Театр тающих теней. Под знаком волка - Елена Ивановна Афанасьева

пересела и вдруг — брык.

Пассажиры столпились, водитель бормотал, что его с линии за такое отставание от графика снимут, но и быстро приехавшая «скорая» не помогла — констатировали смерть. Троллейбус всё это время стоял на остановке рядом с большими белыми витринами модной галереи. Из троллейбуса она вышла, но уйти никак не могла, и эти страшные глаза увидела.

Черный. На фоне белых витрин модной галереи.

Человек весь в черном. С черными глазами. Совсем черными глазами. Стоял рядом, пока «скорую» ждали, пока старушку забирали, пока она бурду в ларьке на остановке покупала…

Что, если правда, это ее убрать хотели, а она раньше времени встала с сиденья и смерть досталась несчастной старушке?

— Еще!

Пустой стакан отфутболила по барной стойке. Хорошо покатился.

Раньше после третьего коктейля можно было сразу бежать унитаз обнимать, а теперь сколько выглушила, стартовав с той редкой гадости из банки под названием «Джин-тоник», и ничего.

Заботливый бармен протягивает стакан со странным напитком, по виду похожим на молоко. Отхлебывает. Действительно молоко. Откуда в ночном клубе молоко?

День патологического перекоса. Вместо принца-мужа пластиковый Кен, вместо выпивки молоко, вместо жизни… А кто знает, что теперь вместо жизни? Тоска? И где теперь ей ночевать?

«И кто это за нас волнуется?»

Новое сообщение посреди непрерывной вибрации телефона от звонков законного Кена и его прихлебателей. На их звонки она не отвечает, но их номера известные, определяются. А этот «номер неизвестен», и всё.

Сегодня ровно тридцать два дня после ее свадьбы с принцем из сказки. И сегодня всё посыпалось как карточный домик.

Препод зарубил курсовую. Сказал, что и тройки не поставит и чтобы выбросила всю эту романтическую дурь из головы.

В курсовой она доказывала, что старые рисунки, которые после смерти бабушки она случайно нашла на антресолях в очень старой жестяной коробке от детской железной дороги, имеют общее с почерком самого Вулфа и могут быть атрибутированы как его ранние работы, написанными еще до эмиграции.

Препод обругал. Назвал юным следопытом, которому шедевры во всяком навозе мерещатся.

— Подобные умозаключения могут делать только невежды! Где ваша бабушка нашла этот мусор — на Тишинке или в Измайлове?

И кто из них двоих невежда? Считать себя специалистом и не видеть, что на этих почти прозрачных листах бумаги тот же почерк, что на вулфовском цикле «ТТT. Op.2», только пока еще более скованный, не раскрывшийся во всю мощь. Но та же завораживающая красота.

Волна накрывает старый город, старую жизнь, сметая их с лица земли, но на самой верхней точке волны, как в волшебном зерне, зарождается новая жизнь и новый город, поразительно похожий на Петроград. Волк в прыжке вонзается в горло зверя в матросской тельняшке. Ветер разметает листья деревьев, листы бумаги, маленьких девочек, и женские руки силятся поймать, уловить, собрать всё разлетающееся воедино…

Как препод может учить искусству и не понимать очевидного?! А она два года учебы ему так верила, считала Наставником. Никакой он не Наставник, а обычный унылый чинуша от искусства — не подписано Ant.Wolf, значит, подделка. А что, если в юности Вулф подписывался иначе?!

Хлопнула дверью, разрыдалась, не отвечая на вопросы однокурсников, побежала домой. В неурочное время — должна еще полдня сидеть на парах, но какие тут пары.

Не разбирая пути, добежала до нового дома, не обращая внимания на столпившихся около подъезда фанаток мужа, влетела в квартиру и…

Меньше, чем через минуту вышла, закрыв за собой дверь. Всё.

Пути обратно больше нет.

Пути обратно к мужу больше нет.

Пути никуда нет.

Некуда идти. Некуда и не к кому идти. И развидеть это невозможно.

Был бы папа жив, прибежала бы к нему, прижалась, и стало бы легче.

Папа пропал без вести, когда ей было неполных пять лет. Несколько лет ожиданий, надежд, безнадежности и мук, и в конце всего известие, что тела отца и его коллеги найдены.

Мама с новым мужем, новыми детьми и новым счастьем давно от нее отдельно. В новом мамином счастье для нее места нет.

Бабушка… До недавнего времени была бабушка, лучшая в мире бабушка Буся, папина мама, но она недавно умерла.

Умирать бабушка собиралась еще в ее детстве. Все шептались, что у нее какая-то неизлечимая болезнь. Но когда погиб папа, а мама предала, бабушка заявила, что пока не вырастит внучку, не умрет.

Вырастила. И умерла.

Бабушка…

Не зря люди прежде соблюдали траур — год или больше. За год она бы всё про своего мужа поняла, и в такой идиотской ситуации не оказалась. Бабушка самой своей смертью говорила — подумай, не торопись, а она не послушала.

Всё случилось уже при принце из сказки. Он казался очень даже принцем — организовывал похороны, всё свободное от съемок и спектаклей время сидел рядом, держа ее за руку. Утешал. Но и объяснял, что свадьбу отменить невозможно, что такие гости свой график второй раз ломать не будут и что бабушка бы этого не хотела…

Странность в отношениях она списывала на то, что будущий муж боится, чтобы в ее подсознании одно с другим не совпало, похороны с любовью, поэтому и не трогает…

Бабушкину квартиру в Савеловском переулке муж предложил сдать. Его помощники слишком быстро нашли выгодных квартирантов, она подписала договор — сдала квартиру аж на три года. Договор аренды, конечно, можно расторгнуть. Но не в одночасье, когда, хлопнув дверью семейной квартиры, пришлось бежать неизвестно куда. В кармане только телефон и несколько купюр наличкой. Сумка с банковскими карточками и деньгами за первый месяц аренды осталась в квартире мужа.

Будто опустили занавес и пространства за этим занавесом нет. Нет больше того мира, в котором происходил тот спектакль.

И она одна. В этом пустом мире. Совсем одна.

Идти некуда. Остается сидеть в баре до утра.

В туалете явно обдолбанные девицы. Одна из них кивает на простеленную белую дорожку и предлагает:

— Будешь?

Даля качает головой — нет.

Девица пожимает плечами.

— Как хочешь. Мы знакомы?

Еще раз качает головой. Девицу эту она не знает, мало ли их по барам таскается.

— Но я тебя где-то видела. — Не отстает девица и, толкая в бок подругу, продолжает: — Точно видела.

Даля заходит в кабинку, прикрывает дверь и слышит, как одна уже прилично обдолбанная говорит другой:

— Точно, ее где-то видела.

— Пять разворотов со свадьбы Свиридова, — определяет вторая. — Мы ж с тобой сами верстали.

— А она там кем была? — всё еще не может идентифицировать первая.

— Невестой, — отвечает вторая. На нее порошок еще не