, собирались в ожидании премьеры «Дон Жуана». Прежде, чем начать рассказ о поездке, Моцарт поднял бокал:

«Давай выпьем за здоровье пани Жозефины. Она пела как соловей. Околдовала весь Лейпциг. Vivat Жозефина!»

Глаза Душка осветила радость, звякнули бокалы, оба с аппетитом выпили.

«Похвала эта и к тебе относится, милый мой Франтишек, и о тебе там много говорили, мой дорогой. Да-да, что глаза твои так удивлённо округлились, точно не веришь? Кто учил Жозефину пению?», – Моцарт многозначительно помолчал и снова поднял чашу с вином, – «Vivat Франтишек Душек, учитель чешской Габриэлли. Ну же, Душек, долго мне ждать? Так и рука отсохнет, прежде чем ты чокнешься со мной своим бокалом!»

Душек смутился, заволновался, даже немного забрызгал вином рукав рубашки.

Моцарт начал рассказ, говорил торопливо, шутил, чем вернул растроганного друга в его обычное, спокойно-достойное состояние. Душек внимательно слушал доклад о концертной поездке.

«Ехали мы замечательно, погода стояла отличная. В Драждьяны приехали в воскресенье вечером. Остановились в отеле, в каких могут себе позволить жить только князья. Ну, ещё и мы, их скромные учителя музыки, кто учит их не только играть, но и слушать голос своего сердца», —

Моцарт, разогретый вином, весело посмотрел на Душка, настроенного вполне серьёзно. – «Я болтун, Франтишек, но это всё от радости, что снова вижу тебя. Помнишь, как я пытался подшутить над тобой у Шёнборна?»

Душек смотрит удивлённо.

«Забыл, как тебя вызвали из-за стола, дескать, с вами желает поговорить некий господин, не называли моего имени?»

«Ну да, знаю, а почему ты об этом вспомнил?»

«Сейчас объясню. Я думал о тебе в тот момент, и мне пришло в голову так же пошутить с пани Жозефиной, но вышло всё наоборот».

Душек – весь внимание, почти перестал дышать.

«Я пошёл к Неуманновым, что не так просто. Живут они на третьем этаже, да ещё идти надо через большой балкон. Не успел я прикоснуться к молоточку, как двери распахнулись, и очень важный господин строго так спрашивает: « С кем имею честь…?» Я, не называя своего имени, прошу его пригласить пани Душкову.

Господин кивает, а из-за его спины появляется твоя жена и произносит: «Это пришёл некто, очень похожий на Моцарта». Вот так меня красиво встретили. Оказывается, пани Жозефина видела меня, пока я проходил по балкону, и таким образом моё инкогнито было испорчено. Но какие замечательные люди, эти Неуманновы, Франтишек!»

Душек смеётся:

«Мне это хорошо известно, Амадей, я там бывал. Всё хорошо себе представляю, и балкон тоже».

Моцарт продолжает:

Тот вечер был чудесный. Мы не могли разойтись. Всё говорили и никак не могли наговориться. До игры дело не дошло. Шутили, рассказывали анекдоты, все старались дать мне отдохнуть после дальней дороги. Зато потом, когда я хорошо высплюсь, мне придётся основательно потрудиться.

Программа была такова, что вертеться пришлось, как белке в колесе. В Драждьянах мы были полных семь дней, и я тебе не сильно совру, если скажу, что не играли мы только по ночам, пока спали. Наутро мы с князем пришли к Неуманновым прямо к завтраку, оттуда отправились в придворный костел.

Пришли на хоры, там Неуманнов представил мне регента Берджиха Августа, и тот начал немедленно делать поклоны, сильно мне льстил и спросил шёпотом, не собираюсь ли я сыграть при дворе. Я сказал «да». Тут зазвонили к началу мессы. Позднее я узнал, что мессу исполняли в мою честь, дирижировал придворный капельник, известный тебе, Ян Амадей Неуманн».

Душек кивнул:

«Говорят, он старейший музыкальный деятель на севере».

«Представь себе, это было для меня знаком настоящего признания. Из костёла мы отправились в отель на княжеский обед, нас всех пригласил Лихновский. Во время кофе пришли с вопросом, согласны ли мы играть завтра вечером при дворе курфюрста Берджиха Августа. Я, разумеется, пообещал, и мы за десертом обсудили с пани Жозефиной программу.