Лана - Андрей Белянин

— Но основной цвет жёлтый, тело должно сиять. А как видишь ты?

— Никак. Чёрно-белая. Я твой набросок. Подаришь его мне?

На самом деле ещё задолго до этого разговора я много раз пробовал рисовать её по памяти. Если линии тела получались ещё довольно узнаваемыми, то лицо я не мог ухватить никак. Она была очень фотогеничной, очень! Просто настолько живой, что каждый оттенок настроения рисовал передо мной совершенно другую девушку. Они не были похожи друг на друга, как сотни ромашек на лугу, но все они были всё теми же ромашками, как и сотни её образов, не нарушая цельности, оставались всё той же Ланой…

— Хватит думать обо мне. — Она вновь перевела разговор. — Давай о тебе. Пора.

— А что обо мне? Я в порядке…

— Фр-р! Посмотри на себя в зеркало — глаза красные, щёки ввалились, гаснешь, как свеча на ветру. Не отнимай руки. Думаешь, ты один можешь так читать? Это он всё так же беспокоит тебя…

— Ну… да.

— Видения становятся ярче? Помолчи, давай я сама попробую всё рассказать. Этот белый офицер, что приходит к тебе, давно не человек в общепринятом понятии этого слова. Он давно умер, но ни Свет, ни Тьма не приняли его душу. Ещё при жизни он стал демоном, ему начертали страшный путь, пролитая кровь не даёт ему переродиться…

— В смысле — он что, ищет во мне новое воплощение? — неуверенно предположил я.

Лицо Ланы оставалось серьёзным.

— Он играет с тобой. Новое тело ему не поможет, его просто не пустят в мир. Но какая-то часть его души, не до конца поглощённая демоном, взывает о сострадании…

— При чём здесь я?!

— Почему у меня спрашиваешь, ты его вызвал…

Я не понимал, чего они от меня добивались? Любви, всепрощения, милосердия?! Война кормится войною! И мои люди брали лишь то, что им необходимо для ведения боевых действий против китайцев или большевиков. Недовольные расстреливались. Это не было и не могло быть неоправданной жестокостью, ибо применялось ко всем без исключения.

Не проходило и дня, чтобы в моей Азиатской дивизии не был хоть кто-то наказан или казнён. Смерть — естественный атрибут войны, а наказание — единственная узда для порока. Строже всего у меня наказывалось неповиновение. Любая попытка мирного договора с врагом — повешение! Любой протест моим экспроприационным отрядам — расстрел! Любое самостоятельное военное действие против кого бы то ни было без моего личного разрешения — забивание палками до смерти!

Это Азия, господа, здесь иначе нельзя. Мои казаки, монголы, тибетцы и буряты умирали за меня безропотно, ибо любой ропот в собственной среде дивизии наказывался ещё строже! Мы одержали ряд блистательных побед над превосходящими силами гаминов, китайские офицеры без боя сдавали свои части, но даже в самых жестоких и массовых рубках я всегда был впереди!

Я шёл верхом на залповый и пулемётный огонь не сгибаясь, в моём малиновом халате насчитывали до тридцати дырочек от пуль, но смерть обходила меня, словно бы сберегая для чего-то большего, высокого, значимого всему миру!

Какой вес для будущего могли иметь на этом фоне расстрелянный православный священник, зарубленная нами офицерская сотня колчаковцев, повешенные русский полковник с женой и многие, многие, многие другие… Я — цин-ван Халхи, белый генерал, друг самого Богдо-гэгена, муж принцессы Цинь, воплощённый буддистский бог войны — не должен нести ответственности за их карму!

А Махагала в моей голове набирался сил, с каждым днём требуя всё больше и больше человеческой крови…

В кафе по одному моему звонку освобождали наш маленький столик в углу, сразу ставили фужеры и, ничего не спрашивая, подавали вино. Еду мы заказывали редко, но если заказывали, то рыбу и сыр. Нас старались не беспокоить. Если официантки краем уха и слышали, о чём ведутся наши разговоры, то были достаточно умны и тактичны, чтобы ничем этого не показать. С их чисто профессиональной точки зрения, мы были зачислены в ряд нередких влюблённых парочек, воркующих в укромном уголке тихого заведения. Нас это устраивало…

— Многие начальные практики кажутся очень просты но своей задаче. Вроде бы не нужно делать ничего особенного, но результат превышает любые твои ожидания, — начинала Лана, привычно скидывая обувь. — Что-нибудь слышал об «огненном фениксе»? Это очень просто. Внешне. Ты ложишься на спину, расслабляешься, закрываешь глаза и мысленно рисуешь у себя на лице птицу, раскинувшую крылья. Она должна уместиться у тебя на лбу, а сами крылья опускаешь на щёки или на виски. Представил? А теперь так же мысленно очерти её огненным контуром и заставь воспарить! У меня это получилось лишь со второго раза. Но ты не представляешь себе, каким невероятным восторгом переполняется всё сердце, когда с твоего лба воспаряет золотая птица, оживлённая твоей жизненной силой и озаряющая всю комнату неземным светом!

— Я читал о чём-то похожем в медитативных упражнениях у восточных монахов.

— Им легче. Они сумели сохранить книги. — Тихо вздохнув, она пригубила вино. — А мы здесь вынуждены собирать знания снова, по крупицам, отовсюду. За любую практику приходится платить, даже своим.

— Ты могла бы…

— Нет. Уже нет. Я больше не беру денег за лечение. Большие деньги — большое искушение — большое зло — большая пропасть. Это пройденный этап. Путь, который ведёт в никуда. Я могу получать новую иномарку за каждый сеанс, люди, знающие силу, находят любые средства, чтобы избавить себя от боли. Но я сгорю, прежде чем смогу воспользоваться этими деньгами. Деньги — лишь средство, нельзя превращать их в цель и добывать ценой чьей-то жизни. Кармическая плата слишком высока, меня опять лишат свободы. Или той малой её части, что ещё осталась…

— Тогда получается, что ты хорошая ведьма?

— Хороших ведьм не бывает, — сладко потянулась она. — И вообще, никогда не верь женщине, ни одной — ни жене, ни любовнице, ни даже собственной маме. С чего ты взял, что я так откровенна с тобой? Вдруг я всё выдумываю? Просто вру, без цели, без плана, чисто ради интереса…

Я задумчиво коснулся её рук и посмотрел ей прямо в глаза. В них всё так же отражалась моя душа.

— Знаешь, а я никогда не пытался тебя удержать. Я ценил и ценю каждый миг, проведённый вместе, но не хочу тебя привязывать. Ни своей любовью, ни своими проблемами. Ты ведь тоже ни разу не сказала, что я тебе нужен. Я держу ладонь раскрытой, и ты сидишь на ней, как очень красивая бабочка. Если я попробую её поймать, то либо она улетит, либо я своими корявыми пальцами переломаю ей крылья. И то и другое плохо.

— Возможно, поэтому я до сих пор не улетела?

— Может быть. Но, не претендуя на твою свободу, я лишён возможности тебя защищать.

— Правильный ответ. — Лана улыбнулась. — Ты быстро учишься, милый…

— Тогда я хочу спросить: как происходит бракосочетание с ведьмой?

— Это вопрос или предложение?

— Ты сама знаешь.

— Ладно. Самое сильное в плане энергий — это венчание в храме, при свечах, малом скоплении народа и без дурацкого празднования всей родни на шумном застолье.

— Но разве ведьма может входить в церковь?

— Ха, ещё как, вспомни Гоголя! Если ты думаешь, что ведьмы боятся святой воды и перезвона колоколов, то ты глубоко ошибаешься. Венчание даёт нам силу мужа. Мне уже много раз Старшие предлагали тех или иных «баранов» для такого опыта. Пока не решила…

— А как это происходит в вашей среде?

— На природе. Специальный обряд. Без свидетелей, один на один, это таинство лишь для двоих и для Неба. Причастием служит соединение крови, но мы не смешиваем её, а пьём по глотку друг у друга. После этого брак считается заключённым. Сила каждого сгармонизирована и увеличивается естественным путём.

— А если бы я попробовал твою кровь? Ты мою пила…

— Это необратимо изменило бы твою сущность. — Лана повела плечами. — Ты больше не был бы человеком. Это очень опасно. От психоза до самоубийства. Выживают немногие, поэтому забудь… И поцелуй меня!

Я последовал её совету. В тот день она целовала меня нежно и робко, с какой-то непонятной обречённостью, словно бы забыла, кто я, и теперь, не раскрывая глаз, пыталась узнать одним касанием губ. Быть может, и я никогда не чувствовал её настолько родной, мы были близки, как люди, прожившие рядом не одну жизнь, но так и не насмотревшиеся друг на друга.

Её руки взлетели мне на плечи. Время останавливалось или меняло направление хода. Сердце билось настолько тихо, что я уже не ощущал его стука, но зато отлично слышал ответ её сердечка.

Моя ладонь скользнула по талии, поднялась вверх, лаская плечи, кончики пальцев коснулись её шеи и… — Мне больно.

Лана изо всех сил упиралась мне в грудь руками. Я крепко держал её за волосы на затылке, заставляя до хруста запрокидывать голову. Мои глаза застилала розовая пелена. Я впервые с ужасом понял, ЧТО именно со мной происходит…