Юрий Данилович: След - Андрей Косёнкин

Новгородцы долго думали, в чём здесь их права князь ущемить хочет, чесали в башках - но так ни до чего и не додумались, хотя остались в уверенности, что крепостью этой он как раз на их права покушается, только хитро больно, загадливо. Однако же ни одно вече загадку ту решить не могло.

- Ну так что, мужи новгородские, ставлю крепость-то? - сколь возможно терпеливо вопрошал Дмитрий.

Да ведь и впрямь вроде бы нет ущерба, считай, одна чистая выгода от той крепости. Так что, как ни ломались, как ни противились новгородцы, а, в конце концов, всё-таки согласились:

- Ладность, князь, ставь покудова. Только однова деревянную!

- Да пошто ж деревянную ладить, когда камень кругом. Да и за морем-то вон, что у шведов, что у немцев, все крепости каменные.

- А нам оне, князь, не указ. Али не бивали мы их? Руби деревянную, и все тут!

- Да подумайте ещё: пошто ж деревянную-то?

- А вот так!

Ну коли уж «такать» начали, то и спорить нечего - али новгородца-то «перетакаешь»?

Ладно, срубил деревянную.

Стоит себе крепосца в стороне, никому не мешает, а чужим мореходам знак - здесь Русь. И вроде бы всем, кроме тех, кто хотел бы к Руси подступиться, от крепости той хорошо и покойно.

Ещё через год Дмитрий всё же уломал новгородцев на месте деревянного Копорья возвести крепость каменную. Здесь дело вроде легче пошло - благо же очевидно. И то пришлось Дмитрию везти вятших новгородцев во главе с посадником Михаилом Мишиничем на место, ещё раз крепость глядеть: а коли каменная-то она станет, так не будет ли от неё какого урону Великому Новгороду и Святой Софии?

Поглядели, возможного урона вроде не обнаружили, согласовали все честь по чести, и возвёл-таки Дмитрий настоящую каменную крепость назло врагам! То-то была радость ему - ведь, считай, впервые с тех пор, как пришли татары на Русь, пусть на дальней, на северной её окраине русские поставили крепость. И надо полагать, для Дмитрия то была не просто крепость, то был символ силы, знак того, что Русь готова к сопротивлению.

Прошёл ещё год. А там по какому-то вовсе иному поводу посадника Михаилу Мишинича сместили, поставили нового, а новый-то утверждать себя начал. А над кем утвердиться, как не над князем, да и народу надо было себя показать.

Кликнули вече. Как уж они там решали, неизвестно: но только решение приняли по-новгородски жёсткое и по-русски прямо-таки изумительное: ложно возведённую крепость срыть! Мол, не имел ты, князь Дмитрий, права каменную крепость ставить, потому как не было на то согласия нового посадника!

- Так ведь в прошлом годе-то и нового посадника ещё не было, - возразил Дмитрий, однако напрасно рассчитывал смутить своими словами новгородцев.

- Так что ж, что в прошлом-то годе его не было, зато теперь есть! Не согласны мы!

- Да с чем несогласны-то?

- А с тем, что крепость воззвёл против Нового Города!

- Да, ить, сами знаете, мужи новгородские, что не на вас сия крепость.

- Да кто ж тебя, князь, ведает? Сегодня не на нас, а завтра неизвестно, как обернётся. Срывай немедля или вон иди из князей!..

Вот и весь разговор! Ну, как тут не подосадовать? А где досада, там и война.

Новгородцы дочерей Дмитриевых в залог взяли. Дмитрий с верными переяславцами в Копорье запёрся, прознав про распрю, туда же к нему верный тесть Довмонт-Тимофей из Плескова подоспел.

Большая война не разгорелась!..

А ведь всё это не в один день творилось, да поди не без постороннего умысла. Надо полагать, Андрей-то на Городце всё это время тоже не сидел сложа руки. Да и бояре его думные во главе с Семёном Тонилиевичем хлеб-то, поди, недаром ели…

Словом, лишь только дошла до Андрея весть о распре великого князя с новгородцами, побежали из Городца гонцы с тайными грамотками. Сам же Андрей, не дожидая ответа на свои грамотки, потому как все уже заранее было сговорено, побежал к Менгу-Тимуру на брата жаловаться.

Все, мол, хан! Хоть казни меня, только нет более у Руси сил терпеть Дмитрия! Молчу про то, что слуг твоих верных воем заставил выть, не о нас речь - истинно терпеливы, да вот ведь ещё незадача какая: к тебе он, хан, не идёт, а каменны стены возводит, не на брата клевещу, а за тебя беспокоюсь - не от тебя ли те стены?

Вот уж, наверное, наслаждение татарину глядеть на русскую низость. Экие люди-то подлые! Да и есть ли иные люди на свете, кроме монгол? Не случайно же Вечно Синее Небо дало нам силу и право над прочими!

- Чего хочешь, урус?

- Отдай мне ярлык на великое княжение!

- А доволен ли будет брат твой?

- Дай мне войско на брата! Я ли не слуга тебе, хан?!.

- Что ж, коли не можете мира творить меж собой, так вот вам не по моей, но по вашей воле - война!

И ведомая Андреем татарва растеклась по Руси, как кровь по траве.

* * *

Ещё в тот первый поход нечеловеческий лик узрела Русь в образе городецкого князя. Да ведь не он вёл татар, а его самого вёл тот другой, Божий противоборец и точно метой своей пометил - исказил черты. Вечной гримасой злобы и ненависти перекосило лицо Андрея, судорога бешенства схватывала шею, когда что-то было не по его, жуткой длиннозубой улыбкой щерился рот, когда он глядел на людские муки и пламя пожаров.

Со времён Баты и Неврюевой рати не помнила Русь такой жестокости и такого насилия.

Не противясь татарам (вёл же их русский князь!), пали Владимир, Юрьев, Суздаль, Ростов, Переяславль, Тверь… Бесчестили юных дев и монахинь, мужних и вдовых баб, беременным вспарывали животы… Жгли и били, били и жгли!

Новый великий владимирский князь страхом утверждал свою бесправную волю…

Дмитрий, сведав, что Андрей ведёт на него татар, вынужден был без боя сдать новгородцам Копорье, а сам бежать за море, к тем, против кого он это Копорье и ставил.

Трудно понять, чему радовались новгородцы, когда, празднуя «великую» победу над своим князем, они срыли до основания крепость, поставленную на их же пользу!

Но, во всяком случае, радовались они излиха!

Глава шестая

С того и началось кровавое лихолетье, длившееся без малого тринадцать лет.

Как только Андрей вокняжился во Владимире и Великом Новгороде, он отпустил восвояси татар, уставших от грабежа и насилия, к тому же тяжко обременённых богатым сайгатом. Но только татары ушли, из-за моря в верный ему Переяславль вернулся Дмитрий и начал собирать полки на Андрея, успевшего заслужить всеобщую ненависть.

Узнав о том и прекрасно понимая, что ни сила, ни правда не на его стороне, Андрей в сопровождении неизменного Семена Тонилиевича кинулся проторённой дорогой в Сарай: мол, обижают!

Однако в Орде к тому времени помер воинственный Менгу-Тимур. После его смерти и зашатало Орду, ох как зашатало!

А началось все с того, что могущественнейший и грозный ака-Ногай в обход законного престолонаследника пожелал увидеть в ханском шатре младшего брата Менгу-Тимура Туда-Менгу. Были у Ногая на то свои резоны, и о них мы ещё поговорим подробней, сейчас же ограничимся лишь кратким замечанием о характере его ставленника.

По свойствам мягкой и робкой души Туда-Менгу был совершенно исключительным, ни на кого не похожим потомком Чингиза. С первых дней своего правления он обнаружил непреодолимое отвращение к власти вообще и к занятиям государственными делами в частности.

Единственно, что его увлекало, так это всякого рода факиры, кудесники, бахши, богомолы любых верований, которых он, впрочем, также принимал за волшебников.

Дитя, да и только! За что и был возведён Ногаем на ханский трон.

Князь городецкий упал ему в ноги:

- Брат родной убить меня хочет!

- Вот как? Брат - брата?.. Печально, но и не ново, - утешил Андрея хан. - Мне рассказывали об этом. Одного брата звали Авель, другого - Каин. Ты кто? - ласково спросил хан.

- Я? - растерялся Андрей. - Я русский князь!

- Нет, - махнул рукой хан. - Я спрашиваю, кто ты: Авель или другой?

Смертный пот прошиб Андрея. Как ответить? Кто он?

- Я слуга твой, хан! А брат мой дани тебе не хочет платить, гонит меня, убить хочет, - забормотал Андрей.

- Значит, ты - Авель?

- Я?..

- Ну а ко мне зачем пришёл?

- Хан, хан, дай мне войско!

- На брата?

- На брата.

- Значит, ты тоже Каин, - усмехнулся Туда-Менгу. - А где же Авель? - спросил он, уже не ожидая ответа от этого русского князя, сколь злобного, столь и жалкого.

В конце концов его ли дело, что так исстари заведено у людей, что брат убивает брата. И кто из них Каин, а кто Авель? Тот, кто убил, - тот и Каин?..

Люди только и делают, что убивают друг друга. Но не в ханской власти запретить им убивать. Оттого скучна и бессмысленна эта власть хану Туда-Менгу. Потому что, ежели кто-то хочет кого-то убить, он всё равно убьёт. Или убьют его. Вообще, на земле убивают так много, что если думать ещё и об этом, жить станет слишком грустно.