Метамодернизм. Будущее теории - Джейсон Ānanda Джозефсон Шторм

о реальности, ценностях и знании, которые должен решить любой серьезный ученый в области гуманитарных или социальных наук. Я не являюсь антипостмодернистом; скорее, я считаю, что большая часть того, что понимается под постмодернистской теорией, подвержена уменьшению отдачи, и эта отдача уже уменьшилась за пределами полезности. Момент постмодернизма прошел. Пришло время пережить его и преодолеть.

Метамодернизм - это то, что мы получаем, когда берем стратегии, связанные с постмодернизмом, продуктивно дублируем и обращаем их на себя. Это повлечет за собой нарушение символической системы постструктурализма, создание генеалогии генеалогий, деконструкцию деконструктурирования, и обеспечивая терапию для терапевтической философии. Подобно змее, пожирающей свой собственный хвост, сама (не)связность постмодернизма как ложного единства может быть продуктивно нарушена, разрушена и дезагрегирована. Одного этого недостаточно, чтобы доказать его истинность или перешагнуть через него; в конце концов, этот шаг предвосхищается основными теоретиками, связанными с самим движением. Однако неожиданность заключается в том, что решение большинства этих скептических проблем позволит нам по-новому взглянуть на теоретическое предприятие в целом.

Чтобы избежать недоразумений, я не использую термин "метамодерн-изм" для описания какого-либо периода или коллективной эпохи. Хотя метамодернизм, который я здесь описываю, не является несовместимым с подобными проектами, я скептически отношусь как к широким периодизациям, так и ко всему понятию широкой эпистемы по следующим причинам.

Такие грандиозные периодизирующие понятия, как модерн, постмодерн и метамодерн, в целом непоследовательны. Как я утверждал в книге "Миф о расколдованности", термин "современность" сам по себе расплывчат. В расплывчатости может быть своя ценность, но "современность" опирается на необычайно эластичную темпо-ральность, которая в разных регионах и периодах вырабатывается по-разному и имеет свои ценности. Современность - это в равной степени пространственная и временная категория, и называть культуру современной - значит, как правило, ассоциировать ее с новизной и обрекать другую культуру на некую форму колонизации. Модернизация также выделяет различные неравномерные процессы (например, урбанизацию, рационализацию, глобализацию), в то время как модернизм охватывает различные разрозненные художественные, научные или философские движения. Говорить о "современности", "модернизации" или какой-то широкой "модернистской" эпистеме - значит выбирать из них и объединять их вместе. Высказывания о современности не просто расплывчаты; они выполняют много скрытой работы, и главная особенность "современности" - ее способность реифицировать разрыв или нарушение, которые она маркирует как выражение единого горизонта темпоральности. Более того, как я показал в "Мифе разочарования", большинство версий этого разрыва на самом деле никогда не происходило (например, мы никогда не были разочарованы). Современность парадоксальным образом используется для обозначения различных исторических и географических разрывов, набора противоречивых процессов и кросс-культурной эпистемы, а также для описания непрерывного настоящего времени, используемого для различных "теперь" с XIV века по настоящее время. Все это ошибочно.

Характеристика нынешней эпохи как постмодернистской ошибочна еще и потому, что понятие "постмодернизм" содержит в себе некое ядро непонимания. Постмодернизм никогда не работал в качестве периодизации. В дискуссиях о модернизме и постмодернизме часто ссылаются на Ницше, Фрейда, Маркса, Кафку, Сэмюэля Беккета и Джеймса Джойса часто определялись как "парадигматические модернисты", прежде чем их стали называть парадигматическими ранними "постмодернистами".49 Действительно, появление термина "постмодернизм" примерно совпадает с такими характерно "модернистскими" художественными движениями, как кубизм и дадаизм. Хотя постмодернизм часто описывается как противодействие модернизму, значение обоих терминов часто пересекалось, поскольку они оба предполагали выход за пределы "современности". Позже постмодернизм стал представляться как второй разрыв после первоначального "современного" разрыва. В этом отношении обе периодизации опираются на идею фундаментального разрыва с прошлым, которая, хотя и по-разному интерпретируется, часто предполагает то самое понятие современности, которое я ранее пытался развенчать. Ни "модерн", ни "постмодерн" не приносят нам большой пользы в качестве концептуальной линзы; более того, они, кажется, маскируют серьезные теоретические разногласия под поверхностно разделяемой терминологией. Я не хочу, чтобы метамодернизм попал в ту же ловушку. Утверждать, что метамодернистская культура колеблется между модернистским и постмодернистским режимами, значит вносить еще больше неясности в две и без того слишком общие периодизации.

Хронологические периоды могут быть полезны как сокращение. Но, как я буду утверждать, периодизаторы обычно делают обратную работу, подчеркивая сходства, а не причины этих сходств (см. особенно главы 4 и 6). Многие из тех черт, которые должны быть определяющими для того или иного периода, не являются одинаково доступными. Более того, вопреки Куну, в одной и той же дисциплине часто одновременно действуют несколько конкурирующих исследовательских парадигм (например, теория струн против петлевой квантовой гравитации). Концепция мировоззрения сама по себе непоследовательна. Я хочу сказать, что потребуется много доказательств, чтобы убедить меня в том, что когда-либо существовали общие, эпохальные парадигмы или мировоззрения. Постмодернизм, даже на пике своего господства, никогда не был единственной действующей исследовательской парадигмой в гуманитарных науках. Не было и единой эпистемы, которую разделяли "модернисты".

Метамодернизм использовался другими учеными для характеристики художественных, культурных и религиозных движений. Эта работа ценна сама по себе. Но метамодернизм не следует рассматривать как всепроникающий зейтгейст (по крайней мере, это не то, что я пытаюсь описать здесь). Если периодизации - это способы описания технологических, политических, культурных или философских констелляций, то, думаю, мы могли бы адаптировать то, что Уильям Гибсон сказал о будущем, и отметить: если метамодернизм уже здесь, он не распределен равномерно. Таким образом, я хотел бы поощрять более тонкие периодизации (как пространственные, так и временные) и альтернативные способы концептуализации истории и неравномерных или нелинейных исторических траекторий (возвращения, призраки, префигурации).

В общем, постмодернизм - не единственное движение, которое будет затмлено. В последующем я проработаю и пропущу через себя многое из того, что считалось "модернизмом". Я не хочу отбрасывать все различия между модернизмом и постмодернизмом, но у них была общая концептуальная местность, которая игнорируется, когда эти два движения представлены в поляризованном виде.

Я не могу не подчеркнуть: то, что я пытаюсь преодолеть, - это не какой-то произвольно определенный "постмодернизм" или давно опровергнутый позитивизм или модернизм; скорее, моя реальная цель - это набор почти гегемонистских моделей для проведения исследований в гуманитарных науках. По сути, метамодернизм - это попытка дать начало следующей фазе диалектики, или, выражаясь гегелевским языком, продвинуть движение мысли. Метамодернизм - это не просто реакция на постмодернизм или колебание между модернистскими и постмодернистскими моделями, это преодоление и тех, и других. Но поскольку постмодернизм сам по себе является прежде всего отрицанием предшествующего режима модернизма, метамодернизм должен в свою очередь отрицать постмодернизм, не просто возвращаясь к предыдущей системе.

Таким образом, в гегелевских терминах метамодернизм представляет собой сублимацию или Aufheben всего, что ему предшествовало. Эта книга поднимает и модернизм, и постмодернизм и показывает, что