Плавучий мост. Журнал поэзии. №4/2016 - Коллектив авторов

«Зажмурится ветер – шагнёт со скалы…»

Зажмурится ветер – шагнёт со скалы.Спокоен и светел тяжёлый наплывпредсмертного вала – он манит судана дно океана. Седая водаврывается в трюмы, где сгрудились мы:звереем – от запаха смерти и тьмы,безумствуем, ищем причины…

Кричим: «Это риф – или мысль – или мыс —бездушность богов – нет, предательство крыс…»И крики глотает пучина.

Я ринусь на палубу, в свежесть грозы.Пора мне.Монетку кладу под язык —бросаю ненужные ножны.

И плавно – сквозь ночь, как седая сова —взлетаю с галеры – туда, где словапонятны ещё —но уже невозможны.

«…»

На развалинах Трои лежу, недвижим, в ожиданье последней ахейской атаки

Ю. Левитанский

На развалинах Трои лежу в ожиданье последней атаки.Закурю папироску. Опять за душой ни гроша.Боже правый, как тихо. И только завыли собакида газетный листок на просохшем ветру прошуршал.Может – «Таймс», может – «Правда». Уже разбирать неохота.На развалинах Трои лежу. Ожиданье. Пехота.Где-то там Пенелопа. А может, Кассандра… А может…Может, кто-нибудь мудрый однажды за нас подытожит,всё запишет, поймёт – и потреплет меня по плечу.А пока я плачу. За себя. За атаку на Трою.За потомков моих – тех, что Трою когда-то отстроят,и за тех, что опять её с грязью смешают, и тех,что возьмут на себя этот страшный, чудовищный грех —и пошлют умирать – нас. И вас… Как курёнка – на вертел.А пока я лежу… Только воют собаки и ветер.И молюсь – я не знаю кому – о конце этих бредней.Чтоб атака однажды, действительно, стала последней.

«Мне не уйти из психбольницы…»

Мне не уйти из психбольницы.Ты в ней – и вот она в тебе —клокочет, рвётся на страницыи шарит лапой по судьбе,куда б тебя ни заносило —в край небоскрёбов или скал —ты возле солнечной Мессиныувидишь бешеный оскалчудовищ – нет, не тех, из книжек —своих, придуманных тоской,толпой, тебя несущей ближе кбезумью дней, к огням Тверской.И будто всё отлично с виду:умыт и трезв, идёшь в театр —но чувствуешь: с тобой в корридувесь день играет психиатр.Ты, может, в парках строгой Веныбредёшь меж статуй героинь —а врач решит – и резко в венывведёт любовь, как героин.Спокойней – в домике с охраной,решёткой, каменной стеной,где мне зализывают раны —чтоб не осталось ни одной,где нет ни долга, ни заботы,ни вин, ни бед… Халат надетьи от субботы до субботына подоконнике сидетьи издали смотреть на лицатолпы, на улицу в огне.А рядом Гоголь отразитсяв забитом намертво окне.

Осколки

Разбиваются – опять – на кускивсе мечты, что я держала в руке.Барабанит горечь грубо в вискии болтает – на чужом языке.

Поднимаю я осколки с земли —может, склею – зажимаю в кулак.Но мечты уже – в дорожной пыли:и не там я – и не с тем – и не так…

Только вишенкой на рваных краях —на кусочках – тёмно-красным блеститкапля крови – от мечты острия,от осколка, что сжимаю в горсти.

О нас

В порыве, в огне и в пылу безотчётно сметаяналаженный быт, превратив его в жаркую небыль,взорвётся накопленной страстью вулкан Кракатауи ринется в небо.

Под рокот и грохот, в горячке искрясь от каленья,он рад как ребёнок свободе от уз и уступов.И долго ещё будут волны голубить колениобугленных трупов.

А после – уляжется буря, и, дни коротая,спокойное море разнежится, пепел размочит.Но жадно потянется к небу Дитя Кракатау.Пока ещё – молча.

Австралия

Мы уплываем – словно шаткий плот,чуть не слетевший вниз, в земную полость,когда планета ринулась вперёд —и древняя Пангея раскололась.

Мы на осколке – гости. Чужаки.Колёсами цепляемся за камнимеж бесконечным морем и пескамии чувствуем – на нас глядят векамитеней тревожных тёмные зрачки.Живём в плену. Пустыня и вода.Звоним глухим, усталым абонентам…

Мне страшно оставаться навсегдав смирительной рубашке континента.

Зарисовка из Шри-Ланки

Конец июля. Влажная жара.Здесь мошкара устраивает танцына тёмных ликах сказочных посланцевдругих миров. Даров цветистый ряд.Обряд. Поют, жуют, снуют и спят.Как мошкара, на звуки заклинанья —или молитв – мы движемся вперёд,под ступы белокаменный живот,беременный уже ненужным знаньем,мы, пилигримы, суетная нить —коснуться, помолиться – и забыть.

Назад иду сквозь лес. Тропа пуста.Мангуст – два глаза, круглых от испуга —вдруг глянет на меня из-под кустаи – Будда правый! – мы поймём друг друга.

Моя Одиссея

Рассеян по миру, по морю рассеянмой путанный призрачный след.И длится, и длится моя Одиссеяуж многое множество лет.

Ну что, Одиссей, поплывём на Итаку —на север, на запад, на юг?Мой друг, нам с тобою не в новость – не так ли? —за кругом наматывать круг

и загодя знать, что по волнам рассеяннаш жизненный путанный путь…Слукавил поэт – и домой Одиссеяуже никогда не вернуть.

Андрей Попов

Молчание реки

Попов Андрей Гельевич родился в 1959 году в Воркуте. Окончил Сыктывкарский государственный университет, филологический факультет. Публиковался в журналах «Наш современник», «Юность», «Север», «Арион», «Родная Ладога», «Крещатик», «Московский вестник» и других. Стихи переводились на венгерский язык. Лауреат еженедельника «Литературная Россия», премии правительства Республики Коми в области литературы им. И. А. Куратова, Южно-Уральской премии, Международной литературной премии им. С. Есенина «О, Русь, взмахни крылами» и других. Член Союза писателей России. Живёт в Сыктывкаре.

«Провинция, словно Медея…»

Провинция, словно Медея,Убьёт, если надо, детей…Что счастье? – Всего лишь идея,Какую посуду ни бей.Контора, как водится, пишет.Как водится, рядом роддом.Для полного счастья детишекОсталось убить топором,Чтоб в точности всё по законуАнтичного жанра – судьбы,Чтоб стало обидно ЯсонуЗа если бы и да кабы,Чтоб вздрогнула строгая лира,Печалью до сердца пробрав,Когда он умрет под буксиром,Речным толкачом «Аргонавт».И станет России яснееК чему этот медленный суд…Провинция – это идея,Которую не предают.

Молчание реки

Течет река, не зная языка —Ни русского, ни коми, ни иного.По ней плывут цветы и облака.

Молчит река.Не говорит ни слова.

Река и речь, язык наш не забыл,Одна у них природная основа.Но речь на дно осела, словно ил.

Молчит река.Не говорит ни слова.

У Стикса невысокая волна —Кто не прочел молчания речного,На время лишь поднимет ил со дна…

И вновь рекаНе говорит ни слова.

«Поэт молчит…»

Поэт молчит,Слова сжимают душу,Сжимают жизнь.И надо слушать…Слушать!И слышать —СлышатьТонкий переходОт жизни к слову.И наоборот.

Поэт молчит…А празднословья ветерБезудержноГуляет по планете,Несёт пургу душевной шелухи —Трескучий вздор,Ничтожные стихи.

И даже пастырьВ комнате алтарнойЗаписывает свой стишокБездарный,Чтобы поэта хлопнуть по плечу:– Молчишь, поэт?А я вот не молчу.

Мои стихи читают хором детиИ премию«Всё сказано на свете»Вручили мнеТоржественно вчераЗа легкий слог и брызги от пера.

Поэт молчит,А про себя рассудит:– Хорошие мне – слава Богу! – людиВстречаются.Прощают мне грехи.Но чёрт их дёрнул сочинять стихи,Когда не слышатТонкий переходОт жизни к слову —И наоборот.

Конь на крыше

Так не люблю, когда тревожат всуе,Зима притихла – нет с утра пурги,Сижу в сенях, медведя дрессирую,Учу, как надевают сапоги.

Медведь ворчит. Как вдруг вбегает дьякон,И, сунув косолапому изюм,Он начинает нервно полуплакать,Что на деревне булгатня и шум.

– Чужак какой-то, верно, малохольный,Палит из пистолета, всех кляня,И конь хрипит на крыше колокольни —К кресту привязан. Очень жаль коня.

Неловко получается, однако,По колокольне странный тип палит.Считает дед Михей, что князь Монако.А если из Саксонии бандит?!

С ним ребятня, наверно, пошутила,У нас за нею вечно недогляд.И бабы – в плач, а мужики – за вилы,Но ждут, что делать, кто же виноват.

– Я, видишь, занят? Только вышел в сени!Ну ладно, отче дьякон, зря раскис.Сейчас топтыгин сапоги наденет —И разберемся, что там за киргиз.

Кого к нам только не заносит лешим!И каждого от всей души прошу:– Оставь в покое Русь! И хватит вешатьКоней на колокольнях и лапшу.

Придешь с любовью – встретим караваем,Придешь с мечом, с обидой – видит Бог,Медведь и тот скорее понимает,Уже почти надел один сапог.

«Друзья мои протрезвели…»