Бразилия - Джон Апдайк

Подсвечник

Назревала драка. Эвклид, который на пляже казался таким милым скуластым молокососом, теперь требовал от своего брата, чтобы они обратили в прибыль свою в некотором роде власть над этой бледнолицей богатой девушкой. Тристан подобрал обе спортивные сумки, взяв их под левую руку, и оставил правую свободной. Его рука покоилась на поясе шортов рядом с тем местом, где, как уже знала Изабель, обитало лезвие бритвы.

— Она моя, — говорил Тристан. — Я обещал, что ей никто не причинит вреда. Ты слышал мои слова.

— Слышал, но сам-то я ничего не обещал. Я только стоял и смотрел, как ты из гордыни своей совершаешь грех. К счастью, она оказалась такой же глупой, как и ты. Одна записка ее отцу — и мы получим миллионы, десятки миллионов.

— Когда мы встретимся с ее отцом, я предстану перед ним как благородный человек перед благородным человеком, а не как вор перед своей жертвой и не как нищий перед принцем.

— Ты всегда слишком много мечтал, Тристан, верил в добрых духов и в сказки. Ты считаешь свою жизнь повестью, которую расскажут в мире ином. Ты думаешь, будто над нами восседают ангелы-писцы и все записывают, макая перья в жидкое золото. На самом же деле нет ничего, кроме грязи, голода и смерти в конце. Поделись со своей семьей хотя бы содержимым ее сумок.

— В них нет ничего, кроме одежды моей женщины. Теперь моя семья — Изабель. Мать называет нас паршивцами и убила бы и тебя, и меня в своей утробе, если бы знала как. А ты? Я называл тебя братом, мы вместе совершали преступления, а теперь, когда я обрел сокровище, ты хочешь ограбить меня.

— Я только хочу, чтобы ты поделился со своей семьей, глупая ты задница. Сделай свою мать богатой, чтобы ей не приходилось спать с кем попало.

— Богатство ей не поможет, крысиное ты дерьмо, косоглазый хрен вонючий. Наша мать — шлюха, ей ведом только блуд, и в блуде ее счастье. — Почуяв, что Эвклид разозлился и готов напасть на него, Тристан искоса бросил взгляд на мать, чтобы посмотреть, не обиделась ли она.

— Убей его, — сказала та, ни к кому не обращаясь, своим текучим, отрешенным, всепроникающим голосом. — Убейте друг друга и сотрите с лица земли внебрачные ошибки бедной негритянки.

— Кто мы такие? — спросил мужчина, лежавший рядом с ней. Он проснулся и теперь смотрел в потолок, пытаясь справиться со страшной головной болью. Наверное, он хотел спросить о чем-то другом.

— Чую в доме чужака, — объявила бабуля на старомодном португальском языке колониальной Баийи с его напыщенной учтивостью и варваризмами.

— Шесть лепешек на семь человек, — объявила девушка у очага.

— Бери мою, — обратилась к Изабель Урсула. — С моими зубами остается только пить.

— Ах, — удивленно воскликнула Изабель. Правила приличия требовали, что бы она отказалась, но более серьезные потребности пересилили. — Как вы добры! Я не стану отказываться. Благодарю вас, Урсула, от всего сердца.

Она проглотила горячую лепешку в одно мгновение. Никогда еще пища не казалась ей такой вкусной и не проникала с такой легкостью в ее существо, питая собою пламя, которое текло по ее нервам и жилам. Шагнув вперед, она расстегнула большую из двух сумок, которые Тристан держал под мышкой.

— В знак благодарности за ваше гостеприимство я хочу преподнести вам небольшой подарок.

Она решила подарить Урсуле один из хрустальных подсвечников. Другой останется с ней как тайный символ. Она вынула из сумки изящный граненый подсвечник, из щели в стене по нему ударил луч солнца, и, повинуясь движению ее пальцев, по хижине сверкающими стрекозами запорхали радужные всполохи.

— По-моему, подсвечник привезли из Швеции, страны льда и снегов. Пожалуйста, прими его, мама, — позволь мне называть тебя так. Хотя ты мне и не мать, но твой сын для меня — самое дорогое существо на свете, а его жизнь слилась воедино с моею.

Пожилая женщина пьяно опустилась на постель, не зная, что сказать. Сверкание драгоценного подсвечника резало ее мутные глаза.

— Дрянь, — проговорила она наконец. — Стоит нам продать, как легавые тут же проследят за ним и прищучат нас всех. Эта девчонка пытается убить мамочку своего парня.

— Отнесите его в магазин к Аполлониу де Тоди, в Ипанеме, — сказала Изабель. — Он даст вам за него настоящую цену и будет держать подсвечник у себя, пока его не выкупят. Скажите, что вы от Леме.

— Бабуля, разве ты не чуешь ловушку? — спросил Эвклид старую слепую провидицу. Остальным он сказал: — По-моему, тщеславие и чванство брата принесет нам массу хлопот, а мы желаем лишь одного: жить смирно, стараясь не попадаться на глаза власть имущим, и промышлять воровством и блудом в пределах, необходимых, чтобы обеспечить себе пропитание.

Беззвучно сверкнула сталь, и Тристан приставил к желтой щеке брата лезвие бритвы.

— Тебе надо бы подправить лицо, — сказал он, — за то, что ты плюешь на щедрый подарок моей жены.

В Бразилии люди называют себя мужем и женой, когда соединяются сердца, а не после официальной помпезной церемонии. Это пафосное ощущение пришло к Изабель и Тристану после ночи, в кромешной тьме хижины Урсулы.

— Мы не привыкли к таким дарам. Звери, подобные нам, обычно избавлены от проявлений буржуазного чувства вины. Маркс говорит, что болезненная филантропия хуже тупого здорового гнета, поскольку последний по крайней мере напоминает рабочему классу о его борьбе. Прости нас, Изабель, если мы были грубы к тебе, — осторожно произнес Эвклид, стараясь, чтобы ни один мускул не дрогнул на его лице.

— А ты представь себе, будто украл этот подсвечник, — не обижаясь, ответила Изабель, — если это польстит твоему самолюбию.

Она поняла, что соперничество между единоутробными братьями возникло из-за ревности — потому отчасти, что Эудошия отвергла этого близорукого философствующего бедняцкого сына и братское единение оказалось разбитым.

— Прости меня, Эвклид, за то, что я отнимаю у тебя брата.

На пляже все кажутся свободными, обнаженными и самодостаточными в своем безделье, однако никто не может освободиться от одеяний обстоятельств своей жизни — все мы ветви того или иного дерева, и обретение жены одновременно означает потерять брата.

— Обнимитесь, — попросила Изабель братьев и добавила, обращаясь к любимому: — Нам нужно идти. — Потом повернулась к Урсуле: — Сохрани мой подарок, если хочешь, и зажги в нем свечу в ночь нашего возвращения.

— Слишком много шлюх у нас в Бразилии, — пробормотала Урсула, как бы пытаясь объяснить причину нищеты и оправдать позорное желание принять плату за гостеприимство.

Никто не помешал парочке покинуть хижину, хотя бабуля, раздраженная тем, что на нее никто не обращает внимания, начала шумно пророчествовать.

— Беда, беда, — верещала бабуля. — Чую, близится беда. Она пахнет цветами, она пахнет лесом. Он возвращается, тот старый лес, дабы пожрать всех бедняков! Смилуйся над нами, Оксала!

Снаружи, на утрамбованном глинистом островке меж двух потоков молочно-белых сочащихся помоев, грелась на солнышке упитанная пара. Тристан представил их Изабель как своих двоюродных брата и сестру, которые в славные времена Кубичека исполняли на сцене половой акт в одном из злачных мест неподалеку от старого акведука. Дважды, а по выходным и трижды за ночь они достигали оргазма в ярких лучах юпитеров под глумливые крики смущенной публики. Потом как-то враз они вдруг стали слишком старыми для таких подвигов, к ним потеряли интерес, и теперь они сидели здесь, ожидая нового поворота в своей судьбе. У них были добродушные, морщинистые, отрешенные лица — как у рыночных торговцев, которые всегда столь милы и услужливы, но отнюдь не назойливы. Внутренне содрогнувшись, Изабель вдруг подумала, что они с Тристаном могут кончить так же, как они, и восторг влечения исчезнет, как пропадают всплески радуги над морским прибоем. Взявшись за руки, они стали спускаться по крутому склону холма, и перед ними блистающими доспехами раскинулось огромное море, а отовсюду доносилась убаюкивающая болтовня телевизоров, работающих на краденом электричестве.

Сан-Паулу

Они отправились на поезде в Сан-Паулу. Железная дорога тянулась на юго-запад вдоль Атлантического побережья. Когда поезд поворачивал и косые лучи солнца проникали сквозь грязные окна вагона, было заметно, как над выгоревшими плюшевыми сиденьями сидят облачка пыли. Изабель надела свою черную соломенную шляпку и кольцо с надписью «ДАР» — подарок Тристана. Слева по ходу поезда за окном бежали мимо красные черепичные крыши маленьких рыбацких деревушек, старые конические строения сахарных мельниц, качающиеся на ветру пальмы, белые серпообразные пляжи, сверкающие на солнце под непрерывными ритмичными ударами ослепительно голубого моря. Справа возвышались увенчанные зелеными куполами лесов скалы, похожие на гранитные буханки хлеба. Большая часть Бразилии представляет собой обширное, немного холмистое плато, а прибрежные горы — его отроги. Пока поезд тяжело взбирался по склонам Сьерра ду Мар, терпеливо останавливаясь на станциях, где никто не садился и никто не сходил, унося Тристана и Изабель в будущее, влюбленные дремали, обмякнув, как мешки с сахаром на плече друг у друга. А их переплетенные руки плетьми лежали на коленях. Просыпаясь, они говорили о себе. Им нужно было так много узнать друг про друга, так многому научиться.