Ваш Андрей Петров. Композитор в воспоминаниях современников - Коллектив авторов

Между тем опера уже была написана, в театре начиналась работа над постановкой. И, выслушав мои доводы против «злой Софьи», Андрей в некоторой растерянности спросил: «А что ты хочешь петь?» Я говорю: «Вот Екатерину с удовольствием бы спела». Он удивился: «Это же совсем маленькая роль». – «Так ты допиши», – посоветовала я ему. И он пообещал дописать для меня арию.

Есть в опере эпизод перед сражением, вот это место оказалось идеальным для такого эпизода. Уже потом я узнала, как эта ария рождалась в невидимых миру муках. Музыку-то Андрей сочинил довольно быстро, но требовалось ее подтекстовать. Эта задача была возложена на режиссеров-постановщиков спектакля – хореографов Наталию Касаткину и Владимира Василёва, которые впервые в жизни занимались не свойственным им делом: сочиняли оперное либретто. Тексты всех предыдущих арий были положены Андреем на музыку, а тут композитор и либреттисты как бы поменялись местами, причем как раз уже в тот момент, когда время поджимало.

И в этих обстоятельствах Андрей проявил, я бы сказала, решительность просто чрезвычайную. Как потом весело вспоминали Наташа с Володей, Петров привез их в Дом творчества композиторов в Репино и, обеспечив съестными припасами, запер в коттедже, предупредив, что не выпустит, пока они не выдадут готовый текст арии. Литературного опыта такого рода у них было маловато, и они изрядно помучились, прежде чем смогли уложить нужные слова в готовую музыку. Но следует отдать им должное: справились они со своей работой очень хорошо. Мне по душе эта ария, которая начинается словами «Нет больше Марты! Екатерина Первая». Ария получилась и сильная, и в то же время очень женственная, и мне было удобно ее петь. Это действительно образ женщины, которую полюбил Петр и которая любит Петра. Мы много раз вывозили эту оперу на гастроли за рубеж, представили ее и в Германии, и в Норвегии, и в Греции, и в Швейцарии. И всюду она получала очень горячий прием. Все ее содержание олицетворяло мощь России. К тому же это был очень петербургский спектакль.

Наши отношения с Андреем всегда были и дружеские, и творческие. Познакомилась я с ним, когда была студенткой Консерватории, а он – молодым членом Союза композиторов Ленинграда, у руля которого стоял Василий Павлович Соловьев-Седой. Потом я многократно участвовала и в фестивалях «Ленинградская музыкальная весна», которые начались при Петрове, и в просветительских концертах. У меня в репертуаре была его «Песня матери» из первого советско-американского фильма «Синяя птица». Песня очень красивая. Он в каждом жанре проявил себя как большой мастер. «Петр Первый» – замечательная опера, «Сотворение мира» – изумительный балет. А сколько звезд пело его песни на эстраде! Важно и то, что до сих пор народ поет его песни.

С И. Богачевой и Ю. Темиркановым на записи оперы «Петр Первый» в Театре им. Кирова. 1977. Фото Ю. Белинского

Прошло много лет, и на новом витке жизни мы часто стали с ним встречаться по делам общественным. Я стала председателем Координационного совета творческих союзов Санкт-Петербурга, а он – моим заместителем. И когда приходилось что-то где-то пробивать, мы делали это дуэтом. Много было хождений по разным инстанциям, писем в поддержку творцов. Защищали от административного прессинга мастерские художников, которые время от времени чиновники пытаются обложить непомерными поборами. Пришлось помогать в решении различных проблем 40-й поликлинике для творческих работников. И делали мы это всегда с огромным удовольствием. Андрей был очень коммуникабельным человеком, и люди всегда тянулись к нему за помощью, за советом, зная, что он внимательно выслушает, серьезно отнесется к решению проблемы.

Каким он был для меня? Прежде всего, обаятельным, всегда полным жизни, всегда уверенным, что все должно быть хорошо. У него были очень молодые глаза. Несмотря на возраст, он и в 75 лет оставался молодым. Мне, во всяком случае, годы его не бросались в глаза, я его возраста просто не замечала. Звала его Андрюшей. То, что он так рано ушел, такая потеря для всех нас… Он мог бы еще жить и жить, потому что был молод душой. Почему Бог так внезапно забрал его к себе? Видно, Он тоже любит талантливых людей.

Лишь расслышать и зафиксировать…

МИХАИЛ БЯЛИК

музыковед

Андрей Петров слыл баловнем судьбы. Он и был им. Только не нужно себе представлять, будто судьба наигрывала ему бодрые мелодии, а он под ее дудку шагал вперед. Наоборот! Он сочинял мелодии, повелевавшие судьбе плясать в заданном ими направлении и ритме.

Быть властелином собственной судьбы – удел сильных. Андрей был очень сильным – своим талантом, умом, способностью мгновенно распознавать людей, располагать их к себе, более же всего – необыкновенной выдержкой. Свойство это, как и многие другие, было воспитано в нем родителями, их живым примером, а тем досталось от их предков, дворян с длинной родословной. Человек сильных страстей, Андрей умел обуздывать свои чувства. Терпение, воля позволяли ему решать поставленные самому себе задачи, побеждать противников, не торопясь, не озлобляясь, если препятствия крепки, не нервничать понапрасну по поводу препон и преград – и, в конце концов, он добивался успеха.

Сдержанность его проявлялась в отношении не только малознакомых людей, но, в известной мере, и многочисленных приятелей. Даже от самых давних и близких друзей, к коим принадлежала и наша семья, его отделяла некая «полоска отчуждения», тонкая, невидимая, дававшая, однако, возможность каждому сохранять суверенитет и не допускавшая перехода от доверительности к фамильярности. Что касается меня, то добровольно выбранная скверная профессия критика в принципе не располагала к нахождению и сохранению друзей. Наверное, я – плохой критик, потому что их у меня достаточно много даже среди музыкантов, субъектов моих писаний. Но личные отношения едва ли не с каждым подвергались серьезным испытаниям.

Талант Петрова всегда был мне близок, многое среди того, что вышло из-под его пера, восхищало меня. Однако не все. Случалось, что оценка, данная мною его новому опусу, не совпадала с той, что он ожидал. Тогда прозрачная пленка, разделявшая нас, уплотнялась, становилась мутной. Очень долго мы плечом к плечу сотрудничали в Союзе композиторов; большую часть из тех сорока лет, что он возглавлял его как председатель Правления, я руководил секцией критики и музыкознания и всячески поддерживал его инициативы. Но и тут происходили сбои. Когда, к примеру, по требованию ЦК Правлению следовало в полном составе, единогласно проголосовать за исключение Ростроповича из творческого союза, я, понимая, что подвожу председателя и друга, от позорной процедуры уклонился. В один из дней моего рождения, который мы в стабильном составе отмечали на нашей просторной нарядной кухне, Андрей, произнося тост, признался, что порой у него возникало горячее желание убить меня. Но проходило какое-то время, гнев его улетучивался, а в душе оставалось и накапливалось уважение. Его слова я сейчас вспоминаю с признательностью.

Итак, Петрову везло во всем. Любящая, преданная семья, материальное благополучие, отличная карьера. Его всегда чтило начальство, включая руководство страны. Конечно же, для него была очевидной та ложь, что насквозь проела существовавшую социальную систему. Своей тактикой он избрал корректирование политики, проводившейся в подвластной ему сфере. Проявляя твердость характера, прибегая к дипломатическим ухищрениям, он сумел достичь многого. Во всяком случае, все лучшее в ленинградском-петербургском композиторском творчестве второй половины ХХ века, олицетворяемое именами Уствольской, Тищенко, Слонимского, Баснера, Шварца, Гаврилина, Фалика, Пригожина, Банщикова, Кнайфеля, Баневича, Смирнова, Десятникова, Корчмара и других, сумел он уберечь от преследований властями. Так что к нему с уважением относились и радикальные «авангардисты».

Особенно же везло Андрею – что самое главное! – в творчестве. Возникало впечатление, что, избрав художественную цель, он неизменно попадал в десятку, что ему ведом секрет, благодаря которому только что написанное сразу же оказывалось хрестоматийным. В действительности же он часто бросался в неведомое, экспериментировал, рисковал. О связанных с этим трудностях, преодолеваемых им, о его азарте, разочарованиях и радостях знали лишь близко стоявшие к нему люди – и то далеко не всегда. Упомянутая сдержанность не располагала его делиться сокровенным. Однако поскольку так сложилось, что я присутствовал едва ли не на всех премьерах Андрея, часто посещал и репетиции, наблюдал взаимоотношения композитора с дирижерами, постановщиками, актерами, администраторами, партийными чиновниками (от последних главным образом и зависела судьба нового произведения), многое было мне известно. Воспоминания оживают, едва начинает звучать – реально или в моей душе – какая-нибудь из неповторимых петровских мелодий.