Цена всех вещей - Мэгги Лерман

— Каждый день я просыпаюсь и все еще не могу поверить, что его больше нет. Я просто… Я не могу поверить. Я хочу сказать, если ты не хочешь, мы не будем об этом говорить.

И правда, лучше не будем. Извини, что подняла эту тему. Просто я не хочу, чтобы ты думала, будто я игнорирую случившееся. Потому что я думаю об этом. Боже. Я даже не могу… Я не могу поверить в это.

Я посмотрела на записку, потом в окно и рассеянно потерла запястье. Похоже, я не сказала Диане о заклинании. Так ведь? В записке об этом ничего не говорилось. Учитывая, что творилось в моей голове — полной обрывочных воспоминаний, черных дыр и неясных связей, — вряд ли я могла принять какое-то решение. Диана и я все делали вместе, рассказывали друг другу абсолютно все. Ведь так?

Снаружи сияло солнце, и зеленела трава. Прекрасный день. Через полчаса меня ждали в балетном классе, и мне хотелось идти. По крайней мере там мне не придется ни с кем разговаривать.

Я могла рассказать Диане о том, что натворила, позже.

— И я тоже не могу, — сказала я.

— Кей звонит без перерыва. Хочет приготовить для тебя запеканку.

— Очень мило с ее стороны.

— Ну да. Поскольку я собираюсь заехать к тебе, везти меня придется ей. — В машине Дианы произошла серьезная поломка, а значит, ей нужно было просить Кей.

— Может, не стоит приезжать.

— Господи, Ари. Я не знаю, что делать.

— Да уж. Я тоже.

— Ты нам ничем не обязана. Я имею ввиду, ты должна заниматься тем, чем сама хочешь.

— Я хочу пойти в класс.

На другом конце провода воцарилась тишина.

— Возможно, тебе стоит на время переключиться. Не надо себя заставлять.

— Балет — это все, чего мне сейчас хочется.

Это была пятница. Последний раз я танцевала больше недели назад. Я могла вспомнить комбинацию, над которой мы работали, музыку, каждый шаг. Я помнила все телесные ощущения. Я ощущала себя… как единый мускул. Моя рука, и лодыжка, и бедро, и даже зрачок — все слилось в один натянутый, готовый к движению мускул.

Все встало бы на свои места, если бы я смогла танцевать.

Я попрощалась с Дианой и как можно быстрее натянула форму. В животе появилось какое-то неприятное ощущение. Не что-то конкретное, а просто общее неприятное чувство. Я выяснила, что испытывала страдания, но теперь не ощущала ничего болезненнее боли в запястье.

Тетя Джесс выглядела испуганной, когда я сбежала вниз по ступенькам, закручивая на ходу волосы в пучок.

— Куда ты идешь? — спросила она.

Глаза ее покраснели. Я коснулась кожи у себя под глазами — вздувшаяся, нежная кожа. Похоже, я тоже плакала.

На ней были надеты те же рабочие штаны и рубашка на пуговицах с коротким рукавом, что и всегда, однако впервые тетя выглядела постаревшей. Она была всего на пятнадцать лет старше меня, но скорбь прочертила на ее лице морщины. Я могла поклясться, что с момента нашей последней встречи седины в ее волосах тоже прибавилось. Когда-нибудь в ее кофейном магазинчике кто-нибудь назовет ее «крутой старой теткой» и будет прав.

— Я думала, нам нужно поговорить, — сказала она. — Отложила работу.

— Очень мило с твоей стороны. Спасибо.

— Конечно, я должна была отложить работу. — Мои слова, казалось, задели тетю.

Стало ясно, что ей я тоже не говорила о заклинании. Она считала, что я все еще горюю так же, как и она. Нужно было все рассказать.

Мои колени затряслись.

Позже.

Сначала танец. Станцую, а потом расскажу правду.

— Я правда хочу танцевать, — сказала я. — Это… единственное, чего я хочу.

Джесс уставилась на меня своим фирменным взглядом под названием «этим дерьмом меня не проведешь». Как и всегда в такие моменты, ее бицепсы напряглись, демонстрируя татуировки. А затем она вдруг смягчилась, успокоилась и кивнула:

— Потом сразу домой.

— Обязательно.

Я обняла ее, и она крепко стиснула меня в ответ. В нашей маленькой семье из двух человек не особенно принято было обниматься. Однако я чувствовала себя паршиво не только из-за этого. Ощущение, которое я испытала у себя в комнате — чувство ненормальности, неправильности, — вызывало у меня мурашки.

— Я люблю тебя, — сказала она.

— Я тоже тебя люблю, — ответила я и поспешно направилась к двери. — До скорой встречи.

Странное ощущение в животе только усиливалось.

Едва я зашла в раздевалку, как оказалась на перекрестье взглядов.

— Сочувствую твоей потере, — сказала одна из балерин, остальные пробормотали нечто похожее и тут же опустили глаза на розовые балетки, лишь бы не смотреть мне в глаза.

Ровена, бывшая прима-балерина Королевского балета и моя наставница в последние девять лет, заключила меня в объятия, едва я вошла. Объятия эти были такими же неловкими и такими же многозначительными, как у Джесс. Однако моему появлению она не удивилась. Возможно, после всего, что произошло, вернуться к занятиям было единственно верным выбором. Я была частью этого зала, с его деревянным полом, тремя зеркальными стенами и одной с окнами. Музыкант как всегда что-то тихонько наигрывал в углу на фортепьяно, и как всегда в комнате пахло потом и тальком.

Я закрыла глаза и попыталась сконцентрироваться на танце, подготовить тело к движению. Но сосредоточиться не смогла. Я не могла думать ни о чем важном, мои мысли как будто блуждали в огромной белой комнате, не в силах за что-то зацепиться, остановиться на чем-то. Я пыталась установить контроль над своими мышцами и суставами, но ощущала лишь непрекращающуюся пульсирующую боль в запястье. Обычно у меня получалось ее игнорировать — сказывались годы тренировки, — но в этот раз я не могла ее заглушить.

К тому моменту, как мы начали разминаться, мое дыхание стало прерывистым. Я все еще не понимала, в чем дело, но что-то явно шло не так.

Фортепьянная музыка. Вот оно. Она звучала в голове так ярко: те же ноты, те же мелодии, те же движения, что и всегда. Отточенная, элегантная композиция.

Я начала движение.

Первая позиция. Вторая. Четвертая. Вперед. Вправо. Влево. Назад.

Я закрыла глаза и сконцентрировалась на шагах.

Мне хотелось расслабиться. Уйти в движения.

Примерно на восьмом такте я почувствовала прикосновение к больному запястью — это была рука Ровены — и открыла глаза.

— Смотри в зеркало, пожалуйста, — сказала Ровена.

Я кивнула, стараясь не выдать своих чувств. Обычно она обращалась с такой просьбой только к тем, кто двигался особенно ужасно, к самым бесперспективным.

Я повторяла разминку, глядя в зеркало. Лишь через несколько счетов до меня дошло, что я двигаюсь не так, как обычно. Понадобилось время, чтобы моя идеалистическая мысленная картинка сменилась реальной. Я вдруг увидела то, что делаю на самом деле: выставленные локти, вялые колени, неуклюжие руки, кривые запястья. Чем сильнее я старалась вытянуться в одну линию, тем хуже у меня получалось. На самом деле, головой я понимала, что все делаю великолепно. Однако сигналы мозга почему-то не доходили до тела, теряясь непонятно где.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});