Солнечный ветер (СИ) - Светлая Марина

Глаза снова вверх, к кадастровому номеру. Абракадабра из цифр. Ниже — размер участка. Дата возникновения права собственности — 2005 год. Орган, зарегистрировавший право собственности…

Назар замер, вглядываясь в экран. Теперь абракадаброй были не только цифры, но и буквы — каждый раз, когда натыкался на это самое: Брагинец Александр Юрьевич.

Брагинец Александр…

Стах грабил собственного друга. Или тот знал и разрешил? Или как? Назар всю жизнь считал, что означенная делянка принадлежит Шамраю-старшему. И черт на него, если бы реальным владельцем было лицо рандомное, но вот такой расклад — это что еще за бред?

Не выдержал, влез в кадастровую карту, быстро нашел нужный участок, заодно пробил те, что находились рядом. После перешел в Сведения государственного земельного кадастра, и поочередно прошелся по каждому. Выяснил, что соседний, смежный, ближе к озерам, — и правда Стаха. А этот… Брагинца? Того самого Александра Юрьевича Брагинца, с которым дядька, вроде, всю жизнь дружил?

Нет, в ступор он не впал, а если и растерялся, то ненадолго. Тот факт, что дядя Стах кого-то там обкрадывал — для него не новость. Его методы никогда не отличались чистоплотностью, хотя Назар и считал, что, по крайней мере, с близкими он такого себе не позволяет. Теперь же портрет лишь дополнился небольшой деталью — позволяет с кем угодно и что угодно. Но и это полбеды. Конечно, оставалась некоторая вероятность, что Брагинец был в курсе и разрешил разрабатывать недра, но Назар в это не верил с первой же секунды, как ему эта мысль пришла в голову.

Беда была в другом. Накрыло его от другого.

От фамилии на экране.

Брагинец Александр Юрьевич.

Брагинец.

Самый большой про*б в его жизни. Самая большая ошибка в его жизни. Самый мерзкий его поступок, о чем он так никогда и не смог забыть.

Хозяин этой фамилии умер. Стало быть, отец… ну давай, Кречет, назови ее имя, столько лет прошло — назови… отец Миланы. Отец Миланы умер. А теперь Стах пытается нагреть на бабки его наследников. А значит, и саму Милану. Милану Александровну Брагинец.

Локоть неуклюже дернулся, когда он нажал на экран, не давая ему погаснуть. От этого движения на пол упала чашка, пристроенная на подлокотнике. Марта, сидевшая у ног, возмущенно мяукнула и метнулась в сторону. Назар ошалело растер лицо, дышать стало нечем. Не от того, что он все еще что-то чувствовал, а от того, что кроме стыда не чувствовал ничего. Сколько бы времени ни просы́палось песком сквозь пальцы, ни убежало водой, а чувство вины никуда не девалось, жило в нем все это время, выскакивало подчас из-за угла и напоминало: вот я, еще тут, ты же помнишь, что ты все та же мразь, что и тогда?

Назар всегда знал, что Милана никогда не позвонила бы ему, если бы не была в беде. Не сразу, не в тот момент, когда посылал ее, а через пару дней, когда вдруг дошло, что именно она ему сказала в тот их последний телефонный разговор. И что именно ответил ей он. Сначала думал, что просто отрежет ее от себя и тем самым спасет от пережитой боли. Оказалось, привязал навсегда. Чувством вины, росшим год от года. Она искала помощи, и что бы ни сделала до этого — его поступок и его ответ не делали хуже ее, они уродовали его. Он послал нахрен женщину, сказавшую ему, что ждет ребенка. Он даже Аню не смог послать, а Милану — вот так просто. Потому что ненавидел, и потому что в голову не пришло, что она может быть действительно беременна от него. Именно тогда, сразу. Уже потом, остынув, понял: такая вероятность была слишком высока, чтобы ее отбрасывать, но ему все еще было больно. Все еще было страшно. Будто освежевали и бросили сохнуть на песок, обнажив все внутренности, превратив в кусок мяса.

Но в действительности… разве он не сделал того же самого с ней? Ведь она не звонила бы. Не звонила бы. Не звонила бы! Если бы только не была в беде. А он не помог ей, хотя, возможно, это было в его силах. И какая уж разница, чей ребенок. Чем он, тогдашний, лучше, чем она, не пришедшая к нему в СИЗО, когда он считал, что влип бесповоротно?

Потом родился Морис. Рос. Превращался из орущего комка плоти в человека. И видя его раз от раза Назар все острее и болезненнее переживал собственную подлость по отношению к другому человеку, которого даже не знал. И не знал, родился ли он, существует ли. И тоже ведь было неважно — его или не его. Какая разница, если тогда он мог повлиять и помочь? Женщине, которую любил. Существу, которое было в ней.

Этой вины Назар не забывал никогда и так и не справился.

Возможно, единственное, с чем он не совладал в своей жизни.

Успокоился, приглушил, забил другими впечатлениями, но так и не сумел пережить.

А теперь его прошлое — вот оно. Вот в этой фамилии. В понимании, как близко. Он очень близко. Как ни разу за все эти годы не был. Руку протяни — фамилия на экране не изменится. Брагинец.

Брагинец, который умер.

И его наследники, которых Стах хотел обокрасть.

Милана, которую Стах хотел обокрасть.

Милана, перед которой Назар так бесконечно и так давно виноват, и она даже не знает, что он считает себя виноватым.

Милана, которую он так долго хотел отыскать, пока не стал натыкаться на билборды с ее лицом — она сама его нашла, став настолько недосягаемой, что двадцатитрехлетнему Назару Шамраю и не снилось. Теперь искать, как искал тогда, уже не надо. Теперь в его статусе и его положении — найти чей-то адрес просто. Пальцем шевельнул — и будет вся информация, не то что в прошлом…

И еще в его силах помочь. Помочь избежать несправедливости, пусть это такая мелочь… не сравнить. Не сравнить даже с тем, что ему так и неизвестно, родила ли она тогда, и он уже даже не понимал, хотел бы этого или нет. Потому что обе вероятности раздирали ему душу одинаково. И все равно, чей это мог быть ребенок.

Но жизнь подбрасывает иногда невероятные расклады. Вот ее фамилия перед ним. Вот повод найти наследников. Полгода прошло после кончины владельца и Стах суетится в свойственной ему манере действовать на опережение. Но Назар тоже ведь научился просчитывать все возможности. От Станислава Яновича и научился, кто еще мог быть лучшим наставником?

Не понимал он только одного. Даже через два дня, подъезжая к дому, в котором жила вдова Александра Юрьевича Брагинца, Назар не понимал всего лишь одного. Что, вжимая кнопку звонка на воротах, на самом деле он не абстрактным наследникам хочет помочь. Он хочет увидеть Милану, потому что впервые за столько лет близко. И потому что уже почуял ее рядом с собой.

После обычных вопросов о цели визита калитка распахнулась, и женщина средних лет, оказавшаяся на пороге, проводила его в небольшую беседку недалеко от дома, куда спустя еще минут пятнадцать пришла и хозяйка. Невысокого роста, в платье, обманчиво простого фасона, она подняла глаза на гостя и несколько долгих минут удивленно разглядывала Назара, словно пыталась что-то вспомнить.

— Здравствуйте, — проговорила наконец Наталья Викторовна. — Простите, что вам пришлось ждать. Ко мне редко приходят, и я… не совсем поняла, по какому вы вопросу.

Назар тоже видел ее первый раз, эту женщину, которая, чем черт не шутит, могла быть его тещей. Если бы… он не про*бал всего тогда если бы. Только вот он ее знал, а она его, наверное, нет. Или забыла давно, если Милана упоминала когда-то.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Здравствуйте, — прочистив горло, проговорил он и протянул ей руку. — Меня зовут Назар Шамрай, я племянник Станислава Яновича. Думаю, вы должны знать эту фамилию… примите мои соболезнования.

«Назар Шамрай», — промелькнуло в голове Натальи Викторовны, и она вспомнила. Фотография в комнате Данилы. Парень в шортах и майке. «Папа». Конечно! Потому он и показался ей знакомым. И все же… Она внимательнее вгляделась в черты своего неожиданного гостя. Похож и не похож одновременно. Потом перевела взгляд на протянутую руку — мужскую, сильную, с какой-то птицей в виде татуировки на коже от запястья до локтя — и легко и быстро коснулась его пальцев, пока пыталась понять, что же этот человек делает в ее доме. Откуда взялся и почему вдруг именно сейчас. Прожив всю жизнь в тени мужа, Наталья Викторовна терялась от свалившихся на нее самостоятельности и ответственности.