Тени Киновари - Линн Абби

Сановники и аристократы, которых она встречала на сборищах у высших темпларов, восхищались ее кожей — как они вообще восхищались всем экзотическим. Они постоянно старались ее пощупать, иногда нежно и страстно, иногда нет.

Матру не интересовали причины их восхищения, пока они давали ей то, что нужно, когда кончали. Лучше всего были монеты; их можно было использовать в самых разных целях. Она могла пойти с ними на рынок и обменять их на еду, топливо для костров, одежду или еще на что-нибудь, в чем нуждались Отец и другие жители пещеры с водой. Драгоценные камни были почти так же полезны; их можно было легко поменять на монеты на эльфийском рынке. Иногда, впрочем, ее ночные клиенты давали Матре вещи, которая она сохраняла для себя, вроде этой длинной черной шали, которая так хорошо защищала от утреннего холода.

Один купец-человек дал эту шаль Матре на одном из первых сборищ высших темпларов, куда ее позвали. Он сказал, что ткачи, живущие в лесном городе Галг, соткали ее из паутины поющего паука. Он сказал, что ей надо носить ее, чтобы сохранить ее нежную белую-белую кожу — а сам так хватал ее, что она покрылась черными крапинками. Она не стала спорить и подчинилась. Подчиниться всегда легче, чем спорить — ведь она тогда была совсем новой, а этот мир так стар.

Отец заскрежетал зубами, когда она дала ему шаль. Сожги ее, или продай, сказал он, бросая ее на грязный каменистый берег воды; есть намного лучшие способы жить на поверхности земли, если ты решила жить именно там. Но Отец не сказал ей, что это за «намного лучшие способы», как он не мог объяснить ей и разницу между сделаным и рожденым.

Так что она не подчинилась и хранила шаль, как сокровище. Шаль согревала ее, когда она шла из своей жалкой хижины к резиденции очередного высшего темплара, и она была так мягка, что Матра никогда не видела ни раньше ни потом что-нибудь более мягкое. Он больше не думала о купце; ни он, но его черные крапинки не остались в памяти. Ее кожа всегда становилась белой, и не важно какие темные пятна оставались на ней после событий ночи.

А шаль скрывала ее, и не важно, какого цвета была кожа.

Скрыть — именно поэтому Матра так тщательно обертывала шаль вокруг плеч. Взгляды людей, которые почти не отличались друг от друга, ранили ее намного больше, чем руки, которые лапали ее на сборищах у высших темпларов. Дети, которые отрывались от своих уличных игр только для того, чтобы крикнуть ей «Чучело» или «Приведение» или «Покажи свое лицо!», ранили ее еще сильнее, потому что они были такие же как и она, новые. Но детей кто-то родил; они могли ненавидеть, презирать или насмехаться. Ее сделали; она была другой, непохожей.

Матра придерживала шаль и шла, стараясь не выходить на свет, пока не оказалась на вчерашнем рынке. Рано встающий или ночной народ, вроде нее, сильно зависел от предприимчивых торговцев с вчерашних рынков: повозки с товарами, появлявшиеся каждое утро около стен Урика, оказывались на рынках очень не скоро. Вчерашние рынки служили тем, кто не мог ждать, когда ворота города откроются и поток фермеров и ремесленников хлынет на улицы и докатится до рыночных площадей, где они слезут со своих животных и начнут продавать товары. Продавцы на вчерашних рынках жили в полумраке и на рассвете, покупая остатки товаров дневного рынка, чтобы продать их на следующий день за другую цену.

Вчерашние рынки были не формальны, абсолютно незаконны, и тем не менее темплары Лорда Хаману смотрели на них сквозь пальцы, так как они были абсолютно необходимы для нормального функционирования города. И вместе с остальными вещами, которые выдержали испытание временем, вчерашние рынки стали традицеей Урика. Продавец полуэльф, тоговавший на северозападном углу пересечения Львиной Дороги и Плотницкого Ряда, продавал только вчерашние фрукты, и его отец, и отец его отца продавали только их с тележки, которую он прикатывал именно сюда, и его дети тоже будут их продавать, когда придет их черед. Его сонные покупатели, которые заканчивали или, наоборот, начинали свой рабочий день, полагались на его постоянство, и он в свою очередь, знал их всех, как любой чужак в Урике знает всех других чужаков.

Матра была одна из самых новых в Урике, и не могла в полной мере оценить великую традицию, которая приводила ее любимого продавца фруктов на этот угол каждое утро. Он просто был там в тот первый раз, когда она решила принести фрукты Отцу, и с тех пор так повторялось каждое утро.

— Кабры, элеганта, — сказал он с улыбкой, показывая на крепкие серые сферы. — Почти свежие, из поместья Долфилиуса. Самые первые из нового урожая и самые лучшие. Каждый за осколок, два осколка за несколько.

Продавец фруктов говорил не переставая, не ожидая ответа от Матры, и он называл ее элеганта, а Отец сказал, что это вежливое слово для тех, кто, как и она, выбрал не самую лучшую дорогу в жизни, но ей нравилось, как оно звучит. Матра любила кабры, хотя почти забыла о них. Сейчас, увидев их на тележке продавца, она вспомнила, не видела их много-много восходов солнца. Наверно целый год восходов, судя по этому полуэльфу.

Года и урожаи смущали Матру. Ее жизнь состояла из дней и ночей, как ожерелье из бусинок, за каждой темной обязательно следовала белая, без изменений. Другие говорили о неделях и годах, о том, что растут и становятся старше. Они говорили об урожаях, о выращивании растений и фруктов. Она была достаточно умна, чтобы составить вместе куски говоломки и понимала, что еду не делают в тележках, которые каждое утро появляются на вчерашнем рынке; еда рождается где-то за стенами города. Но рост, развитие, старость — довольно таки трудное понятие для того, кто сам не родился, никогда не был ребенком и не может вспомнить что он был другим, не таким как сейчас.

Глядя на кабры Матра опять почувствовала свое отличие от них — свою сделанность и новизну — как если бы она стояла в пустой пещере и ее жизнь была скудным собранием воспоминаний, спиралью, брошенной к ее ногам.

Сконцентрировшись, Матра обнаружила, что в ее воспоминаниях есть шесть мест с кабрами. Точно, шесть, значит шесть лет, так как кабры рождаются, потом они зреют, потом появляются на тележке продавца фруктов, ровно один раз в году. Тогда прошло ровно шесть лет с того момента, как она обнаружила себя в Урике и начались ее воспоминания, потому что самое первое место с каброй, когда ярко красный, холодный и очень сладкий нектар хлынул в ее горло, было в самом начале спирали. И сегодня она должна сделать в памяти отметку, сегодня она должна запомнить седьмое место с каброй. Ровно семь лет она находится в Урике и живет в хижине, сделанной из костей и стоящей на берегу подземной воды, ровно семь лет…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});