Великая империя зла - Сергей Пилипенко

Выставив охранение и часовых, эмир приблизился к султану, который теперь сидел возле костра и почему-то грел руки.

– Что-то мне холодно, – сказал Осман, поближе пододвигаясь к огню.

– Может, нездоровится? – спросил эмир, хотя и знал, что у султана отменное здоровье.

– Не думаю, – ответил Осман, – скорее, это яд. Кто-то подсыпал мне его в чай, когда я собрался уезжать.

– Не может быть, – ужаснулся эмир, понимая, что от этого ожидать.

– Скорее так оно и есть, – хмуро отвечал султан, – как я раньше об этом не догадался.

– И что же делать? – беспокоился Абдах, – может вызвать сюда лекаря?

– Он не поможет, – так же хмуро отвечал Осман, – надо вводить противоядие, а его здесь нет, да и во дворце тоже вряд ли найдется.

– Так что же делать? – не унимался эмир.

– Ничего, – спокойно ответил султан и, обратившись к охране, стоявшей вблизи, сказал, – уйдите все подальше и никого ко мне не пускайте.

Те повиновались и отошли на порядочное расстояние, образовав вокруг них круг.

Султан, посмотрев на это, продолжил:

– Слушай меня внимательно, Абдах. Я скоро умру. Не знаю, может через час, два, но к утру это точно. Яд, который мне всыпали, так же убил первого моего сына. Я только теперь об этом догадался.

– Ho, может.., – начал, было, эмир.

– Не перебивай и запоминай. Всю власть дворца передаю в руки халифов. Ты будешь главным исполнителем до совершеннолетия моего сына, – и он рукой указал на повозку, – береги его, как зеницу ока.

Я знаю, у тебя нет родных, их убили. И убили, скорее всего, те же, кто подсыпал сегодня мне яд. Разберись во всем. Накажи виновных и оповести все провинции. Не забывай, что у них тоже есть сподвижники. Скорее всего, это дело рук Телибада и моей неверной жены Селихад, но все может быть. Возможно, кто-то подтолкнул их к этому. Те же иерусалимцы или поляки Сигизмунда. Я им верю, но все ж не до конца. Никогда не любил тех, кто попирал свою веру и переходил на сторону врага. Его род когда-то приютили мои предки. Тогда они бежали из своей страны за разбой и святотатство. Но это знаю только я из уст отца и ты, окромя сына, никому не говори. Это тайна, связанная кровью многих халибов. За нее положили головы десятки вражеских лазутчиков. Смотри за ними всеми. Сегодня Сигизмунд признался, что за моей спиной водят козни. Но кто знает, может это он сделал специально.

Султан на минуту остановился, о чем-то думая, а затем продолжил:

– Я знаю, ты не веришь моему звездочету. Не верю ему и я. Да, да. Не удивляйся. Но в его словах и деяниях есть много достоверного. Научись выбирать изо всей лжи и чепухи это и ты увидишь истину не за семью замками, а у тебя на ладони. Ты меня понял?

Эмир согласно кивнул. Сердце его тревожно стучало, а виски гудели.

Ему было не по себе.

Султан, очевидно, заметил эту перемену и сказал:

– Не волнуйся и успокойся. Тебя они не тронут. Ты им больше не нужен. Им нужен только я. Это я им мешаю строить их коварные замыслы. Они уже давно хотели продать Месопотамию, выманивая меня на это,

но им не удалось. Они хотели ускорить кончину моего ближайшего помощника, то есть тебя, это тоже не удалось. Они же составляют подложные договора с другими государствами, выманивая у меня на это деньги и средства. В общем, много чего происходит за спиной, и всего сразу не увидишь. За наружной покорностью и радушием кроется камень лжи и злоба. Сотри их в порошок, но бойся одного. Бойся сам обрести в себе это же. Это самый суровый урок, который дарит судьба. Я свое отжил. Мне сорок три года и я еще силен, но та же судьба велит мне сегодня уйти. Это закон природы. Подумай на досуге об этом. Вместе с этим вверяю тебе все грамоты, удостоверяющие твою правоту в управлении империей, скрепленные своей подписью и личной печатью в присутствии нашего походного экумена. Все эти документы предъявишь, а потом вместе с документами моего сына и тем алмазом вложишь в одно место, которое покажешь и сыну. Только ты и он должны знать это место. Оно должно быть выбрано так, чтобы спустя годы могло сохраниться в целости и сохранности. Кто знает, может они еще и пригодятся. Здесь будет указана дата рождения сына и дата моей смерти. Береги экумена. Его могут убить. Каждому хочется изменить свою историю, а от него зависит многое. Что еще тебя интересует, спрашивай, а то я чувствую времени у меня осталось немного, – и султан вновь ближе подвинулся к огню.

Эмир совсем потерял дух. Он как-то сник и не мог прийти в себя. Что за тяжесть свалилась на его плечи?

Он и не мог подумать, как это тяжело управлять государством. Мысли бродили у него в голове, но он не знал, о чем спросить у султана.

Тот, видимо понимая, как Абдаху сейчас тяжело, продолжил:

– Успокойся, все образуется. Моя смерть не единственная в этом мире. Многие умирают и ничего. Возьми простых людей. Они мрут, как мухи и живут, как те нищие, только чуть-чуть побогаче и не жалуются, а радуются. Их жизнь ничего не стоит и уходит как-то незаметно и

обыденно. Я хотел сделать ее немножко лучше. Передай это моему сыну. И я надеюсь, ты поймешь, что к чему. Я давно за тобой наблюдаю. Ты хороший человек, преданный государству и своему делу, ты любил семью, и ты же ее похоронил, так и не высказав свою боль. Возьми в ученики моего сына и воспитай в нем то, чего так недоставало бы самому тебе и мне. Не бойся наказывать за совершенное. Иногда это очень полезно. Старайся сломать ему нрав, а затем вновь восстановить. Это хороший урок на будущее. И постарайся выбить дурь и лживую спесь от нашего рода. Мы не затем становились во главе, чтобы люди кричали нам на улицах. Мы хотели лучшей жизни для других, и каждый из нашего рода понимал это по-своему. Я хочу, что бы ты взял самое лучшее ото всех нас и воспитал в моем сыне. Но не принуждай, а вынуждай. Это главное. Насилие никогда не дает большой пользы. Оно играет роль только тогда, когда человек сам стремится к этому или ему подобному. Но это больные люди. И береги моего сына заболеть этим. На этом я с тобой прощаюсь. Дай мне совершить мой последний намаз, хотя и солнце уже село. Восьми шкатулку. В ней все. И позови сюда экумена через десять минут. Никого больше не зови. Перед смертью я позову сам.

Эмир шагнул в сторону и прошел сквозь ряды охранников. Те отвернулись, увидев, что султан совершает вечерний намаз.

Им запрещалось смотреть на своего повелителя, ибо он являлся для них всех тем одним, который вверял их жизни другим и самому себе.

Спустя десять минут, Абдах вернулся с экуменом. Тот держал в руках, подобную султанской, шкатулку, только побольше размером и менее дорогую.

Султан махнул рукой, приглашая их к себе.

Охрана пропустила внутрь к костру, и они приблизились к Осману.

– Садитесь, – показал султан и, обращаясь к экумену, продолжил. – Возьми перо и пиши, – и он продиктовал шепотом то, что хотел указать.

– Хорошо, – вновь сказал султан, – теперь поставь дату сегодняшнего дня и подпись, скрепи печатью и приложи палец к вердикту.

То же проделал и сам султан, передавая потом все это эмиру в руки.

Затем он взял документы сына, прочитал и снова произнес:

– Здесь надо сделать то же, – и участники повторили предыдущее.

– Давай сургуч и ленту, – продолжил Осман.

Экумен выполнил и это.

– Теперь, разогревайте сургуч и будем опечатывать.

После не очень долгой процедуры нагревания сургуч был приклеен к ленте, а заодно и к бумаге. После чего султан приложил свою личную печать.

– Вот и все, – сурово и сухо произнес он.

Экумен ошарашенно и пугливо смотрел на него, так и продолжая стоять на коленях.

– Да встань ты, – вымолвил Осман, – и позови мою жену и ребенка.

Тот поспешно ушел, а минуты через три спустя к костру подошла женщина.

Паранджа была снята с ее головы, и она предстала перед

ними с открытым лицом.

Султан не рассердился. Очевидно, она уже

знала это или предчувствовала.

Женщина опустилась рядом с ним и передала в руки спящего младенца.

Осман осторожно взял его на руки и, приблизив к костру, пытался рассмотреть черты его лица.

– Нет, не похож на меня, – с сожалением молвил султан, – наверное, есть все же и твоя кровь, – он обратился к жене.

Та молча кивнула головой и вновь взяла на руки ребенка, отходя немного в сторону от костра.

– Люби ее, – вдруг сказал султан, обращаясь к эмиру, – я знаю, это незаконно, но все же можно. Ты ведь знаешь, что я допускал такие грехи, но они ничего не стоят перед грехами других. Я вручаю тебе, Абдах, жену и ребенка. Смотри за ними и береги их. Теперь это твоя семья. Не бойся упомянуть ее имя вслух. Об этом тоже указано в грамоте. Теперь ты будешь моему сыну дядей, и об этом никто не будет знать, даже наши враги. А тебе, жена, говорю. Слушайся его, как меня. Он единственный, кто поможет взрастить нашего сына. Повинуйся ему и не возражай. Я знаю, у тебя осталась там на родине родня. Но ты сильно не переживай. Они уже сюда едут. Прибудут где-то через неделю ближайшим торговым судном. Юсуф держит свое слово. И последнее. Обращаюсь к вам двоим. Соберите всю свою силу в кулак и сожмите его крепче. Не выпускайте из рук то, что должно принадлежать только вам. У меня не было друзей на этом свете, но все же я умею ценить человеческую любовь и прямоту. Тебе, Абдах, я жалую лучшие земли, а тебе, жена, дарю дворец и прилегающий к нему сад. Живите с миром. Это все. А теперь поднимайте людей, я буду говорить им.