Расстояние - Хелен Гилтроу

– Тебя будет сопровождать американец по фамилии Уитман. Он знает, что ты не Джексон. Это все, что ему положено знать. Он не осведомлен о том, зачем тебе нужно быть в Программе, и не будет задавать вопросы. Сколько тебе нужно времени на разведку?

– Сорок восемь часов, – отвечает он, не отрываясь от папки.

– Отлично. Через сорок восемь часов Уитман поможет тебе выйти, чтобы поговорить. Тогда тебе нужно будет принять решение: остаешься или возвращаешься с ним.

– Сколько у меня времени на все?

– С первого проникновения до окончательного ухода? Думаю, недели три. После мы заберем тебя навсегда. Трех недель тебе хватит?

Он поводит плечами, давая понять, что вынужден принять условия.

– Все это время мы будем стараться, чтобы ты не привлек внимания. Как только кто-то начнет задавать вопросы или проявлять интерес, мы тут же тебя вытащим. Существует угроза, что…

– Я знаю.

– Ты получишь от Уитмана номер, по которому сможешь связаться с ним в любое время дня и ночи. Если возникнут проблемы, звонишь ему и говоришь, что хочешь встретиться, он сразу тебя вытащит.

– Проблем не будет.

Подаю ему вторую папку.

– Программа. Управляется частной структурой безопасности под руководством Джона Кийана. – Я чуть наклоняюсь вперед, не вставая с места, надеясь, что он поднимет глаза и посмотрит на меня. – Он может поинтересоваться, кто ты.

Йоханссон не поднимает глаз.

– Я – Райан Джексон, – говорит он таким тоном, будто это конец.

Да, конечно. Его может узнать только Чарли Росс, а Чарли Росс мертв.

Я внимательно слежу за тем, как он читает.

Кажется, мой взгляд ему не мешает, хотя он, безусловно, его чувствует. Он – снайпер, обладает присущей снайперам способностью концентрироваться, а сейчас его волнует только человек, которым он должен стать, и место, куда ему предстоит отправиться. Через некоторое время он откидывается на спинку кресла и опускает веки, начиная анализировать информацию и пропускать ее через себя. Иногда его руки шевелятся, и шрамы становятся отчетливо видны при ярком свете.

Похожее пустое помещение, тот же яркий поток света. Саймон Йоханссон, но уже два года спустя. Ужасная смерть Терри Канлиффа оставила в его памяти грубый рубец. Джон Кийан и Чарли Росс за решеткой, без надежды выйти на свободу.

У Йоханссона новое имя. Он работает на Филдинга, и ему требуется информация. Мы привезли его на встречу со всеми необходимыми мерами предосторожности: темные пластины на номерах машины и мешок на голове. На этот раз мы его не сняли.

Он подошел к своему стулу и произнес:

– Помните меня?

Йоханссон замер на несколько мгновений, затем продолжил:

– В тот раз я не спросил, как тебя зовут.

– Карла, – отвечаю я. – Можешь называть меня Карла.

– Шпионское имечко.

– Да, так звали заклятого врага Джорджа Смайли. – Никогда не поверю, что он читает Ле Карре.

– Кого?

– Не важно. Итак, – продолжала я, – тебе нужна информация.

Речь шла о заказном убийстве.

С этого мы начали снова еще через два года, сидя в пустом помещении, разделенные полоской света, я в тени, невидимая ему, он – ослепленный лучом. Он был всегда спокоен, сдержан, вежлив, всегда сидел неподвижно, задавал лишь необходимые вопросы, никогда не позволяя себе перейти границу установившихся отношений, не позволяя себе ничего лишнего.

Четыре года назад я показала ему свое лицо.

Йоханссон специализируется на тяжелой работе, требующей внимания и терпения, с высокой степенью риска; его досье невозможно взломать. У него есть правила, хотя мне потребовалось время, чтобы их понять. Он никогда об этом не говорил.

Некоторым нравится наблюдать за последствиями. Они, не шевелясь, пережидают безмолвную, ледяную тишину, длящуюся секунды четыре, чтобы потом насладиться ужасом на лицах свидетелей, увидеть раскрытые рты с застывшим в них криком, объятия, выдающие желание укрыться.

Некоторые спокойно воспринимают сопутствующий ущерб – толпа очевидцев, кровь на асфальте – как издержки профессии. Он как раз один из них.

Некоторые выпускают вторую пулю в никуда, в хаос, несмотря на то что работа уже выполнена. Это для них развлечение. Йоханссон считает их больными людьми. Жизнью невинных он дорожит.

Его жертвы ни о чем не догадываются и не страдают, даже те, кто этого заслуживает: гангстеры, имеющие вкус к пыткам, женщины, продавшие собственных детей в секс-индустрию, вышедшие на свободу педофилы. Моральные принципы Йоханссона просты: их смерть предрешена, это решили за него, но ему выбирать, какой она будет.

Оправдывает ли его это или выставляет лицемером? Я не могу сказать. В моем мире мало хороших людей. Похоже, у меня неверная система отсчета.

Крейги до сих пор не может его понять. Любого человека постоянно мучили бы кошмарные воспоминания о том, что произошло с Канлиффом. Саймон же, напротив, стал лишь лучше делать свою работу.

Крейги прав: прошедшие годы сделали Йоханссона уверенным, методичным профессионалом, каждый удар которого выверен и почти идеален.

И все же я не перестаю удивляться, тот ли это человек, который скрывался на ферме после гибели Канлиффа, – признанный армией ненадежным – сидит сейчас передо мной.

Впрочем, он никогда не позволит мне этого понять.

Перед ним карта Программы – на ней ориентиры, которые ему надо запомнить, на случай непредвиденных обстоятельств, – он смотрит на нее, словно сканирует.

– Если возникнут проблемы, – прерываю я его, – немедленно звони Уитману. Он вытащит тебя максимально быстро. Но есть ограничения. Патрули?

Не отрывая глаз от схемы, Йоханссон произносит:

– «Ренджровер», три вооруженных бойца.

– Формально они курсируют по территории днем и ночью. Но в ночное время Программа, скажем так, блокируется. Ворота запираются. Патрули возвращаются на базы и остаются там до утра. – Я наклоняюсь вперед. – Если возникнут проблемы, тебе надо успеть выйти до шести, иначе застрянешь до утра.

Йоханссон кивает, по-прежнему глядя на карту.

– Что же касается цели, мы все еще не получили доступа к досье на всех заключенных. Ждем. Полагаю, они поступят в ближайшие несколько дней, но не исключено, что тебе придется идти без…

– Не важно. Это разведка.

– Филдинг не сказал, что она сделала?

– Что-то плохое.

– И все?

Он лишь пожимает плечами.

По крайней мере, не убийство. Если бы нам удалось ее найти, удалось бы все пояснить, она могла бы сделать заявление, способное взорвать Интернет и стать сенсацией в средствах массовой информации. Женщины всегда так делают. Я просмотрела записи судебных заседаний, списки разыскиваемых преступников и даже чаты на сайтах бывших заключенных, но не обнаружила ничего об этой женщине.

– Я не смогла ничего о ней найти, – говорю я. Ни слова в ответ. – Йоханссон, с ней надо действовать с должной осмотрительностью.

Впервые с начала нашего разговора он смотрит мне в лицо. Его глаза кажутся при таком освещении серыми, как Северное море, но я знаю, что они голубые. Взгляд говорит мне все, но он добавляет:

– Это просто разведка.

Он уходит уже в начале четвертого утра в воскресенье. Я сразу же отправляюсь в кабинет и уничтожаю файлы, а затем вхожу в систему видеонаблюдения здания и вижу, как Йоханссон пересекает фойе, кивнув ночному портье. Он минует главный вход, и вот уже в темноте ночи едва видна его безликая фигура в пальто. Мистер Никто. Пройдешь мимо и не обернешься.

Я возвращаюсь к окну, чтобы увидеть, как он будет переходить улицу, но он уже скрылся.

Звонит телефон. Это Робби.

– Проследи за ним.

– Не волнуйся, – отвечает он.

Кто-то хочет, чтобы женщина умерла, и очень хочет, раз готов платить огромные деньги. Эти люди читали о Программе в Интернете – об условиях для занятия спортом, возможности обучения, ресторанах и помощи в открытии своего дела – и поверили каждому слову. Теперь они стремятся к тому, чтобы наказание соответствовало преступлению, каким бы оно ни было… Я убираю фотографию молодой улыбающейся женщины, но в воздухе по-прежнему витает нечто, подсказывающее, что я не могу так просто о ней забыть. Вновь возвращаюсь к воображаемой первой полосе с кричащим заголовком. Что же она совершила? И почему я не могу найти о ней никакой информации? Вновь звонит телефон. На этот раз на секретной линии Крейги. Он никогда не пользуется мобильным: риск слишком велик.

В первое мгновение в голову приходит мысль, что Робби не единственный, кто следил за Йоханссоном, – если Крейги установил за моим домом наблюдение, он тоже видел выходящего из здания Йоханссона и может совершить еще одну попытку контролировать мои действия.

– Карла? – произносит он, и его напряженный тон подсказывает, что дело совсем в другом.

Большинство моих клиентов, скорее всего, преступники, но мы заключаем с ними честные сделки и не отступаем от правил: я предоставляю им то, что они желают, а они за это платят. Мое лицо видели немногие, и я позаботилась о том, чтобы иметь на них достаточно информации, чтобы разрушить их жизнь полностью и навсегда. Все же между нами присутствует доверие.