Тайна Обители Спасения - Поль Феваль

В 1838 году в этом квартале имелись еще обширные пустыри, принадлежащие Фоли-Божону, а улицы Фрид-ланд не было и в помине. Было здесь несколько международных пансионов, знаменитый родильный дом, три или четыре особняка, утопавших в роскошных садах; все более-менее значительные строения располагались на старинных городских артериях, таких, как улица Оратуар или главный проспект Елисейских полей.

Самым красивым среди домов был без сомнения особняк маркизы д'Орнан, вдовы бывшего пэра Франции и сестры министра времен Реставрации.

Прелестный особняк был выдержан в итальянском стиле: утверждали, что центральную его часть возвел знаменитый финансист, давший имя всему кварталу. Дом госпожи маркизы был гораздо больше по размеру, чем расположившийся на противоположной стороне маленький «греческий храм», где умерла Дельфина де Жирарден, но взгляд невольно сравнивал их, заинтригованный тайной перекличкой стилей.

С улицы видны были только белые колонны, окружавшие монументальный парадный вход, остальная часть постройки и многочисленные службы прятались в густейших зарослях, благодаря неровностям почвы имевших диковато-живописный вид. За домом начинался сад, вернее, парк; увитый плющом переходный мостик пересекал дорогу, ставшую ныне улицей Бальзака, и очаровательные владения маркизы продолжались дальше: купы деревьев перемежались с шелковистыми лужайками и клумбами цветов вплоть до самой стены Бель-Респиро.

Ко времени нашего рассказа госпожа маркиза д'Орнан, урожденная Жюли де ла Мот-д'Андай, уже перешагнула последние границы молодости: она без всякого стеснения носила седые волосы и не возражала против того, чтобы ее считали «дамой политической»; кроме того, она прилагала особые старания, чтобы казаться изысканной и остроумной.

Впрочем, политические ее воззрения весьма напоминали религиозные: она верила в Людовика XVII, однако вера ее, надежно упакованная в футляр благочестивых роялистских упований, наружу никогда не выставлялась.

Удивления достойно, до чего одинаково покладистыми были самые разные персонажи (неважно, самозванцы или нет), подвизавшиеся в роли Людовика XVII, которых немало было в первой половине века – иные коллекционеры насчитывают их целую дюжину. Все эти претенденты на престол отличались на редкость добродушным нравом.

Насколько мне известно, никто из них не питал крамольного замысла раздуть пламя гражданской войны. Амбиции их не простирались дальше того, чтобы иметь вокруг себя небольшой кружок людей богатых и доверчивых, не отказывающихся при случае сказать полушепотом: «Ваше Величество!», а главное, готовых предоставить в их распоряжение хороший стол, удобную квартиру и приличный гардероб.

Следует заметить, что все эти «принцы» низкого пошиба без всякой задней мысли сильно компрометировали партию роялистов, захиревшую в период Реставрации, однако продолжавшую существовать и при Луи-Филиппе. По сей причине буржуазно-благоразумное правительство Июля остерегалось чинить помехи невинному промыслу наследников короля-мученика, и всей Франции было известно, что Людовикам XVII не возбраняется разгуливать по Сен-Жерменскому предместью и даже гастролировать в провинции.

В пику роялистской оппозиции претендентам на престол весьма охотно подписывались подорожные листы. Впрочем, и для них существовали кое-какие ограничения: на людях им рекомендовалось прятать орифламму[1] под рубашкой, а присягу на верность принимать где-либо в укромном месте – в гостиной замка, например, или в трапезной священника.

Маркиза д'Орнан была очень богата и тоже прикармливала в своем доме принца (у нее в салоне он назывался Сен-Луи), надеясь со временем увидеть его на французском троне. Разумеется, восшествие его на престол должно было произойти без пролития крови, исключительно благодаря помощи Провидения, которое рано или поздно откроет глаза ослепленному народу. Чтобы слегка подтолкнуть Провидение и облегчить своему принцу путь наверх, маркиза д'Орнан в своем роскошном особняке на Елисейских полях давала балы и устраивала приемы, собиравшие самое отборное общество.

Никакой политической окраски у этих приемов не было; на них бывали сторонники правительства, лидеры оппозиции, несколько писателей, несколько служителей культа, много красивых женщин и изрядное количество модных мужчин, среди которых особо должен быть выделен подающий большие надежды молодой юрист, человек безупречной репутации, удостоенный дружбы министра юстиции: следственный судья Реми д'Аркс. Несмотря на свою занятость и блестящие успехи на профессиональном поприще, он был частым гостем особняка Орнан, неизменно радушно принимаемым маркизой и ее кружком.

Судья был любимцем некоего почтенного господина, который, можно сказать, царствовал в особняке Орнан, наравне с принцем окруженный благоговейным поклонением маркизы. Очень старый, очень знатный, очень, богатый, он сделал благотворительность главной своей заботой, если не сказать – профессией. Когда-то он сражался в армии Бурбонов в Неаполе и сохранил привязанность к своему военному чину. Все называли его полковник Боццо-Корона.

Стоит упомянуть еще одного человека, отмеченного особой благосклонностью маркизы: не обремененный дипломами, зато весьма тонко разбирающийся в премудростях практической жизни, он носил имя де ля Перьер и не обижался, когда обходили молчанием его баронский титул. Маркиза давно уже доверила ему ведение своих дел, и он бдительно стоял на страже ее интересов. Добавим по секрету, что господин де ля Перьер, широко известный во Франции и Наварре, был к тому же облечен высокой миссией: он должен был, действуя осторожно и с большой оглядкой, «прощупывать» людей, чтобы укрепить стан принца преданными и надежными сторонниками.

Когда часы пробили десять, гостиная маркизы заполнилась гостями.

Справа от камина из украшенного золотом белого мрамора расположилась группа, состоявшая из принца Сен-Луи, полковника Боццо и седовласого старенького священника.

В наружности принца ничего примечательного не было, а всеобщее внимание окружающих, видимо, следовало приписать романтичности избранного им жизненного амплуа. Это был толстый мужчина с одутловатым лицом; его нос, мясистый и несколько коротковатый, можно было с некоторой натяжкой назвать орлиным, то есть имеющим право считаться бурбонским, а его голубой наряд был скроен по фасону, в точности скопированному с гравюр, изображавших графа Прованса с 1810 по 1815 годы. Волосы, зачесанные назад и собранные в косичку, осыпали воротник пудрой. Подобная прическа в то время уже не встречалась на парижских улицах, но в старинных особняках Сен-Жерменского предместья мода на нее не проходила.