От лица огня - Алексей Сергеевич Никитин

уже есть, а будет ещё больше — на чём хочешь, на том и поезжай. Но если спешить, то это к моей кобыле. Вот вы, я вижу, приезжий…

— А что, так заметно? — удивился Сапливенко. За три года жизни в Киеве он привык чувствовать себя киевлянином.

— Конечно. Я старый Киев всегда узнаю. Только мало его осталось. Понаехали отовсюду, а особенно сейчас, когда столицу у нас объявили. Весь Харьков здесь. Деловые, строгие все такие. Только у нас город не для строгости, а для жизни построен. Даже когда здесь деньги были, большие деньги, всё равно умели жить не в строгости, а в удовольствии. Вы, вот, не из Харькова, я верно понимаю? Из Одессы, наверное? С моря?

— Верно, с моря, — не стал уточнять Сапливенко. Миновав улицу Энгельса, кобыла, похоже, проснулась и бодро трусила по Крещатику.

— Мне одного взгляда хватит, чтобы понять: не из Харькова человек. И не из Москвы — те ещё больше о себе воображают. А чем заканчивается? Пшик… Вот я одного футболиста как-то вёз. Капитан «Динамо», знаете, может? Тоже из москвичей. Мы тут таких в восемнадцатом, когда немец был в городе, насмотрелись. «Что это у вас ямы на центральных улицах? Что это у вас по Крещатику после дождя не проехать, канализация забилась, и вы не чистите?..» А сами драпанули из Москвы и из Питера, когда хвосты им прищемили. А потом и отсюда побежали. Вы, граждане, у себя в Москве сперва канализацию пробейте, а мы со своей сами разберёмся!.. И этот такой же был: папироски иностранные девицам тут раздавал, зажигалочку тянул прикуривать. Костюмчик — французский, ботиночки — немецкие. А знаете, почему восемнадцатый год? Потому что вчера он был, а сегодня нет его.

— Как нет? Кого нет? — растерялся Сапливенко.

— Да футболиста этого нет. Взяли после игры, прямо на стадионе. При скоплении почтеннейшей публики, как раньше говорили. Под ручки, в авто и тю-тю. Не слышали, что ли? Весь город уже знает.

— Костю? Да быть не может! — ахнул Сапливенко и тут же подумал, что как раз может. Щегоцкий был самый ярким нападающим в украинском футболе, героем десятков легенд, первым динамовским орденоносцем. Когда надо было выиграть у басков, громивших советские клубы, в подкрепление московскому «Спартаку» из Киева отправили его и Витю Шиловского. Так они и выступили: сперва в Москве за «Спартак», потом в Киеве за «Динамо». А на следующий год Костя сыграл капитана «Чёрных дьяволов» в фильме «Вратарь».

Его славе было тесно в футбольном мире, она захлёстывала всю страну, и сравниться с ней могли только злость и зависть, которые вызывал молодой независимый капитан «Динамо». Зимой, перед началом сезона, Костя вернулся из подмосковного санатория и рассказывал, посмеиваясь, как один из отдыхающих написал на него донос в партком санатория. Костю вызвал секретарь и потребовал объяснить, почему тот не носит орден, которым его наградило правительство. Щегоцкий хотел пошутить насчёт ордена на пижаме, но решил лишний раз не задираться и попросил пригласить доносчика, а потом долго и терпеливо объяснял обоим, что хоть он уже и награждён, но сам орден ему ещё не вручили.

— Следите за газетами, дорогие товарищи. И знаете что? В своей команде я бы вас видеть не хотел, с вами и в одном санатории опасно, — всё-таки не удержался он в конце.

Так это где-то под Москвой произошло, а сколько доносов написали на Щегоцкого в Киеве, знали только те, кто их читал.

— Улица Розы Люксембург, — объявил извозчик. — К какому номеру?

— К пятнадцатому. Дом культуры работников НКВД.

Весь недолгий оставшийся путь извозчик глухо промолчал, а получив деньги, не стал клянчить «на чай», пустил кобылу быстрой рысью и свернул немедленно, едва добрался до улицы Михайличенко. Похоже, он уже жалел обо всём сказанном.

3.

Директора Дома культуры Самуила Ароновича Ребрика Сапливенко застал на рабочем месте, но в нерабочем состоянии.

— Лёня, я чувствую себя так, словно вчера весь день пил. Так лучше бы я, извините за прямоту, пил, — пожаловался директор, когда Сапливенко вошёл в кабинет. — Эта жара… Сейчас я околею прямо здесь, за этим столом. Не уходите, посидите на диване — вызовете похоронную команду.

Ребрик брился наголо, холил пышные усы и на службу приходил в белом кителе. Но так он выглядел не всегда. До войны Ребрик был импресарио, привозил в Киев Морфесси, Вавича, Изу Кремер. Ещё остались те, кто помнят его монокль на золотой цепочке, идеальный прямой пробор, тонкую нитку усиков, подчеркивающих линию выпуклых ярко-красных губ.

Сапливенко познакомился с Ребриком в Баку, в конце двадцатых. Тогда он работал с цирковыми и уговаривал молодого боксёра выступать в Киеве, в цирке Крутикова.

— Пролетарию нужен, извините за прямоту, цирк! Кто мы такие, чтобы стоять на пути у пролетария?

Усики и монокль отошли в прошлое, но и время белого кителя ещё не наступило. Ребрик искал новое место в жизни. Когда Сапливенко приехал в Киев, Ребрик это место уже нашёл и занял, получив, в дополнение к окладу, паёк и путёвки в санатории НКВД по всей Украине.

— Самуил Аронович, — Сапливенко сел на диван, — пока похоронная команда занята более спешными делами, расскажите, почему у входа нет афиши с программой сегодняшнего вечера? Концерт отменили?

— Концерта не будет, Лёня. Художник пишет объявление. Скоро вывесит.

— А я две недели готовил доклад и сегодня отменил тренировку.

— Меня, знаете, тоже не предупредили, — Ребрик схватил платок и круговым движением протёр череп. — Никого не предупредили.

— Я пытаюсь понять. Это из-за ареста Щегоцкого отменили концерт? Или что-то ещё случилось?

— Послушайте, Лёня! Такая жара, а вы начинаете. Не говорите этих слов, просто внимательно послушайте, — Ребрик вскочил, запер дверь в кабинет и сел на диван рядом с Сапливенко. — Концерт для участников совещания руководителей районных и областных управлений НКВД, извините за прямоту, устроен, как баня. У него два отделения: во втором — акробаты, танцы, детский хор; в первом — лекция о международном положении. Вчера лекция, сегодня лекция, завтра лекция. А международное положение всем и без нас известно: вокруг фашисты, и это надолго. Поэтому работник районного управления, человек политически грамотный, засыпает на пятой минуте лекции, и никакой детский хор его после этого разбудить не может. Кто виноват? Ребрик! А зачем мне быть виноватым, Лёня? У меня на концертах зритель никогда не спал и спать не будет. Даже если это, извините за прямоту, начальник районного управления НКВД. Поэтому вместо лектора я приглашаю двух молодых людей, вас и Костю, поговорить за спорт. Вернее, Костю и вас, потому что, извините за прямоту, это он в трусах мелькает загорелыми