Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 5
Пётр Никитич лежал и смотрел в грязный, покрытый мелкими трещинами потолок. В голове мысли порхали птицами, наполняя сознание стаей воспоминаний. А их, как и положено человеку преклонного возраста, накопилось много. Частенько бывало, что дед управлялся по хозяйству, ходил по двору своего дома, присаживался на низкую деревянную скамейку, поправлял ботинки, чистил от грязи, а потом, стоило ему остаться наедине с собой, налетала саранча прошлого и съедала настоящее. О чем он думал? Человеческая память, как шкаф, захламленный старыми вещами, — только опусти туда руку, что-то да вытянешь. Вот и теперь углубился дед в какие-то настолько важные воспоминания, насколько и ненужные — в голове поток, да только не видно берегов.
Лёха встал, пошел к параше, а через полминуты сел на нары.
— Какие вы все молчаливые, — сказал он и с укором посмотрел на сокамерников.
Илья усмехнулся.
— Да какие есть, выбирать тебе не приходится, — ответил он.
— Есть — это хорошо, сейчас бы поел, — вдруг отозвался дед со второго этажа.
— Да куда тебе есть, дедуля? Ты вон одной ногой уже пробуешь на прочность потусторонний мир, — продолжил разговор Лёха, лишь бы поболтать да развеять скуку.
Никитич оживился, засопел в бороду какие-то слова, которые запутались в седых волосах, словно попали в плен. И только глуховатое однотонное мычание вырвалось из цепких объятий волосяного покрова старика.
— Ты что мычишь, дедуля? Расскажи о своей жизни. Судя по твоему возрасту, тебе, как Толстому, есть, что рассказать миру, — еще раз подключился к разговору Кизименко.
Дед зашуршал, попеременно вздыхая, как дворовый пес. Затем выкинул со шконки ногу, потом вторую и осторожно, не забывая громко кряхтеть, приступил к процедуре опускания своего бренного тела на не менее бренную землю.
— О, спустился с небес, назаретское чудо, — съязвил Илья, наблюдая за Никитичем, фигурой третьего заключенного.
— Что ты там, сынок, мелешь? Я из Большекаменки, — опустил свою старческую плоть на нары несостоявшийся Спаситель.
Илья смотрел на старика с нескрываемым интересом. Ему нравилось, что тот в таком возрасте активен, за словом в карман не лезет, да и злоба не рвется из щелей души. Дед-добряк.
Приземление прошло благополучно, троица наконец-то уселась друг напротив друга. Двадцать две минуты.
— Вот ты такой шустрый, не даешь деду отдохнуть, а может, он в последний путь собрался, маршрут просчитывает, — съехидничал Никитич.
— Да какой последний? Ты посмотри: сейчас бабу тебе привести, так ты ее оприходуешь, как молодой, — внезапно выпалил своеобразный комплимент Лёха.
— Ну, ты это, конечно, загнул, но приятно загнул, — широко заулыбался старик, так, что края его бороды расширились, подобно театральному занавесу, обнажив рот с розовыми деснами и с редкими корявыми зубами.
— А кстати, мы ведь толком не познакомились. Давай, молодежь, расскажите чуть о себе, — предложил дед.
Лёха посмотрел с интересом, а Илья не желал раскрывать свое прошлое. Возникло неловкое молчание, обычное между незнакомыми людьми.
— Хорошо, давай я начну, — согласился Лёха и почесал голову. — Я родился под Киевом, в Ирпене. Вырос уже на Донбассе, куда отец с матерью перебрались, когда мне было 9 лет.
— Все? Негусто, — модерировал беседу дедушка, а потом обратился к Илье: — А ты откуда?
— А все просто — родом из Питера, недавно переехал на постоянку в Украину, — отделался тот одной фразой.
— А почему переехал? — поинтересовался Лёха.
— То да се, — попытался отнекиваться Кизименко.
Это выглядело подозрительно, казалось, что Илья хотел что-то скрыть, недосказать.
— Не понял, — встрепенулся донбассовец. — Ты что, от Путина сбежал, либерал хренов?
Его голос вдруг приобрел неожиданную жесткость. Вот так легко, почти непринужденно Лёхе удалось зацепить какой-то тяжелый эмоциональный пласт. Если точнее, он ненароком притронулся к чему-то болезненному, покрытому несколькими слоями бинтов, но внутри ноющему. К ране в душе.
— Слушай, а какая тебе разница? Ну, по большому счету, тебе ни холодно, ни жарко из-за того, почему я уехал из России, так? — встал в позу Илья.
— Так-так, — произнес его соперник и ненадолго задумался.
Дед слушал диалог молодых заключенных с любопытством, думал, как бы вставить свое слово.
— А вот я… — сказал Никитич, но договорить ему не дали.
Вдруг Лёха подорвался со шконки, прошелся к окну, будто хотел оттуда выпрыгнуть. Но куда там: темно-угольное железо решеток надежно закрывало единственный путь на волю. Все это действие заняло не больше трех секунд. Он изменил свой курс, вернулся к собеседникам и громко повторил вопрос.
— Так, может, ты, сука, еще за украинскую власть? — навис Лёха над оппонентом.
Ответить тот не успел, дед опять попытался перехватить инициативу в свои руки, но хватка уже не та, поэтому он успел вклиниться в беседу лишь на мгновение:
— Когда я был таким молодым, как вы…
— Тебя это, слышь, волнует? — Илья встал и оборвал старческий спич.
Два мужика оказались друг напротив друга, и казалось, что расстояние между ними сузилось до минимума и теперь можно услышать дыхание соперника. Оба коренастые, небольшого роста. Лёха чуть повыше, поэтому, возможно, преимущество было на его стороне. Он уже сжал кулаки и готов был к драке.
— Э, петухи! Хорош вам, — проговорил Никитич.
Последняя фраза о представителе птичьего мира в заведении не столь отдаленном пришлась не совсем кстати. Лёха повернулся к старику:
— Дед, помолчи! Че ты лезешь со своими тупыми словечками? — перевел часть гнева на пожилого сокамерника.
— Пусть гундит, тебе-то что? — защитил деда Кизименко.
Дело принимало скверный оборот, напряжение между ними усиливалось.
— Меня только одно интересует: какова хрена ты уехал из России? — повторил вопрос Лёха.
В ответ Илья играл желваками. Подбирал слова. Драться сейчас ему не хотелось, да и не видел смысла. Противник все так же агрессивно смотрел на него, будто пытался докопаться до глубин, таящихся в его душе.
— Ладно, не твое это дело, — решил Илья и отступил, сел на нары.
— Как не мое? Сейчас тут все мое. Ты, сука, что-то скрываешь, — не унимался Лёха.
— Ребята, хватит вам ерепениться, — успел наконец-то вставить четыре слова дедуля.
— Я сказал, что то, что происходило со мной, это моя жизнь. Мне ею распоряжаться, — отбивался Илья.
— Твоя будет, как выйдешь отсюда, — продолжал оппонент.
Он стоял над питерцем и, казалось, был в мгновении от того, чтобы наотмашь ударить его по лицу. Еще полминуты Лёха возвышался над Кизименко, который упорно смотрел вперед, так и не объяснив, почему покинул Россию.
— Ну ладно, я еще до тебя доберусь, — прорычал донбассовец.
Он сделал резкий шаг назад, обернулся вокруг себя и даже выкинул руку в пустоту. Напряжение немного ослабло, противники пока не решились мериться силами.
Лёха отступил, сделал еще два шага в сторону окна, попытался рассмотреть небо. А оно, натертое до синевы, в рваных пуховых облаках, нависло над маленькими людишками, искавшими выход для своей ярости и злости. Пётр Никитич, увидев, что драка не состоялась, облегченно вздохнул. Меньше всего он хотел сейчас, чтобы два обозленных мужика избивали друг друга, ведь сам недавно побывал в подобной передряге.
— Ну, вот и хорошо, ребята, морду набить вы еще успеете, чай, никуда теперь не торопитесь, — проговорил дед.
Его слова всосал вакуум тишины, не оставив и следа от звуковых волн. На пару минут молчание растеклось по камере. А потом Лёха хмыкал, разгоряченный незавершенным конфликтом.
— Вот скажи, дед, ты из Донбасса. Поддерживаешь «укропов»? — попытался пристать он к старику.
— Я, сынок, сам себя поддерживаю, — отшутился тот.
— Да? А я скажу, почему я так злюсь. Ровно два года назад «майданутые» в Киеве затеяли пляски и песни, видите ли, Янукович их не устраивает. А потом все полетело в тартарары. В пропасть, дед. Ничего в мире не проходит бесследно, но, сука, мы пострадали, как никто другой. Ты думаешь, почему я тут волосы на жопе рву? — спросил он Никитича.
— Ну, почему? — подыграл ему старикан.
— Да по одной простой причине: после «майданутых» началась война и забрала у меня все. Слышь, ты, — Лёха обратился к Илье, но тот сделал вид, что не слышит, и спокойно лег на нары. — Как мы жили? Худо-бедно, а потом — полная разруха. Ты знаешь, скольких моих товарищей убили на войне?
Дед молчал, в душе уже несколько раз пиная себя коленкой в пах за то, что продолжил разговор.
— Сотни! Сотни, падла, мужиков, лежат в земле и гниют, потому что кто-то захотел поиграть в политику. Сотни. — Житель Донбасса несколько раз мысленно налил по сто, вспоминая ушедших в небытие товарищей.
- Испытание войной – выдержал ли его Сталин? - Борис Шапталов - О войне
- Сто великих тайн Первой мировой - Борис Соколов - О войне
- Дожить до рассвета - Андрей Малышев - О войне
- Приказ: дойти до Амазонки - Игорь Берег - О войне
- Мариуполь - Максим Юрьевич Фомин - О войне / Периодические издания
- Я дрался на Пе-2: Хроники пикирующих бомбардировщиков - Артём Драбкин - О войне
- Звезда Венера - Максим Максимов - О войне / Русская классическая проза
- Осень - Любовь Фёдоровна Ларкина - Поэзия / Природа и животные / О войне
- Годы испытаний. Книга 2 - Геннадий Гончаренко - О войне
- Жизнь, опаленная войной - Михаил Матвеевич Журавлев - Биографии и Мемуары / История / О войне