Психолавка - Роджер Желязны

Боже мой!

— Моя не говорить по-немецки, — промямлил я, как полный кретин. — Пусть твоя лучше говорить по-английски.

Бетховен смерил меня сердитым взглядом, подбежал к клавикордам и ударил по клавишам, взяв аккорды сразу в трех октавах, — возможно, это как-то помогло ему прийти в себя, потому что он прорычал уже спокойнее:

— Dot verdammt Shakespeare. Его schatten призрак гонялся за мной und задал mir schoene прекрасную инспирацию. Это же… ist dein Пятая. С-с-соль-соль-соль-ми бемоль… Fuenste. А здесь ф-ф-фа-фа-фа-ре… И все в до-миноре! Wunder-schoen!

— И это ваша Пятая? Пятая симфония?

— Ja! Ja! Fuenste symphonie. Я слушал этого духа, ожидая продолжения, желая komponieren, сочинять, und неожиданно проклятый schatten переменил мою инспирацию.

— Как?!

— Никакой Пятой симфонии до-минор! Этот verdammt призрак Шекспира стал напевать мне вполголоса минорные терции, квинты… Блюзо-вый интервал! Синкопы! Mit synkopieren! Неслыханно! Auslaendish! Verrueckt! Symphonie in Blau!

В общем, полный гевальт!

ГЛАВА 2. АССОРТИМЕНТ ЛАВКИ МАЗЕРА

— Он вгрызался в ваши алмазные кирпичи снаружи, — сообщил я им, — а когда я весьма бегло, надо сказать, осведомился на суахили, что ему угодно, он упал замертво.

— Возможно, не смог вынести твоего акцента, — усмехнулся Адам, осматривая тело. — По-моему, это вообще никто. Настоящий Джон Доу!' У него хоть какие-нибудь документы есть?

— Я как-то не искал. Просто оттащил труп подальше, с глаз долой, и стал ждать вашего пришествия на землю.

— Проверь-ка ему карманы, нянюшка. Тип, который способен жевать кирпичи из алмазной крошки, не может не быть интересным. — Мисс Сссс молча принялась за дело. — А ты, Альф, расскажи-ка мне все по порядку. С какой стати тебе понадобилось выбегать на двор? Ты что, слабительное принял? Или просто решил пренебречь своими прямыми обязанностями?

— Ничем я не пренебрегал. Хотя, если честно, такую возможность обдумывал. Но не успел я ее обдумать как следует, как сюда ворвался этот чертов столб от коновязи да еще с обвинениями в мой адрес.

— Что? Неужели сам покойный великий Людвиг ван пожаловал?

— Да-с, Бетховен во плоти-с! И ужасно злобствовал по поводу того, что этот дух заставил его сочинить «Симфонию в блюзовых тонах»!

Адам заржал.

— Ну, полный гевальт!

— Именно эти слова я и произнес.

— И как тебе удалось это уладить?

Фиктивный персонаж в суде.

— Я на него воздействовал как психотерапевт.

— Ну-ну, ври дальше!

— Но я, честное слово, сумел на него подействовать!

— Только не говори, что там. — Адам указал на Дыру.

— А я и не говорю. Я воздействовал на него прямо здесь, возле клавикордов! И мне ужасно интересно, что на сей счет думают те, кто за тобой наблюдают.

— Cela m'importe peu. Это совершенно неважно. Давай все по порядку.

— В общем, воздействовать на него было нетрудно. Я просто напевал, выстукивая одним пальцем то, что смог припомнить из его Пятой, и вдруг он весь затрясся и заявил, что я вдохновил его на новый шедевр, и принялся как безумный набрасывать мелодию на каких-то клочках бумаги. А потом я его проводил до порога, и он благословил меня по-немецки. А за дверью я и обнаружил того типа, что жевал кирпичи…

— Да ты просто гений. Альф! Между прочим, этот великий покойник, Людвиг ван, не предложил никакой платы?

— Он был весь охвачен вдохновением. Но я все-таки умудрился кое-что с него содрать.

— Как же тебе это удалось?

— Я умыкнул часть его записей. — И я передал Адаму клочок бумаги с нацарапанными на нем нотными линейками, нотами и пометками AJlegro con brio и Andante con moto. Внизу красовались инициалы: LvB.

— Господи Иисусе! Пресвятая дева Мария! — Адам был просто в восторге.

— Это же стоит целое состояние! А не сделать ли мне тебя своим постоянным партнером, Альф?

— Нет, это уж совсем ни к чему. Но отчего это наша дорогая Глория не говорит со мной и не смотрит на меня? Неужели она за что-то на меня сердится? Может, я снова что-то сделал не так?

— Нет, дело совсем не в этом. Она просто готовится менять кожу, а это всегда повергает ее в депрессию.

— Менять кожу? Вылезать из собственной шкуры?

— Вот именно. Она ведь змеиного племени, если ты помнишь. И никогда не знает, как будет выглядеть в новой коже. Вот и волнуется.

— Но ведь змеи, меняя кожу, не меняют окраски; они просто становятся больше, и…

— Ты совершенно прав, и она все прекрасно понимает сама, но ничего не поделаешь — волнуется!

— Я просто не представляю, чтобы она согласилась утратить хотя бы часть своей привлекательности!

— Ага! И ты к ней в плен попался!

— А у вас, в вашем кошачьем племени, тоже бывают проблемы, связанные с вашим естеством?

— Господи, конечно! И еще какие! Да с ними все наши непристойные любовные песни связаны! — И Адам запел:

Коты на крышах, коты — герои, Пораженные сифилисом и геморроем, Кошки с поднятыми кверху задами Празднуют славный разврат вместе с нами…

— А что, и Глория в этом участвует? — ревниво осведомился я.

— Няня? Моя дорогая хранительница? Да ты с ума сошел! Никогда в жизни! К тому же меня всегда привлекали исключительно женщины-кошки.

Мне сразу стало легче.

— Ну тогда расскажи, где, в каком времени и как долго вы пробыли? — попросил я его. — Здесь-то всего часа два прошло.

— Мы были в Нью-Йорке. В XXV веке. Неделю.

— Так, значит, Нью-Йорк в XXV веке все еще существует…

— Более или менее.

— Добыли что-нибудь для этого Иддроида, которого создает граф?

— Да, будь я проклят! Шестое чувство. Это что-то вроде дара предчувствия.

— Если только такой дар существует. Я, правда, знаю, что многие женщины уверены в том, что обладают какой-то там интуицией…

— Да, и они правы, Альф. У меня есть в запасе несколько таких красоток. Из-за одной, между прочим, Дока Холлидея убили.

— Того ковбоя? А что же он ее предсказаний не послушался?

— Сказал, что и без того понимал, что скоро умрет, и просто не хотел знать точное время и место. Но то шестое чувство, о котором я упоминал, — это некое всеобъемлющее чувство времени и пространства, этакое омнихроночувство, дающее возможность окинуть взором всю временную ось и разом увидеть прошлое, настоящее и будущее.

— Не может быть!

— Может. Именно поэтому Калиостро так хотелось раздобыть это чувство.

— Где ж ты его обнаружил?

— Как ты выражаешься, «во плоти-с».

— А теперь, как ты выражаешься, «давай все по порядку»!

— Лет пять назад, — покорно начал Адам, — тот парень явился ко мне с собственным портретом, нарисованным одним модным американским художником по имени Ван Рин. Парень этот был из самого начала двадцатого века и жутко боялся за свою жизнь, потому что этот Ван Рин изобразил его как «Le Pendu», то есть «Висельника», из карт Таро — знаешь, на которых предсказывают судьбу? И мой клиент был изображен болтающимся на перекладине вверх ногами, то есть он был подвешен за ногу, а руки у него были связаны за спиной! И был он абсолютно мертв.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});