«Если», 2011 № 04 - Журнал «Если»

— Есть ли здесь человек, готовый взять на себя вину Мила Дружена из рода Дальнеречных и ждать казни до следующего заката?

Мил всматривался в толпу на площади. Казнь объявлена. Кто на сей раз пойдет за мешочком серебра?

Шляпки с цветами и перьями, чепцы с оборками, мужские шапки замерли неподвижно. Ни один человек не шелохнется, не оглянется по сторонам. Стоят, как деревянные истуканы. Не торопятся горожане брать чужую вину.

Капитан Погребец откашлялся.

— Если нет человека, готового взять на себя вину Мила Дружена из рода Дальнеречных, объявленная казнь состоится сегодня до полуночи.

Внизу не двигались. Капитан возвысил голос:

— Поскольку не нашлось человека, готового…

— Мама, стой! — завизжали внизу. — Стой, дура старая!

Заволновались шляпки и чепцы, заколыхались мужские шапки.

У подножия лестницы толкались, дергались, боролись. Из толпы выбралась старушка, мать худосочного Маслена Быстрана из рода Грохотов.

— Куда тебя несет?! — заголосил мальчишка, цепляясь за ее одежду. — Стой, говорю!

— Пусти! — она вырывалась. Не старая — просто больная, измученная. — Не дам… Он взял твою вину… Не дам убить!

В висках у Мила застучали болезненные молоточки. Чудовищная нелепица. Он отчетливо видел лицо негодяя, терзавшего одурманенную чуд-корнем девочку. А в темницу рвется безвинная хворая женщина…

— Дура несусветная! — заходился мальчишка, удерживая мать. — Холодно там… спину застудишь, балда!

— Поскольку не нашлось человека, готового взять на себя вину Мила Дружена из рода Дальнеречных, объявленная казнь состоится сегодня до полуночи, — прокатилось над площадью.

Вой Маслена утих. Мил отчетливо слышал, как гулко стучит в груди сердце.

— Идем! — капитан подтолкнул его, разворачивая ко дворцу.

Видно, приказано было никого не принимать чужаку на замену.

Шагая наверх, Мил оглянулся. Внизу переминалась молчаливая толпа, провожала осужденного взглядами. На нижней террасе стояла на коленях та женщина. Маслен, ухватив мать под мышки, тщился ее поднять; силенок в худосочном теле не хватало. А она, глядя Милу вслед, обеими руками торопливо делала знаки, оберегающие от дурных людей и дорожных напастей.

— Спасибо, мать, — прошептал он.

Обидно, что она не услышит.

* * *

— Последняя милость будет оказана позже, — сообщил в караулке капитан Погребец, оглядывая осужденного.

Изъять было нечего. Поколебавшись, капитан забрал ремень.

— Не положено, — буркнул он, хотя Мил не спрашивал объяснений. И без того ясно: польстился жадюга на искусно кованную пряжку. И вид кислый, словно ему вместо пива уксусу поднесли.

— Что вы такой смурной, господин капитан? — полюбопытствовал Мил, усаживаясь на лавку, до блеска натертую солдатскими задами.

Погребец мрачно засопел, свертывая изъятый ремень. Караульные солдаты навострили уши. Мил усмехнулся:

— Я вижу, мешочек с серебром для меня вам не выдали. Неоткуда свою долю отсыпать?

— Прекратить разговоры! — вспылил капитан. — Ждать тут! Михель, отвечаешь за подлеца головой!

Означенный Михель подтянулся, оголил палаш. Того и гляди рубанет без приказа. Мил привалился к стене, затих.

За окнами караулки стемнело. Тучи с моря затянули полнеба, но в окно на Мила колко глядели несколько первых звезд.

Возвратившийся капитан привел с собой двух огромного роста гвардейцев. Милу сковали руки за спиной, как настоящему преступнику, и повели куда-то закоулками, узкими коридорами и темными лестницами. Погребец шагал с фонарем впереди, гвардейцы тяжко топали за спиной.

Наконец прибыли.

— Ваше величество, осужденный Мил Дружен, — доложил Погребец, толкнув дверь в комнату, откуда хлынула густая волна благовоний.

— Благодарю вас, капитан, — прозвучал вялый женский голос.

Мила ввели в роскошный будуар. На стенах — малиновый бархат, на потолке — лепнина и роспись, пол застлан шкурой белого тигра. Светильник в виде золотого дерева; листья усыпаны изумрудами, цветы — рубинами. Рядом с ним восседала усыпанная бриллиантами дама… Она сверкала и переливалась, как гора драгоценностей. Воистину гора — таких толстых женщин Мил отродясь не встречал. Королева Развея походила на отлично поднявшееся тесто, замешанное ко всемирному пиру — мягкая, рыхлая, словно выпирающая из огромной квашни.

— Здравствуйте, ваше величество, — Мил коротко кивнул.

Утонувшие в пухлых складках глаза неторопливо его изучали.

— Воистину, — изрекла королева, — такое лицо может быть только у отпетого негодяя и законченного подлеца. Я искренне рада, что его постигнет заслуженная кара. Моя бедная девочка!.. — она всхлипнула, затрясшись телесами.

Во внезапном холодном бешенстве Мил глянул на королеву зрением Разноглазых, услышал ее особым слухом. Узнал такое, что виски повлажнели от пота.

Развея правила страной в свое удовольствие. Правда, помехой был больной муж, который так удачно — не без помощи супруги — захворал, но после упрямо цеплялся за жизнь и никак не помирал сам собой; а проклятый лекарь наотрез отказался готовить настой, который положил бы конец королевским мучениям. Да еще намекал на закон, по которому в случае подозрительной смерти венценосца его вдова и дети отправляются в изгнание. Беззаконие, а не закон. Ни в одном королевстве нет подобной нелепости… А принц чего стоит! Вбил себе в голову, что если закон ему предписывает решать вопросы государственной важности, то решать их в самом деле должен он, принц. Одно Светлое Небо ведает, сколько ловкости и хитроумия надобно, чтобы заставить Властимира подчиниться советнику Ильменю. И как сладко подарить советнику эту страну. Глупую, беспечную страну, которая прямо-таки напрашивается, чтобы ее распродали да расхитили…

Задыхаясь в гнилом болоте чужой памяти, Мил глянул на советника Ильменя. Черноусый красавец, мужчина в самом соку. С глазами разного цвета, что приводит королеву в восторг. Левый глаз — серый, холодный, как грозовое небо, а правый — золотисто-коричневый, теплый и ласковый. Мил сглотнул подступивший комок. Уж такой ласковый наш советник! От его ласк это тесто растекается по своей необъятной постели, пузырится, сладко стонет и охает. А ребенок, которого Развея сдуру зачала, неизбежно убьет ее, похотливую жабу, преступницу. Ильмень еще не знает. Ей загодя не сказал; видно, не ожидал от своей горы такой глупости. А плод гнать без толку: Разноглазого не выдворишь из чрева прежде срока, он за мать крепко держится.

— Уведите осужденного, — королева повела сверкающей рукой. — Пусть казнят.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});