Боевой гимн - Уильям Форстен

Пэт вздохнул и тоже поднялся с койки.

— Надо бы промочить глотку, — заметил он. — Отлично успокаивает нервы.

— Ты читаешь мои мысли, — улыбнулся Эндрю.

Поезд продолжало трясти. Эндрю, пошатываясь, добрался до конца вагона и выглянул в тамбур. По счастью, там никого не было. Его штаб сладко спал в следующем вагоне. Эндрю присел на скамью с жесткой спинкой, а подошедший Пэт открыл дверцу печи и подбросил в нее полную лопату угля. Эндрю задрожал от холода, и артиллерист вернулся в их купе, но секунду спустя снова вынырнул оттуда, держа в руках синий плащ Эндрю.

Кивком поблагодарив друга, Кин плотно закутался в теплую ткань и пожалел, что на нем нет его мундира. Однако с ним было бы слишком много возни. Он долго не мог привыкнуть, имея только одну руку, справляться с таким нехитрым делом, как надевание мундира. Дома полковнику всегда помогала одеваться Кэтлин, и этот ритуал даже начал ему нравиться, но Эндрю ужасно не хотелось приставать с такими пустяками к Пэту или кому-нибудь еще, особенно среди ночи. Пэт протянул ему очки, которые Эндрю сам раскрыл и надел. Он терпеть не мог быть практически незрячим, даже сидя в темном тамбуре.

Пэт опустился на скамью рядом с ним и вытащил из внутреннего кармана фляжку с водкой. Выдернув пробку, он торжественно протянул сосуд Эндрю.

— За Ганса, светлая ему память.

— За Ганса, — прошептал Эндрю и, поднеся фляжку к губам, сделал долгий глоток, скривившись, когда ядреное зелье опалило ему горло. Он вернул водку Пэту, который, казалось, бормотал про себя слова молитвы. Быстро перекрестившись, старый артиллерист взял фляжку и надолго приложился к ней.

— Если доктор Вайс проснется и застукает тебя пьющим на пустой желудок, он такого фитиля нам обоим вставит, — предупредил Пэта Эндрю.

— А я уже проснулся, — раздался голос у него за спиной.

Широко зевая, в тамбур вышел Эмил Вайс, главный врач Армии Республики. На нем были ночная рубашка и колпак. Подойдя к печке, он поднял крышку стоявшего на ней кофейника и с наслаждением вдохнул запах свежего кофе, затем налил себе чашечку дымящегося напитка и присел рядом с двумя нарушителями режима. Попробовав свой кофе, Эмил, не говоря ни слова, щедро плеснул в чашку из фляжки Пэта и сделал еще один глоток.

— Совсем как в старые добрые времена, — удовлетворенно прогудел Эмил. — Даже не верится, что после нашей последней кампании прошло уже четыре с лишним года.

— Мы вспоминали Ганса, — тихо сообщил ему Эндрю.

— И что?

Кин вздохнул и бросил взгляд в окно на освещенную серебристым светом двух лун бескрайнюю степь. После разгрома 3-го корпуса в битве на Потомаке он не сомневался, что Ганс погиб. Но недавно до него дошли волнующие слухи. Один карфагенский купец клялся, что видел его, а несколько бывших рабов, убежавших из орды, рассказывали, что в плену у мерков находится некий янки. Было хорошо известно, что изменник Хинсен переметнулся на службу к бантагам, и Эндрю всегда считал, что этим янки является именно он. Однако последний человек, которому удалось бежать из бантагского плена и добраться до границ Республики, утверждал, что янки откликается на имя «Гхандз». Учитывая, что в языке орды преобладали гортанные согласные, это вполне могло оказаться искаженным вариантом имени его наставника.

— Эндрю, он мертв. Я сказал себе это в тот день, когда он пропал, — убежденно произнес Эмил. — Смерть — это лучшее, что могло с ним случиться.

— Я никогда в это не верил. Он снился мне все эти четыре года. Но сегодня ночью это казалось реальным, как никогда. Я видел его в таком месте, которое выглядело как ад — вокруг него повсюду был огонь. — Эндрю повесил голову, в его голосе звучала печаль: — Он был в аду, и он был жив.

Низкий протяжный паровозный гудок прервал его мысли. Поезд прогрохотал по какому-то мосту, затем в окне промелькнули огни станции.

— Где это мы? — поинтересовался Эмил.

Эндрю попытался разглядеть табличку с названием станции, но она уже исчезла из виду.

— Полагаю, что уже за пределами Рима. Наверное, в Асгарде.

Пэт ухмыльнулся и выглянул в окно.

— Бот люди, которые разбираются в том, как варить пиво.

— Варвары, — фыркнул Эмил.

— Но хорошие воины, — возразил Эндрю. — Елки зеленые, что за странный мир! Рядом с римлянами живут потомки древних германцев, а в восьмистах милях дальше страна средневековых японцев. Сколько же у нас дома этих Врат света?

— Ну, викинги, скорее всего, попали сюда через те же Врата, что и мы, возле Бермуд, — рассудительно произнес Эмил. — Еще одни Врата должны быть в Средиземноморье, через них прошли римляне, карфагеняне, греки и египтяне. А вот как сюда попали русские, это мне непонятно. Может, это были какие-нибудь случайные Врата, которые открылись лишь один раз. У меня даже была такая гипотеза, что существуют только одни Врата, находящиеся где-нибудь в космосе над нашим миром. Поскольку Земля вращается вокруг своей оси, они всегда оказываются в разных местах.

Пэт уставился на доктора, выпучив глаза.

— В космосе, говоришь? И почему же они не падают вниз?

— Удерживаются на орбите.

— Не мели чепухи! В небе нет ничего, кроме звезд. Как там может что-то висеть? Ты сбрендил.

Пэт и Эмил углубились в дискуссию о Вратах света, приканчивая по ходу дела водку из фляжки артиллериста, но Эндрю к ним не прислушивался.

«Черт возьми, как мне не хватает тебя, Ганс, — печально думал он. — Помню, как вы с Пэтом сидели в уголке, опрокидывая рюмку за рюмкой. Ты обычно молчал, разве что улыбался иногда, но по большей части думал о чем-то. Старые добрые времена… Уж какими-какими, а добрыми они не были. Постоянный страх перед надвигающейся катастрофой и сознание того, что шансов выжить у тебя никаких. Из пятисот с лишним парней, которые пришли со мной в этот мир, ребят из Тридцать пятого Мэнского полка, Сорок четвертой Нью-Йоркской батареи и экипажа „Оганкита“, осталось в живых меньше двухсот. А из русских людей, поднявших на этой планете восстание против орды, погибло больше половины».

— Странно, — прошептал Эндрю.

— Что странно? — спросил Эмил, оторвавшись от спора с Пэтом, который подкреплял свои аргументы отборными ругательствами.

— Странно, что, вспоминая все эти войны, мы чувствуем, что нам их не хватает.

Эмил кивнул с умным видом.

— Стареем, наверно. Ты посмотри, даже у нашего рыжего Пэта появились седые пряди.

Пэт подергал себя за бороду, в которой и впрямь начала пробиваться седина, и расхохотался.

— А, ерунда! Девчонкам нравится.

— И когда же ты угомонишься и станешь респектабельным членом общества? — подколол его доктор.

— Никогда! Чтобы возиться с тремя сопляками, как Эндрю? Неудивительно, что он воспользовался первой же возможностью слинять из дома и устроил эту инспекционную поездку.

Эндрю улыбнулся. Каждая секунда, проведенная в разлуке с Кэтлин и его тремя ангелочками, была для него пыткой. Нет, он затеял эту инспекцию не для того, чтобы отдохнуть от семьи, а чтобы разузнать кое-что.

— А ты не скучаешь по старым денькам, Пэт?

Ирландец выхватил свою фляжку из рук Эмила, перевернул ее горлышком вниз и сердито уставился на доктора. Вскочив с места, он ринулся обратно в купе и тут же вернулся, держа в руках непочатую бутылку водки. Выдернув пробку, он сделал долгий глоток и передал водку своему собутыльнику.

— Хорошее было время. Помню, как я с Четвертым корпусом прикрывал северный фланг, когда мы отступали. А уж первый день битвы при Испании — да, этим боем можно гордиться.

— И тебе этого не хватает?

— Наверное, во мне говорит ирландская кровь. Мне этого и вправду не хватает. Господи, как я скучаю по всему этому! Мне не хватает старины Ганса, вечно жующего табак, и моих красавиц, двенадцатифунтовок-«наполеонов». Как я жахнул двойным зарядом картечи по этим поганцам, а? Никогда не забуду.

Эндрю улыбнулся старому другу.

— А как ты, Эндрю? — спросил Эмил. С каждым очередным глотком из бутылки Пэта его речь становилась все более невнятной.

— Я уже не знаю, — отозвался Эндрю. — Все эти страшные дни я мечтал только об одном — чтобы война наконец кончилась. Видит Бог — теперь я могу в этом признаться, — я боялся, что мы в конце концов проиграем, что бы я тогда ни говорил. Я сражался для того, чтобы моя Кэтлин, мои друзья имели возможность пожить подольше, чтобы у моей дочери, а потом у моих сыновей был какой-то шанс. Но что касается меня… — Он запнулся. — Я чувствовал, что приношу себя в жертву во имя спасения других. Я никогда не испытывал от этого такой радости, как ты, Пэт.

— Но ты все равно вспоминаешь об этом времени с ностальгией, разве не так? — проницательно заметил Эмил.

— Тогда все было проще. Была только одна цель, одна задача — дожить до завтра, до следующего похода. Не было времени думать о чем-то еще.