Осторожно! Мины! - Александр Шакилов

Скоро ночное небо заискрит фейерверками. Спасибо Углю Медведя, умеет шаман из пороха красоту сотворить. Все така соберутся на крыше, завороженно наблюдая, как вспухают яркие соцветия и опадают одинокими дымными лепестками.

Эта ночь — для Стаса и Лизы!

Сегодня он попросит у старейшин руку Липкой Земли, и ему не откажут.

И тогда все племя спустится на тропу. Отгоняя тьму, заискрят три костра из пластита. Пусть все смотрят!

Нужно трижды перепрыгнуть через огонь и при этом немножко обжечься. Зато потом можно целовать друг друга туда, где больно. А потом, впившись в губы жены — жены! — пройти семь этажей по лестнице. В квартире Старый Сокол обнимет Лизу, они разденутся, и тела их…

Стас проснулся — и зарыдал от бессилия что-либо изменить.

Безумно болела голова.

Праздник был вчера.

И Стаса на нем не было.

* * *

Есть один Закон: и человек и мина — плоть от плоти Махэо, образ его и подобие, кость его и жир его, пластик его и металл, сила его и любовь. Человек и мина суть одно.

И шел Махэо по междутропью как по тропе, зная, что настанет День, и вернется Махэо к детям своим, и все мины взорвутся в тот День Благодати. И три дня и три ночи будет Пыль и Дым, и умрет каждый третий, но это справедливая цена.

И не будет более ни троп, ни междутропий, и человек не тронет мину, но и мина не тронет человека…

На миг Стас очнулся и тут же вновь потерял сознание.

Говорят, в Начале Всех Песен не было ничего, кроме воды и дождя. Море было, а всего остального не было. И были твари разные, что жили в соленых глубинах и летали в воздухе над волнами.

А потом с неба свалилась женщина — да прямо на крылья полярным гагарам. Но женщина оказалась слишком тяжелой ношей для птиц, они испугались, что уронят ее и женщина утонет. На птичий зов откликнулась Мудрая Морская Черепаха. Она взяла женщину к себе на спину и сказала: «Тебе нужна земля». Черепаха созвала всю морскую живность и попросила найти землю для женщины с неба.

И все твари морские ныряли в поисках земли, но никто не мог добраться до дна. Никто! И только Жаба вытащила на поверхность горсть песка. Песок тот высыпали на панцирь Черепахи. Так появилась суша. А потом на суше выросли деревья.

Весь мир — спина Мудрой Морской Черепахи…[21]

Так говорят старики, но Стас не знает, что такое «море», он никогда не видел полярных гагар. Он мечется по кровати, видит запредельное и танцует с духами. Он уже почти не здесь. А рядом стоит Уголь Медведя. Шаман сделал все, что мог. Не помогли ни мухоморы, ни медитации, ни окуривания целебными травами под бубен.

— Не жилец, — роняет Уголь Медведя, не глядя в лица родителей Стаса.

Шаман уходит. Не прощается. Это значит, что он скоро вернется. Шаман всегда приходит, если кто-то умирает.

Редкие проблески сознания…

Редкие…

— Как он?

— Плохо, Лизонька, плохо. Опять Угме приходил. Посмотрел на Соколенка нашего, языком цокнул и…

— Ничего не сказал?

— Если бы, Лизонька, если бы…

— Я боюсь, тетя Светлая Ночь!

— Не бойся, Лизонька. На все воля Махэо.

* * *

Было это давным-давно.

Молодой, но опытный охотник отправился в междутропье за дикими яблоками — и повстречал оленя. А в те времена олени разговаривали не хуже людей. И вот охотник остановил оленя и поинтересовался, куда тот направляется.

Олень ответил, что он просто вышел поохотиться на людей, и спросил, не видел ли юноша где-нибудь поблизости человека, лучше бы упитанного. У оленя было плохое зрение, он не признал в охотнике человека.

«Видел, — ответил юноша. — Вон там пасется очень даже пухленький человечишка».

Обрадовался олень и поскакал искать толстяка. Охотник же насобирал целый мешок диких яблок и весь измазался глиной, вывалялся в листьях и в хвое, чтобы олень не узнал его. Взвалил охотник свой мешок на спину и отправился к дому така. И тут на него напал олень и вцепился зубами в мешок, спутав с сочным мясом вдоль хребта.

Изрядно глотнув кислющих яблок, олень долго плевался. С тех пор олени не охотятся на людей. Им не нравится человечина. Невкусная она…[22]

Стас все не может понять: кто он в этой истории — глупый, но сильный олень или слабый и потому умный охотник?

Редкие проблески…

Редкие…

Очнулся Старый Сокол, моргает, светло ему и хорошо.

Просто хорошо. Потому что светло! Надоело бродить во мраке, слушать голоса родных.

Вот только слабость не отпустила еще: руки свинцовые, не поднимаются. Да повязки, пропитанные кровью, немного смущают. А так отлично все. Разве что сонная муха села на плечо, задумчивая такая, осенняя. Согнать бы, но вместо костей свинец. А запахи какие вкусные, это мама готовит!

Уже приготовила. А тут как раз и руки отпустило.

Каша из маиса и копченых угрей — любимое блюдо Стаса. Алюминиевой ложкой он выбрал последние кусочки рыбы.

— Наелся, сынок?

— Нет. — Быстрее задвигались челюсти. — Добавки бы…

Мама поставила перед Соколом миску супа на бизоньих ребрах.

— Наелся? — улыбнулась Светлая Ночь, когда миска опустела.

— Нет.

Корочка жареной куропатки захрустела на зубах. Запил Стас чаем из мяты и чабреца.

— Ну ты и обжора! — Смеясь, мама трясла седыми косами, на шее ее позвякивали новые бусы, раньше таких вроде не было.

Хорошо. Просто хорошо.

— Мама, а где Лиза? Я слышал ее. Она приходила, да, мама? Навещала? Что со мной случилось, мама?

Светлая Ночь помрачнела:

— Сынок, ты под чемодан попал. Ты и Снулый Карп. Его насмерть, а ты… Тебя почти, сынок, почти насмерть.

— Почти не считается! — Стас рассмеялся. — А Лиза, мама? Как она? Где?

— Сынок… — Светлая Ночь сделала вид, что не услышала вопроса, засуетилась у буржуйки. — Сынок, ты хочешь еще чая? Хорошая мята и чабрец душистый, чаек сладкий, с медком. Папа наш сказал: «Для выздоравливающего». Для тебя, сынок.

У нее плохо получалось делать вид.

— Мать! — У Старого Сокола возникло предчувствие чего-то страшного, непоправимого. — Где Лиза? Что случилось?!

Упала кружка, брызнул кипяток на лодыжки сплошь в узлах вен. Светлая Ночь спрятала лицо в пятнистый от жира фартук. Плечи ее подрагивали, она плакала.

— Больно, мама? Обожглась, да? Смазать надо, перевязать, пока на коже волдыри не вспухли.

— Погоди, сынок, послушай…

И она рассказала ему всё — обстоятельно, с подробностями.

Так, мол, и так, сын, Уголь Медведя решил: не жить тебе, духи крепко за душу взялись — не оторвать мухоморами когти, не выбить бубном клыки смерти. Ничего не поделаешь, надо смириться…

Светлая Ночь говорила и говорила. Лицо ее стало словно кусок стены — камень неподвижный, щеки ее — побелка потолка.

Стас слушал молча, не перебивая. Но сердце его стонало, ударяя о ребра: пустите! тесно! пустите! Сокол жалел, что не сдох, когда бредил в горячке, когда никто уже не верил, что он очнется.

Уголь Медведя не верил, мама тоже, и главное — не верила Лиза!

Лиза, как же ты могла?!

— Сынок, ты без сознания был. И шаман сказал…

— Ненавижу! Отомщу!

— Не говори так! Угме твои раны зашил, кровь заговорил. Ты ему жизнью обязан! Что ты, сынок?!

И тишина, и лицо в фартуке. Грязные миски, приятного аппетита. И сонная муха. И пузырится вода в чайнике, и шипит в буржуйке заговоренный от детонации пластит.

Стас отвернулся.

Вот висят томагавки: стальные лезвия заточены, топорища украшены резьбой, лисьими хвостами и орлиными перьями. Рядом на стене — щит из бизоньей кожи и щит деревянный. Под ними копья с алыми ленточками, лук из рогов оленя. А там духовая трубка, и дубинка, ощетинившаяся гвоздями, и арматурный прут с рукоятью из вишневого дерева.

— Дальше, — процедил сквозь зубы Старый Сокол. — Не молчи. Рассказывай.

Мать оторвала от фартука заплаканное лицо:

— Праздник Урожая, будь он неладен. Три девочки на выданье. И всего два жениха. Тебя в расчет уже не брали. Ты и раньше на девок не шибко заглядывался, а уж при смерти… — И опять замолчала. И плечами вверх-вниз, вверх-вниз.

Шипел пластит, чесалась нога под коростой повязки.

— Не молчи, мама. Не молчи.

Взглянула быстро на Стаса и тут же уронила на пол виноватый взгляд:

— В самый разгар торжества гости пожаловали. Из другого племени, не Обожженные Бедра, не Проколотые Носы. Странные. Издалека пришли: двоих, сказали, по пути воронам скормили. Но думаю, соврали, слишком странные. Они свататься пришли. Сказали: у така есть красавица, а у них — воин великий, разведчик и охотник. Приглянулась она тому воину.

— Кто? Кто приглянулся?! — выкрикнул Стас, уже зная ответ, но все еще надеясь, что ошибся.

— Липкая Земля. Чужак видел, как она заговаривала бизонов на охоте, и полюбил ее без памяти. Он попросил старейшин отдать ему Лизу в жены.