Маневры - Азк

От того как это было сказано, меня охватил натуральный мандраж. Я даже не представлял какую подляну задумал полковник.

На углу дома услышал, как щебетнула в этот поздний час какая-то птаха. Поднявшись лестнице, вставил ключ в личинку замка. Он там провернулся без всякого шума, и я аккуратно открыл входную дверь. Дом, милый дом! Он был наполнен уютной тишиной. Повесив фуражку и не разуваясь, из коридора заглянул на кухню. Там никого не было, только горел свет. Жена, укрывшись пледом дремала в гостиной, а сын тихо сидел на трехколесном лисапеде и играл с грузовичком.

— Дежурный… — позвал его хриплым шепотом.

Обернувшись, сын радостно улыбнулся и на цыпочках, чтоб не разбудить свою маму, выскочил в коридор и достал мне из тумбочки домашние тапки. Поставив их передо мной, тут же шепотом заложил старшую сестру: — А меня Аленка книжкой по голове стукнула!

Как не старались мы не шуметь, а супруга проснулась, я увидел это в отражении зеркала висевшего в коридоре. Встрепенувшись она разгладила лицо, легко вскочила и выглянула в коридор.

— Пришел… Кушать будешь? — и не ожидая ответа прошла на кухню. Я же сняв китель направился мыть руки.

Когда я появился на кухне, вкусный ужин уже был на столе. Нежно приобняв любимого человечика, на ушко прошептал: — Кто у тебя молодец? ... Я у тебя молодец!!!

— Хвастунишка ты у меня Нечволодов... Сил у меня больше нет!

— Нет мать, я у тебя большой молодец! Как мой лейтенант на командно-штабной игре всех за пояс заткнул!

— Это кто?

— Миша Бак!

— А-а-а... Он всех за пояс заткнул, а ты молодец?

— Каждый успех подчиненного, есть заслуга и доблесть его непосредственного и мудрого командира!

— Между прочим, на Бака твоего прямо смотреть тяжко. Почти три недели, ни одного письма не получил. На почту, как на службу ходит... В восемь тридцать, в четырнадцать и в девятнадцать... Маша-почтальонша совсем уж... Я ей говорю — он письмо ждет, у него невеста в Одессе осталась... А она свое — та далеко, а я рядом...

— Да... насколько мне известно, там целый роман в письмах.

— Так женился бы, раз так серьезно.

— Ее отец против, пусть сначала мол, собственное жилье получит, а там поглядит...

— Кто же ему холостому самостоятельное жилье даст. У нас многие женатые в общежитии живут, да еще и с детьми. Ты уже в капитанах ходил, да сыну четыре года было, когда мы первую квартиру получили...

— А мне кажется, морочит эта мадемуазель, голову Мишке... прямо жаль парня!

— Кто бы нас бедных девушек пожалел, а?

— Девчонок мать всегда жаль... Только, вот вы меня совсем не жалеете, я имею в виду лично вас, Жанна Михайловна!

— Ты же крайне легкомысленный человек, Нечволодов! Как тебе дивизион доверили, удивляюсь? Тебе бы еще в индейцев играть...

— Хочешь, я тебе военную тайну открою? Но только смотри — никому!

— Все настоящие артиллеристы — индейцы! Например генерал Йохим Лимензен — обычный индеец. Да... Он сам потом в этом признался, правда в очень узком кругу...

— Ладно индеец, кушай давай!

Немного поговорив перед сном, жена пошла укладывать детей, а я в спальню. Через неприкрытые двери было слышно как она им на ночь читает сказку. Через полчаса она неслышно зашла в комнату и присела на кровать.

— Уснули... — с теплотой в голосе сообщила она.

— Умница ты у меня! Умница! — любовно целуя ее руку и прижимаясь головой к бедру, посмотрел ей в глаза. Глаза были большие, веселые. Развернувшись ко мне она положила свою правую руку мне на глаза и поцеловала, всем телом прижалась плотнее и замерла так на несколько секунд…

Казалось только уснул, когда меня вдруг разбудил резкий телефонный звонок. Еще не сняв трубку, бросил взгляд на часы — три ноль-семь. В трубке раздался голос солдата-оповестителя:

— Товарищ подполковник, сбор по тревоге!

— Понял. — Еще не положив трубку на аппарат, уже мягко теребил плечо жены: — Жанна… — она, сладко потягиваясь, промурлыкала: — Да, милый…

— Тревога! — Ее как облили холодной водой…

— Вот черт!

…Сигнал сбора. Привычный ход жизни сразу изменился. В окно было видно, как в доме напротив зажигается свет, как бежали через плац солдаты, как в парке уже начинали один за одним рокотать двигатели машин.

Мое место одевания в таких случаях — коридор, у жены — спальня. Старший сын уже стоял там и держал в руках мои юфтевые сапоги, с накрученными на голенища чистыми портянками. Как у него так получалось? Мы с женой смеялись — родился по тревоге.

— Объявляю благодарность. А теперь боец — спать!

С женой, к выходу мы готовы были одновременно. Она поцеловав сына, напомнила на автомате: — Смотри за младшими, если что... — он не дал ей договорить...

— Обращаться к соседке, тете Ане. Мам, сколько можно повторять... я же, не маленький...

Похватав со специальной полки над входной дверью тревожные чемоданы, выскочили на площадку, где уже спускались с верхних этажей другие офицеры. Муж Ани, уже спускался, а сама она стояла у приоткрытой двери, придерживая рукой на груди домашний халат.

— Аннь... — но та не слова не сказав, только кивнула в ответ.

Спускаясь за женой, невольно любовался ей: «какая же, она у меня..., мой майор медицинской службы! Несмотря на троих детей, она могла позволить себе носить вместо юбки бриджи, которые эффектно подчеркивали ее фигуру на пару с портупеей. На углу дома мы женой расстаемся — ей в санчасть, мне в другую сторону, в штаб. На прощание она меня целует: — Береги себя, милый!

— За детьми присматривай...

Подходя к штабу, увидел как в «Шишигу» грузятся регулировщики в черных куртках и штанах, с белыми касками и портупеями. Глянув на часы, удивился — что-то они задерживаются... Вот водила закрыл задний борт и побежал в кабину. Поехали соколики регулировать и направлять…

* * *

г. Коломыя

военный городок

18 апреля 1981