Бывший рай - Алек Майкл Экзалтер

Субкапеллан Кринт хорошо понимал родственную душу командира спецгруппы, но в том, как его непритязательность сумеют по достоинству оценить вышестоящие, майор Тотум определенно сомневался, но все же надеялся на понимание. По крайней мере, начальником штаба к нему приставили не другого нобиля из командного резерва, а лейтенанта Хампера, делающего публичную карьеру под крылышком у трижды магистра всех наук высокоученого антикварного полковника Тео Сальсы. Яйцеголового ксенопланетолога капитана Алмо тоже, полагал барон Тотум, можно было не опасаться, пусть его он там какой-то паннонский младший граф.

… Надо бы глянуть в метагалактическом атласе, где эта Паннония, первый раз в жизни слышу…

Военспецов в униформе рейнджеров майор Тотум как конкурентов, способных подсидеть его на службе, всерьез не воспринимал. Он всегда был непоколебимо убежден: лишь строевые командиры-комбатанты могут далеко продвинуться в корпусе, дабы блистать звездными скоплениями на погонах и галактиками на петлицах. Об иной судьбе он не помышлял и непрестанно думал, почему же его затирают на службе, в 54 года он еще майор, а более удачливые однокашники по Контийской академии уже щеголяют галактическими спиралями. Родился ли он в красном свете несчастливой саксонской звезды? Или же всему виной его дурацкие суеверия и неуязвимость, идущие в разрез с канонами Фиде-Нова и обычаями рейнджеров? Скорее, все-таки у него вторая беда, по крайней мере, такая версия позволяет рационально объяснить, отчего не задалась его карьера в корпусе имперских рейнджеров.

На последнее карьерное обстоятельство ему не раз намекало начальство, и откровенно говорили друзья-однокурсники: Леки, тебе давно пора в амниотический бак, мы все по два-три раза погибали, кое-кто четыре, а ты с курсантских лет забыл, каково там в баке сидеть и учиться — черт ее побери, переподготовку для новой жизни. Однако Ал Тотум боялся признаться однокашникам и себе, будто бы ему страшно даже на время расстаться с земным существованием. Он был всего лишь дважды рожденным и только один раз ему пришлось умереть, согласно нерушимым традициям корпуса на службе императору. Но то было в академии, когда в соответствии с требованиями курса психологической и физической подготовки рейнджеров все кадеты прощались с жизнью на Террренморте.

… Слово-то какое отвратное, холодное — полоса смерти, бр-р…

Инстинкт ли самосохранения, атавистический здравый смысл или, быть может, случайно услышанная в детстве примитивистская ересь о грехе добровольного самоубийства и единовременности телесной жизни, тем не менее, нечто позволяло майору Тотуму во что бы то ни вытекало, инстинктивно-удачно, но бездарно и несчастливо для карьеры выходить живым, чаще всего невредимым из самоубийственных боевых столкновений и рискованных миссий. О своем вульгарно-материалистическом предрассудке и боязни самопожертвования Ал Тотум благоразумно помалкивал, даже на исповеди, но он не раз в мыслях обращался к Создателю с горячей мольбой простить ему смертный грех неверия в воскрешение идентичной плоти и бессмертной души во чреве амниотической машины. Как человек разумный Ал Тотум понимал: нехорошо, ой, грешно не верить в бессмертие души человеческой, коей предвечный всемогущий Создатель всего сущего даровал право и возможность в случае необходимости заменять бренную и тленную земную оболочку на обновленный облик по образу и подобию Своему. Но, вот, поди ж ты, вульгарной биологической смерти майор порой страшился не меньше твердолобых суеверов — приверженцев материалистического лжеучения об одноразовом употреблении телесного вместилища сознания и рассудка. Не пошли впрок майору Тотуму и благожелательные, но убедительные увещевания субкапеллана Кринта, прозорливо сумевшего разглядеть в потемках души сомневающегося в себе или добродетельно заблуждающегося единоверца мучительную дилемму вечной жизни и многократной смерти.

Суеверие, оно и есть не больше, чем суеверие, доказывал истовый фиделист Са Кринт в проповедях, в беседах наедине с братьями и сестрами по вере. Суеверие трудно поколебать разумными доводами, ссылаясь на общепризнанные достижения суперлативных технологий, позволяющих из клонированной оплодотворенной яйцеклетки за тот или иной срок выращивать в амниотическом резервуаре полноценный человеческий организм, наделенный бережно сохраняемой в имперском депозитарии матрицей сознания, снабженный долговременной памятью о прошедшей жизни вместе с благоприобретенными знаниями, умениями и навыками. Бороться с суевериями более пристало духовными средствами, обращаясь непосредственно к идеальной сущности человека, его целеполагающему, ценностному предназначению во Вселенной и доступной Ойкумене, как это делают идеологические институты, основывающиеся на первичности человеческого или надчеловеческого духа перед косной материей. Точнее говоря, материалистическим суевериям и предрассудкам можно и должно противопоставлять авторитетное слово, не требующее иных обоснований, кроме постулатов, аксиом, догматов, излагаемых в связных идеологических доктринах.

Вместе с тем, в чем проэклезиал Са Кринт был глубоко убежден, образчики гуманистического доктринерства, утверждающие тщеславно примат духа человека над материей и веществом суть преходящи, недолговечны, хаотичны. Лишенные внутреннего и внешнего порядка гуманитарно-просветительские теории противоречивы и разъединены в необозримом множестве. Бесчисленные гуманистические концепции и гипотезы лишены истинного духовного величия, так или иначе они конъюнктурно ограничивают себя приземленностью, тяжеловесными веригами конкретных обстоятельств, будучи намертво прикованными к изменчиво-лабильным условиям объективной реальности. Стоит человечеству, ведомому промыслом Всевышнего, слегка расширить пределы познания, изменив окружающую среду, скажем, в результате эпохальных научных открытий и технологических свершений, как тут же десятки, сотни гуманитарных доводов, прекраснодушных пожеланий, выдвинутых якобы для блага и во имя человека, обнаруживают собственную несостоятельность и ущербную эфемерность. Меняются времена, люди, меняется жизнь, делая ненужными, излишними устаревшие псевдорелигиозные гуманистические воззрения, апеллирующие к ветхому Адаму-прародителю.

В то же время прошедшие сквозь века и тысячелетия выдержанные уникальные боговдохновенные догматы истинной веры, отдающие приоритет объективным святым надчеловеческим истинам и ценностям, суть логичны, целостны, нерушимы в своей квинтэссенции, хотя иногда бывает и наоборот в грешной, априори лимитированной человеческой интерпретации. К бесконечности можно и должно стремится, но постичь рациональными чувствованиями непостижимые замыслы Создателя слабому и ограниченному человеческому разуму предвечно не суждено и не дано. Несть творения превыше творца! Часть всегда меньше целого. Однако Всемогущий и Всеблагой заповедал нам пути бесконечного, беспредельного общечеловеческого развития. Он вручил нам ключи к свободе, вложив в наши души непрестанное стремление к божественному совершенству, где путеводительными светочами становятся гениальные научные озарения, религиозные прозрения и откровения веры по своей духовной природе надмирные, вселенски истинные. Сотворим же знамение благостной бесконечности, братья и сестры. Да свершится истинно! В том числе и то, как суперлативные технологии сделали возможным, чтобы не во грехе и пороке единожды рождался человек разумный, а многократно выходил на ясный свет Господень из амниотических устройств, идентично адекватный чистому образу и подобию Создателя. Отрицать суперлативное непорочное зачатие и пресуществление духовного прототипа людского или не верить в благодатную посмертную реституцию своего идентичного тела — значит быть поганым язычником-гуманистом, профанируя само понятие бессмертия души человека, его разума, бесконечного во времени и пространстве в качестве орудия неисповедимых замыслов Создателя всего сущего…

Субкапеллан Кринт был красноречивым проповедником, но высшее командование корпуса имперских рейнджеров на религиозные или гуманистические верования личного состава, в сущности, не обращало ровным счетом никакого внимания. Тем не менее, рейнджеры крайне подозрительно и нелицеприятно относились к тем, кто, по наблюдениям братьев и сестер по оружию, руководствовался не бессмертным разумом, а рудиментарными животными инстинктами самосохранения временной телесной субстанции. Все мы, конечно, люди и человеки. Но не всегда и не во всем. И с патологическими личностями, вдруг ставшими одержимыми дикими первобытными безотчетными побуждениями, в корпусе прощались незамедлительно и эффективно: заведомо невыполнимая миссия или оскорбительный вызов на безнадежный поединок. И вот тайный суд чести выносит вердикт о сроках посмертной реституции или же приговаривает из строя вон выходящего жизнелюбца к бессрочному пребыванию в резерве-постмортем. Как говаривали рейнджеры: останется на том свете, пока черти-пришельцы с рогами и копытами не пожалуют на этот.