Поэзия Эвариста Парни - Е Эткинд

Ангел

Но каждый ведь во что-нибудь да верит!

Шестой

Я веровал в бессмертие души

Да в бога, что поступки наши мерит.

(Точнее, в прозаическом переводе: "В бессмертную душу, в бога, который вознаграждает и карает, больше ни во что".)

Нет сомнений, что литературным образцом для автора "Войны богов" послужила "Орлеанская девственница": вслед за Вольтером он написал свою поэму легким и гибким десятисложным стихом с нерегулярными - то смежными, то перекрестными - рифмами, а также, подобно Вольтеру, разбил ее на песни, снабженные - каждая - развернутым заглавием, излагающим краткое содержание песни да и самый тон поэмы, характер повествования, внимание к деталям, сочетание легкого эротизма с замаскированно-серьезными философскими пассажами, даже образ автора, время от времени появляющегося со своими мнениями, насмешками, отступлениями, - все это в большей или меньшей степени восходит к Вольтеру. Наконец, подобно своему учителю, Парни старался охватить в поэме возможно большее число проблем - философских, нравственных, религиозных, даже бытовых. Обе ироикомические поэмы носят энциклопедический характер - по ним можно изучать нравы и философию эпохи. Обе они при внешнем легкомыслии отличаются высокой идейной напряженностью и плотностью содержания. Но предметом пародирования для Вольтера явилась прежде всего поэма Шаплена "Девственница" и уж попутно - Библия; Парни избирает предметом своей насмешки непосредственно само священное писание.

Античное язычество и христианство - эти начала, противоборствуя, формируют сюжет поэмы Парни. Однако не только сюжет: основываясь на этом противоборстве, Парни искусно строит и стилистическое движение. Так, в самом начале автор внемлет гласу голубя - Святого духа, который диктует ему рассказ. Это прямое пародийное использование обращения древнего поэта к Музе - только место Музы заступает Святой дух. Правда, как, впрочем, и у Гомера, призыв к божеству имеет условный характер: автор больше не сошлется на своего вдохновителя и будет говорить от себя, в начале каждой песни занимая читателя собственными делами и раздумьями; так, в начале песни IX:

Я домосед: по целым дням сижу

У камелька, и уголья мешаю,

И все-таки от холода дрожу,

И скверную погоду проклинаю.

И так часы проходят в болтовне...

Когда же ночь напоминает мне,

Что спать пора, и я ложусь послушно

В свою постель, напяливши колпак...

Такого домашнего, бытового, в ночном колпаке автора не знали предшественники Парни - ничего похожего не было ни у Буало в "Налое", ни у Вольтера. В сущности аналогию ему можно найти только в русской поэзии XVIII века, у Державина. Но особенно разительное впечатление производят эти строки, если, с одной стороны, вспомнить, что за подлинного автора поэмы выдается Святой дух, а с другой, сопоставить их с пародийно-гомеровскими описаниями, развернутыми сравнениями, мифологическими перифразами и проч. Это - один из контрастов, лежащих в основе поэтической системы "Войны богов".

Другой, еще более разительный контраст - между фривольными, скабрезными, иногда изящно-галантными, иногда даже вульгарно-непристойными эпизодами, с подчеркнутой дерзостью и свободой вставляемыми автором в повествование независимо от логики сюжетного развития, и вполне серьезными, философски аргументированными размышлениями о религии, политике, нравственности. Таких пассажей много, они перемежаются с эпизодами первого типа, иногда переплетаются или сливаются с ними. В первой же песне Парни дает многостороннюю характеристику христианской религии. Устами Юпитера сообщается о том, что христианство - религия рабов, что Христос - лучший союзник власть имущих, деспотов:

Тиранов он поддерживает гнет,

Рабу велит: чти свято господина!

Таков политический аспект этой веры. Он будет подробнее раскрыт ниже, в песне VII. где Юпитер продолжит свое рассуждение:

...Без сопротивленья,

Благословляя рабство, сей народ

Надел ярмо, выносит притесненья.

И тянется к пощечине щека,

И ждет спина спокойно тумака...

Они тиранов терпят без роптанья,

И Константин имеет основанья

Хвалить удобство новой веры сей,

Вошедшей в моду. Он теперь, злодей,

На мягком ложе мирно почивает...

Ему кровь сына руки обагряет;

Жену свою он в ванне утопил,

Зятьев своих обоих удушил

И кинул псам тела на растерзанье,

Но совесть не казнит за злодеянья,

И сладкий сон глаза его смежил...

Тигр этот спит, о мщенье Немезиды

Не думая...

В, казалось бы, шуточной поэме Парни таких патетических мест немало: обличение политической реакционности христианства - важная тема "Войны богов". Но и с эстетической точки зрения новые божества "скучны, напыщенны, убоги - и неумны" (песнь I). Радость жизни, свойственную античному миру, эллинской мифологии, сменила унылая обреченность:

Венками роз увитое чело

Усыпал прах... Ведь все на свете тленно,

До смеха ль тут?..

... Красавицы, отрекшись от утех

И позабыв, что есть на свете смех.

Вздыхают безутешно у распятья:

Грешны и поцелуи, и объятья...

Беги, Венера! Как тебе не злиться?

Твой пояс заменила власяница...

Закон наш строг, ему не прекословь!

(Песнь VII)

Такая религия не может способствовать развитию искусства - она всем своим строем враждебна поэзии. За несколько лет до Парни сходную мысль развивал Фридрих Шиллер в стихотворении "Боги Греции" (1788); обращаясь к ним, немецкий поэт восклицал:

Не печаль учила вас молиться,

Хмурый подвиг был не нужен вам;

Все сердца могли блаженно биться,

И блаженный был сродни богам.

Было все лишь красотою свято,

Не стыдился радостей никто

Там, где пела нежная Эрато,

Там, где правила Пейто.

(Перевод М. Лозинского)

Парни формулирует в своей поэме и те обвинения против христианской религии, которые до него настойчиво выдвигали философы-энциклопедисты, прежде всего Вольтер и Гольбах. Он говорит о преступлениях, совершенных именем Христа. Эта тема получила развитие в песне VIII, где речи о злодеяниях церкви вложены... в уста архангела Гавриила - повесы, бабника, очаровательного сластолюбца и покорителя сердец. Гавриил демонстрирует ангельской рати будущее. Перед зрителями проходят "ряды костров и виселиц..., и плахи, и темницы, и оковы", "...пожары, разрушенья, насилия, убийства и разбой" - и все это из-за одного неверно истолкованного слова священного писания. Сам Христос вполне поддерживает и оправдывает злодейства. А священнослужители и святые, рассматривая эти картины грядущего, неизменно повторяют одно: "Убейте всех!". Всех убивают, чтобы таким путем решить пустой богословский спор, отлично пародированный Парни:

"Христос - в дарах!" - одни из них кричат.

"Нет, он - на них!" - другие голосят.

"Вокруг даров он!" - третьи говорят.

"Вы врете все! - четвертые вопят,

Христос, вестимо, спрятан под дарами".

Вообще песнь VIII рассказывает историю распространения христианства, уничтожающего все вокруг.

Здесь повествуется об испанской инквизиции, о крестовых походах, об истреблении евреев, о Варфоломеевской ночи, о преступлениях папы-кровосмесителя Александра VI, об убийстве индейцев. Эта очень важная часть поэмы кончается беседой между богом-отцом, Святым духом и Христом, они предчувствуют близкую гибель, которую им готовит разум.

Парни находит любопытный сюжетный поворот - бог сам опровергает себя, произнося те слова, которые мог бы сказать автор. Вот этот замечательный разговор:

Дух святой

...Коль прояснятся у людей мозги

Мы задрожим при имени деистов;

Вы знаете: их злобный нрав неистов.

Христос

Ай-ай! Молчите!

Дух святой

Всюду и везде

Бог истинный, хотя его нигде

Не увидать... Мы ж - выдумка людская.

Мы - сказка, мы - побасенка пустая.

Сомнение развеет нас, как дым.

Христос

Долой сомненье, и неверье - с ним!

Слепая вера разум уничтожит,

Невежество власть нашу приумножит.

Дух святой

И Библия...

На протяжении всей поэмы ощущается этот контраст: наука и вера, знание и невежество; в ряд с невежеством ставится Библия. Но и этот контраст приобретает эстетический характер. С одной стороны - слог прозрачный, ясный, логически-отчетливый; с другой - темный, загадочный. Дух святой воплощает в своих речах эту вторую стилистическую манеру. И с ней спорит автор - на этот раз устами Христа, который выражает эстетическую программу Парни в следующих словах:

О Дух святой! У вас ума палата.

Да толку что? Любитель громких фраз,

Вы без конца впадаете в экстаз,

Но речь пуста, хотя витиевата.

Любую околесицу - в псалом!

Чужд суесловью настоящий разум,

Он ясностью силен, а не экстазом,

Ни капли нет напыщенности в нем.

Реплика Христа перекликается со стихотворением "Некоторым поэтам" ("A quelques poetes"), эстетическим манифестом Парни. Его главные строки - речь этих "нескольких поэтов", утверждающих, что "поэзия- язык богов, далекий от грубой речи толпы и устремляющийся в небеса". На это возражает автор: "Возможно, что там наверху говорят, как вы... Но, спускаясь на землю, боги, если только они разумны, для нас лишают свою речь напыщенности (desenflent pour nous leur langage)". И далее: "Соблаговолите не быть божественней, чем боги; подобно им, очеловечьте ваши рифмы. Оставьте волосатым жрецам стиль чудес, пусть темные пророчества вопят оракулы со своего лживого треножника. Загадочность, которая дозволена пророкам, не обязательна для поэтов. Гений имеет древние права: согласен; но язык имеет свои законы". Итак, Парни за поэтическую речь простую, ясную, сниженную до разговорности. В конце стихотворения он предает анафеме "темного поэта, и двойной анафеме выспреннего". Все это относится к стилю Библии, к псалмам, а в контексте "Войны богов" - к монологам Святого духа. Недаром в эпилоге поэмы автор с торжеством говорит о том, что прежние христианские церкви превращены в храмы нового божества - Разума, и вместе с тем наступило царство Вельзевула, принявшего обличие свободы.