Наполеоновские войны - Чарльз Дж. Исдейл

жить с ним в мире, невозможно поверить, что он мог долго придерживаться соглашения, которого добивался, или что длительный мир и его цели в самом деле совместимы между собой.

Что же это были за цели? Любой ответ на вопрос, понятное дело, должен начинаться с того, что во-первых у Наполеона никогда не было чёткого плана действия (многие из последующих аннексий, совершенно очевидно, являлись следствием обстоятельств), и что, во-вторых, он был прежде всего оппортунист, готовый отказаться от общих принципов политики, если они приходили в столкновение с потребностями момента. Хотя и можно как-то определить общие цели, самая главная из них сводится к взгляду Наполеона на самого себя как на нового Карла Великого, верховного правителя, в вассальной зависимости от которого находились бы все европейские монархи. Франция к тому времени действительно стала бы «великой нацией», сильно расширившись территориально и пользуясь политическим и культурным господством, которое укреплялось бы поддержкой государств-сателлитов, связанных с Францией общими принципами права и правления. Поскольку эти принципы по существу совпадали с идеями французской революции, можно быть уверенным в том, что в этой программе прослеживается политический радикализм первых лет правления Наполеона, обусловленный его пресловутой ненавистью к выродившимся монархиям Бурбонов. Тем не менее выпады такого рода были не столько орудием имперской политики, сколько одной из её целей[46], так как в Неаполе и Испании Бурбонов оставили бы в покое при других обстоятельствах. Во всяком случае этот экспансионизм странным образом переплетается с распределением ролей в семье Наполеона. Как её глава de facto, корсиканец Наполеон склонялся к тому, чтобы обеспечить личные интересы своих многочисленных братьев и сестёр, точно так же как государственный деятель Наполеон был заинтересован в использовании их для осуществления своих целей, в данном случае для укрепления империи, её статуса в глазах других европейских монархов и привлечения на службу старого дворянства. Французский властелин так и не смог забыть, что он прежде всего парвеню, привнося, таким образом, во внешнюю политику некую неустроенность, присущую начальному этапу его жизни. Что касается других европейских держав, то они могли либо принять новое распределение ролей, в случае чего им, разумеется, пришлось бы согласиться с постоянно приниженным положением, единственным условием всеобщего мира, к которому, как доказывают его апологеты, Наполеон стремился, либо столкнуться с войной. Компромисс был невозможен: убеждённый в превосходстве своих армий, непобедимости генералитета и приоритетности своих интересов, он даже не допускал мысли, что не сможет добиться желаемого, и уж само собой не намерен был расшаркиваться перед всяким, кто посмел бы «обидеться» на него, рассматривая любого союзника только как средство достижения цели, а любое соглашение о мире как оскорбительный выпад.

Итак, длительный перерыв в войне в соседстве с Наполеоном был скорее всего невозможен. Что же касается Амьенского мира, первый консул определённо ничего не делал для его сохранения: каждый его ход вызывал обоснованное беспокойство в Лондоне. Как позднее признавал Талейран:

«Едва лишь был заключен Амьенский мир, как умеренность начала покидать Бонапарта: этот мирный договор ещё не вошёл в силу, а он уже стал разбрасывать зёрна новых войн…»[47]

Далёкий от спокойной жизни в отведённых ему Амьеном границах, Наполеон продолжал активно вмешиваться в дела сопредельных Франции территорий: хотя из Неаполя и Швейцарии французские войска были выведены, но они продолжали занимать всю Голландию, Швейцария была ими захвачена в январе 1803 г., получила новую конституцию (Act de Meditation) и лишилась Вале[48]; Цизальпинская республика, переименованная в Итальянскую, была переустроена по образцу консульской Франции, а её президентом стал сам Наполеон, Пьемонт и Эльба были аннексированы Францией, а Священная Римская империя в Германии фактически прекратила существование. Последнее событие было настолько важным, что о нём следует сказать подробнее. Империя, являвшаяся, по существу, разношёрстным конгломератом независимых королевств, княжеств всех форм и размеров, епархий, аббатств, вольных городов и феодальных владений, объединённых лишь формальной вассальной зависимостью от дома Габсбургов, была главным бастионом австрийского влияния в Германии, и в этом качестве стала козлом отпущения для Наполеона. В то же время, ей угрожал развал изнутри, поскольку многие из правителей относительно крупных земель все больше стремились к захвату вольных городов, церковных уделов и сонма мелких княжеств и баронских поместий. Такая политика означала гибель для Австрии, самой сильной опорой которой в империи традиционно были епископы, аббаты и имперские рыцари, но тем не менее всё же решено было помочь изгнанным итальянским Габсбургам, обратившись по этому поводу даже к Францу II. Захватив и аннексировав Рейнские земли, французы предполагали, что задетые за живое германские правители должны будут восполнить потерю за счёт свободных территорий в Германии. Нечего и говорить, что заинтересованные стороны зашли в тупик, и в конце концов урегулирование легло на плечи Наполеона. Пруссии и Австрии отошли существенные территории в Вестфалии и Южном Тироле, Зальцбург передали герцогу Тосканскому, а Бавария, Баден и Вюртемберг тоже урвали по крупному куску территории. Германия в мгновение ока преобразилась. Священная Римская империя выжила, но значительно ослабела от роспуска вольных городов и княжеств, а также сокращения её территорий. Австрийское господство теперь до некоторой степени было заменено французским: в частности, южные государства, хотя и значительно расширились, по-прежнему, опасались Австрии и потому просили у Наполеона защиты, фактически присоединясь к французским сателлитам.

Излишне утверждать, что всё это не нравилось Британии; действия Наполеона и в других местах вызывали там растущее беспокойство. В торговых делах её продолжали притеснять и ограничивать во Франции и у французских сателлитов. Тем временем французская активность во всём мире не ослабевала. Предприняв экспедицию в Австралию, приобретя у Испании Луизиану и восстановив рабство во французских колониях, Первый консул теперь распространял французское влияние в Средиземноморье, договорившись с правителями Туниса и Алжира, открыто изучал возможности для новой экспедиции в Египет, пытался восстановить французское правление в Индии, направил силы в Сан-Доминго, чтобы подавить восстание под руководством Туссена Лувертюра (Toussaint L’Ouverture)[49] и приступил к строительству военно-морского флота. Короче говоря, опасения британцев, что их интересам брошен вызов не только в Европе, но и во всех уголках земного шара, вполне оправдывались.

Не многие из действий Наполеона, сами по себе, в действительности нарушали букву Амьенского договора. Тем не менее они несомненно нарушали то, что британцы считали его духом, и это давало им основание подозревать, что вскоре первый консул разорвёт и само соглашение. Когда