Бунтующий флот России. От Екатерины II до Брежнева - Игорь Хмельнов

Но российский военный матрос может не только бунтовать, но и быть преданным присяге и своим командирам. И здесь звучит надежность и стойкость такого человека. И в этом тоже особая суть этого феномена. Вспомним святого матроса Нагорного Климентия Григорьевича.

Во время революционных событий 1917 года в гвардейском флотском экипаже проходил службу матрос Нагорный К.Г. Из крестьян. Женат не был. Служил матросом на императорской яхте «Штандарт», откуда в декабре 1913 года ушел на службу помощником дядьки цесаревича боцмана А.Е. Деревенько. Была такая должность. В обязанности дядьки входило сопровождать цесаревича Алексея (сына российского императора Николая II), носить наследника на руках во время приступов его болезни, развлекать его. После Февральской революции 1917 года боцман А.Е. Деревенько ушел из Царского Села вместе с революционными матросами, а К.Г. Нагорный стал дядькой цесаревича. Когда царская семья в августе 1917 года высылалась в Тобольск, возможность покинуть службу была у всех императорских слуг, но К.Г. Нагорный предпочел остаться в семье отрекшегося монарха и добровольно отправился вместе с ними в ссылку. По воспоминаниям очевидцев, К.Г. Нагорный не мог молча сносить издевательства тюремщиков над цесаревичем Алексеем. Оказавшись в доме Ипатьева, К.Г. Нагорный и лакей великих княжон матрос И.Д. Седнев поднимали голос в защиту притесняемых охраной узников.

15 (28) мая 1918 года оба матроса были взяты из Ипатьевского дома и доставлены в Екатеринбургскую тюрьму. Арестованных слуг лишили вещей и денег и поместили в общей камере тюрьмы, где содержались арестованные чрезвычайной следственной комиссией. Их сокамерником был князь Львов Г.Е. (после февраля 1917 года был председателем Совета министров Российской империи и Временного правительства, фактически главой государства), который впоследствии дал показания следствию об убийстве царской семьи, о рассказах арестованных матросов об условиях содержания царской семьи в доме Ипатьева. В июле 1918 года матрос Нагорный был казнен.

Когда Екатеринбург был занят белыми, трупы К.Г. Нагорного и И.Д. Седнева, полуразложившиеся и исклеванные птицами, были найдены и торжественно захоронены у церкви Всех Скорбящих. Очевидцам похорон запомнилось, что могилы бывших матросов «Штандарта» были усыпаны множеством белых цветов. Могилы не сохранись – их уничтожили, когда на месте кладбища устроили городской парк. Матрос Нагорный К.Г. был причислен к лику святых в числе убитых слуг царской семьи 14 ноября 1981 года на Архиерейском соборе Русской православной церкви заграницей. А 16 октября 2009 года Генеральная прокуратура Российской Федерации приняла решение о реабилитации 52 приближенных царской семьи, подвергшихся репрессиям, в том числе К.Г. Нагорного.

Вот такими матросами был славен военно-морской флот России! И это здорово! Но в истории образ российского матроса смотрится контрастно: он и верен, предан, как К.Г. Нагорный, но, с другой стороны, он суров, беспощаден и даже, «казня страдальцев без вины, глумился в бешенстве над верой святой священной старины». Увы, но такова была суровая российская реальность того времени – времени бунтов, восстаний и революций.

Революции в Россию приходили с моря

Да, главные шаги в своем развитии Россия всегда делала с активным участием военно-морского флота. В этом отношении флот для России был, да и остается своеобразным институтом, который дает начало новому и будущему страны…

Все революции XX века в Россию, образно говоря, пришли с моря. Они начинались именно в российском военно-морском флоте. ВМФ всегда шел впереди того, что давало потом прогрессивное движение России. А это значит, что военно-морская среда более, чем другие военные структуры, чувствительна к грядущим переменам и более быстро способна о них заявить.

На флоте всегда служили лучшие, более социально активные, более грамотные (и в обыденном, и в профессиональном плане) граждане страны, физически и морально здоровые, умные и развитые люди. Они служили на кораблях, которые являли собой не только спаянные экипажи, но здесь все проходили хорошую школу социального устройства общества.

Дело в том, что каждый корабль – это живая модель государства. Все государственные процессы корабль собирает концентрированно и выпукло, как сильная линза. И здесь зажмуриться невозможно. Вот и появляются бунты, протесты, восстания моряков, как прелюдия подобных действий и в других структурах государства и слоях российского общества. Для России оказалось, что интеллигент был идеологом революции, рабочий – ее гегемоном со своим неизменным оружием – булыжником, а крестьянин – соль земли. Но именно матрос стал подлинным символом революции, выразителем ее сущности и характера. И это несмотря на то, что матросы составляли лишь незначительную часть общества: в годы Первой мировой войны, после полной мобилизации всех флотов и флотилий их численность едва превысила 137 тыс. Что такое эти тысячи по сравнению с восьмимиллионной армией солдат и почти 100-миллионным крестьянством? Даже фабричных рабочих тогда насчитывалось почти 4 млн.

Выход матросской массы на авансцену политической борьбы в 1905—1907 годах и в последующие годы оказался совсем не случайным. Благодаря длительному напряжению сил государство смогло к тому времени построить многочисленные и современные корабли. Военно-морской флот стал символом могущества и процветания империи. Но при всем своем грозном обличье этот символ был опасно болен. Наиболее разрушительным оказалось совмещение на флоте технического совершенства и характерного для традиционной российской культуры набора социальных моделей. Что имеется в виду? Приходя на флот, вчерашние крестьяне и мастеровые несли с собой свои традиционные представления о смысле, об истине и справедливости, о долге и должном. Отработанная десятками предшествующих поколений система ценностей позволяла крестьянам жить и действовать в условиях этической гармонии своего мира. Четкие и довольно жесткие поведенческие стереотипы и моральные основы сохраняли равновесие этого мира, он был прост и доступен. Для его постижения не требовалось никаких отвлеченных понятий и умозрительных образов, все имело видимую и ясную связь. Но призыв на флотскую службу погружал новобранца в совершенно иной, неведомый мир. Военный флот для русского крестьянина был, несомненно, более чуждой и непонятной средой, нежели армия. В начале XX века военный корабль уже синтезировал самые новейшие достижения науки и техники. Из «золотой, бревенчатой избы», от сохи и лучины крестьянин попадал в мир стали, электрического света и паровых машин, электротехники, радио, химии.

Чтобы жить и действовать в этом новом мире, нужна была новая система представлений. Большинство из истин, объяснявших устройство мира, окружавшего матроса, имело чисто умозрительный характер, и их приходилось принимать на веру. В результате в мировоззренческой системе новобранца с самого начала его службы появлялась новая мощная компонента – понимание необходимости и действенности в этом новом мире целого ряда отвлеченных понятий. По сути, происходила мощная и масштабная маргинализация (процесс разрушения общества, проявляющийся в распаде социальных групп) матросской массы, превращавшая ее в объект успешной революционной пропаганды. Однако при этом неизменной оставалась основа поведения матросов, ее ценностные установки, унаследованные от прежней крестьянской жизни.

Одновременно специфика флотской службы воспитывала чувство спаянности и сплоченности экипажа, ответственности за общее дело, что находило прямой отклик в матросской душе, воспитанной в традициях общинной жизни. В то же время служба на корабле, когда точное выполнение каждым матросом своих обязанностей имело решающее значение для жизни всего экипажа, пробуждало чувство собственного достоинства. Возникновению нового отношения к себе способствовали заметные отличия во внешних атрибутах флотской службы. Заграничные плавания, лучшее питание (в среднем дневной рацион матроса был втрое дороже, чем солдатский паек), форма одежды, отличавшаяся известным шиком, – все это приводило к тому, что матросы чувствовали свое превосходство над солдатами и, оказавшись на берегу, не упускали случая это подчеркнуть. Ощущение собственной значимости и обособленности вызывало у матросов снижение «порога реакции» на негативные стороны службы.

Традиционные модели социального поведения позволяли матросам сравнительно безболезненно переносить обычные тяготы флотской службы. Но те же социальные обстоятельства приводили к немедленному взрыву, «заготовленной» реакции в случае посягательства на основополагающие ценностные установки – своего рода «зону запрета». Как правило, это была какая-либо вопиющая несправедливость. В ходе восстания на «Потемкине» взрыв матросского возмущения вызвало явное намерение старшего офицера броненосца И. Гиляровского наказать ни в чем не повинных матросов, якобы отказавшихся есть тот самый борщ с червивым мясом. Стремление защитить невинного, помочь своим, «положить жизнь за други своя», чаще всего становилось непосредственной причиной восстаний на флоте.