Серебро - Петр Вегин

Герой Отечественной войны 1812 года, человек большого гражданского таланта, высокой чести, глубоких знаний и явного поэтического дара, Г. С. Батеньков был значительной фигурой среди декабристов, он был реформатором, то есть относился к разряду главных врагов самодержавия — мечтал об отмене крепостного права, о введении конституции.

Двадцать лет одиночки в Петропавловской крепости и еще пять лет на поселении в Томске — вот вехи трагического пути Г. С. Батенькова. Его спасла Поэзия. Уже после освобождения он переносил на бумагу, восстанавливая в памяти, написанное в камере-одиночке. После амнистии 1856 года ему было позволено вернуться в Европейскую Россию, он поселился в Калуге, где и умер в возрасте семидесяти лет, прожив на свободе всего семь лет.

Стань Батеньков поэтом еще до Восстания, он наверняка был бы причислен к поэтам-декабристам, таким, как Рылеев, Кюхельбекер, Одоевский, Глинка, Катенин… Но он пришел к поэзии в заключении. Долгие годы его стихи были неизвестны, Батеньков-поэт существовал как бы отдельно от Батенькова-декабриста. Но всякая несправедливость имеет предел.

В 1978 году в издательстве Московского университета вышла книга А. А. Илюшина «Поэзия декабриста Батенькова». В этой книге не только исследование, но и стихи. Автор книги, на мой взгляд, точно определяет его место в российской поэзии: «Батеньков — одно из важнейших «звеньев», которого остро недоставало для того, чтобы возникла реальная связь между двумя гениальными экспериментаторами: «Тредиаковским и Хлебниковым. Благодаря его творчеству становится ясно: бесконечно многообразная русская поэзия знала, наряду с хорошо известными нам типами поэта-трибуна или поэта-мыслителя, еще и тип поэта-экспериментатора».

Любимый глагол Батенькова был — «искать». Дух реформатора сказывался не только в государственном, но и в словесном. Стихи его драматичны, гражданственны и по своей лексике современны. Это поэт удивительный.

Хочется, чтобы его знали больше, прежде всего — молодежь. Хочется, чтобы появилась его книга.

1

Себе я не воздвиг литого монумента

Г. Батеньков

Не в памятнике суть.                      Все дело в пьедестале,который — жизнь.Кто как ее сверстал, таков и пьедестал.                          Вы кенарем свистели иль Время, как трубу, вас поднесло к устам?

Не зря на пьедестал                         кладут потомки розы.Так, вулканически вознесены,все памятники                    сохраняют позывремен, которыми они порождены.

Какой же монумент                   быть должен у поэта,который двадцать лет по тюрьмам прострадал?!Он скажет:              «Non exegi monumentum» —и обезглавленным оставит пьедестал.

Иль, может быть, судьба,                              распоряжаясь жизнью,в литье колоколов его металл дала.Сыра земля, изложница-отчизна, как горестны твои колокола…

2

Я твой поэт.

Г. Батеньков

На Невском тот же фарс, и форсвитрин и взглядов — все желают.Еще гулять не вышел Нос,но Уши и Глаза гуляют.

«Что, сударь?» — Ухо повело.«Куда вы, сударь?» — Глаз мигает.Мороз, тепло, темно, светло —они проспект не покидают.

Летят пролетки в никуда.Ботфорты. Шляпки. Эполеты.Но почему в толпе всегдазаметны русские поэты?

Взойди, Полярная звезда, на этом небе низколобом,свой потаенный свет, звезда,отдай сердцам — не телескопам.

Свети, звезда, играй, рожок.Идя дорогой милосердья,все, кто к Рылееву зашел —как заглянул в бессмертье.

Того лишь нет, что под запретуже попал и прежде выслан.Но раз он русский был поэт,он мог считаться декабристом!

3

Я русский. Гордо бьется грудь

при имени России…

Г. Батеньков

«Если б исчезли в Россиивзяточничество и лесть,чтобы в полную силуторжествовала Честь,

если б исчезла тупость,которой у нас не счесть,дабы всеми поступкамируководила Честь,

если б исчезло чванствои угнетающий класс,какое бы государствобыло тогда у нас!

(Так он думал, идя к Рылееву.Ангел в небе кого-то ждал,и на левом крыле егоиндевела звезда.)

Вранье, что русский характертакой и такой народ.Это его оглупляет!Это его крадет!

В косности костенеем, правду зовем клеветой.С каждым царем темнеедень над моей страной.

Как ты еще не исчезлав слезах и потоках вранья,священная и бесчестная,страна родная моя?!

Откуда такие силы —от бога или сермяг?Можно исчезнуть всему, но Россиинельзя никак!..»

4

…Но Петропавловская крепость все так же над Невой стоит.

Ее не разрушают грозы, ее не прожигают слезы.

Г. Батеньков

Пылью архивной испачканный,через барьер временкрепости Петропавловскойнизкий кладу поклон.

Крепость Петра и Павла?Крепость Пера и Правды!

Хотел самодержец пухлый,уверенный как петух,сломить свободных духом.Но здесь закалялся Дух!

«Бумаг не давать!» — едва лисей мерой сдержать уже.Да чем же они писали?Душой! На чем? На душе!

Из этого заточениявышло столько страницмечтательного освобождения — не с чем сравнить!

Летели к потомкам дальним,свободой озарены,слова многострадальныемногострадальной страны.И лучшего для поэтовне было той порой,чем этой писать, этой правдолюбивой иглой!

5

Янис Петерс — латышский Дельвиг,как декабрьский понедельник,мрачновато сказал: — Погоди,я недавно об этом писал, вроде как у тебя украл,ты хотя бы переведи.

Над поэмой сижу до рассвета,явно чувствую — пустота без главы, написанной Петерсом.Перевел. Стало все на места:

Высоколобы декабристы.Холодный меч луча блестит…На письменных столах поэтовсвеча пока еще горит.

И светом собственным распято,своим лучом ослеплено,стоит восстанье на Сенатской,и мрак пророчит воронье.

Державна тьма в дворцовых люстрах,а свет даруется свечой.Зимой замерзнут аксельбанты,но плуг свое возьмет весной.

И от листа, где стонут рифмы,исходит столько новых сил,И верность жен еще волшебней,чем если б царь освободил.

Надежды горестный бубенчик,едва забрезжит белый свет,звенит над женами опальных.Но для любви опалы нет.

Под мехом кружева замерзли,дорога дальняя лежит,и как фиалочка, Россияв холодных пальчиках дрожит…

6