Крик ворона - Дмитрий Вересов

– Спасибо. – Она опустила глаза.

– Эй, ребята, вы что как не свои? – удивился Леня. – И на «вы», и цирлих-манирлих… Кончайте, а? Ну-ка, улыбнулись друг другу и давайте жрать, пожалуйста.

Он сел напротив Павла и стал намазывать масло на хлеб.

Стол был уже накрыт к завтраку, да не простому, а праздничному, с икрой, рыбкой и буженинкой, но без Тани, видимо, не начинали. Она сняла колбу с кофеварки, проверила, не остыло ли, разлила кофе в три чашки и села между мужчинами, спиной к плите.

Все трое жевали молча и сосредоточенно. Видимо, здорово проголодались. Минут через десять Рафалович блаженно откинулся на спинку стула и шумно потянулся. Таня достала сигареты.

– Можно и я тоже? – Павел достал из кармана мятую пачку «Опала».

– Эти лучше, – сказала Таня, протягивая ему «Кент». – Возьмите… возьми.

– Спасибо, – сказал Павел, взял сигарету, чиркнул спичкой и, дав прикурить Тане, прикурил и сам.

– Валяйте дымите, – поднимаясь, сказал Рафалович. – Я вот хоть и военный, а удовольствия в этом не понимаю. Иное дело водочка!

Павел автоматически кивнул.

– Я уж Павлу объяснял, – обратился Леня к Тане. – Мне срочно по делам надо. Это ненадолго, часа на три максимум. Я и собирался заскочить, тебя поздравить и туда рвануть. Теперь совсем опаздываю, засиделся с вами. Вы тут посидите пока, поболтайте… Пашка, дай слово, что не убежишь. А ты, Татьяна, смотри у меня, развлекай гостя дорогого, как умеешь. Если он скучать будет, я тебе этого не прощу.

– Ладно, – сказала Таня. – Я готовкой займусь, а Павел поможет. Вот и развлечемся.

Рафалович от дверей послал обоим воздушный поцелуй и скрылся в прихожей. Хлопнула дверь. Павел и Таня одновременно встали.

– Ну, здравствуй еще раз, – сказал Павел и посмотрел на нее.

Впервые за это утро взгляды их встретились. Проскочила голубая искра. Цепь замкнулась.

Все закачалось и поплыло, унося с собой опыт и боль прошлых ошибок, ожоги прошлых любовей, здравый смысл и все рациональные соображения. Таня всхлипнула и повисла у Павла на шее. Он дрожащими руками прижал ее к себе.

– Что же ты, что так долго не шел? – шептала она сквозь слезы. – Я ждала тебя, столько ждала, устала…

– Я искал, – растерянно произнес он. – Искал всю жизнь, но только вот сейчас понял, что искал тебя…

– Надо что-то сказать Лене…

Он взял ее лицо в ладони и бережно поднял, глядя в заплаканные и бездонные зеленые глаза.

– Я сам все объясню ему, – сказал он твердо. – Только завтра. Пусть сегодня будет и его день. Он заслужил.

– Да, – прошептала Таня. – Да, любовь моя…

Но случилось иначе.

Они не знали, сколько времени молча, не нуждаясь в словах, просидели на кухне, взявшись за руки. Если бы не телефонный звонок – кто-то ошибся номером, – сидели бы еще.

– Ой! – сказала, вернувшись от телефона, Таня. – Надо же готовкой заняться, а то Леня к вечеру гостей, наверное, назвал, да и сам скоро придет, голодный.

– Я помогу, – сказал Павел, – ты скажи, что надо.

Но все шло наперекосяк. Вместо сахара Таня опрокинула в песочное тесто для пирога полный стакан соли, а Павел выронил бутылку с маслом. Бутылка, упав на мягкий пол, не разбилась, зато из нее вытекло масло. Пока Павел бегал в ванную за половой тряпкой, в масляной луже успел с кайфом искупаться Бэрримор. Пока Таня отстирывала скользкую и визжащую псину под душем, а Павел самозабвенно растирал желтки для печенья, задуманного Таней взамен загубленного пирога, в духовке благополучно сгорела курица. Таня, первая учуяв запах дыма, прибежала на кухню, сопровождаемая недомытым и возбужденным Бэрримором. Пока Павел с Таней занимались ликвидацией куриной аварии, собачонок опрокинул на пол и на себя миску с желтками и принялся обрадованно их вылизывать… Повторно выкупав Бэрримора, Таня твердо заявила:

– Так не пойдет. Придется ехать на работу.

– Зачем? – недоуменно и опечаленно спросил Павел.

– У Люси отоварюсь. Надо же чем-то народ кормить. Я скоро.

Павел сел у окна и задумался. Как, о Господи, как объяснить все Леньке, какие слова подобрать?..

Он даже не заметил, как в дверях повернулся ключ, и поднял голову лишь когда на кухне появился чуть запыхавшийся Рафалович.

– Привет! – сказал он. – А Таня где?

– Э-э… за продуктами поехала. Скоро вернется.

– Понятно.

Леня выдвинул из-под стола табуретку, сел напротив Павла и серьезно посмотрел на него.

– Это даже хорошо, что она уехала.

Павел посмотрел на него с удивлением.

– Видишь ли, Поль, я… Смешно даже… Короче, мне нужен твой совет. Больше мне обратиться не к кому, а ты всегда все так хорошо понимал.

Павел спокойно смотрел на взволнованного, непохожего на себя Леню и думал: «Ой ли? Знал бы ты, милый Фаллос, насколько я ничего, решительно ничего не понимаю, что со мной, со всеми нами происходит».

– Ну, в общем… Самое позднее через месяц я подаю рапорт.

– Какой рапорт?

– Об увольнении из рядов. Я вынужден это сделать, иначе все здорово осложнится.

– А что такое?

– Понимаешь, мы – то есть дядя моей жены, я и еще один – в свое время задумали полезное дело. Заручились добром начальства, приступили. Получили первые результаты. И тут пошло-поехало… Какой-то гад накатал телегу. Мол, частная лавочка, нетрудовые доходы. Хотя, заметь, мы еще ни гроша с этого дела не получили… Короче, начались неприятности, Лилькиному дяде порекомендовали уйти по собственному, мне тоже намекнули. И это еще если учесть, что мы хорошо подмазали кого надо. – Павел невольно поморщился. Не замечая этого, Рафалович продолжал: – А то было бы совсем кисло. И вот, как ты понимаешь, пришла пора воспользоваться запасным аэродромом. За этим я и приехал сюда в этот раз – переговорить с нужными людьми, кое-что согласовать.

– Извини, я не очень понял…

– Я возвращаюсь в Питер. С женой и детьми. Устраиваюсь на работу. Потом попытаюсь вытащить сюда ее дядю с тетей…

– Боюсь, что тут я ничем помочь не могу. Я в таких делах ничего не смыслю, а отец давно на пенсии…

Леня прервал его нервным, дребезжащим смехом.

– Ты что, Поль, решил, что я об этом хочу с тобой посоветоваться? Да я сам могу дать бесплатную консультацию на высшем уровне не только тебе, но и, прости, твоему папе… Конечно, можно было бы устроить это дело и получше, но сейчас выбирать не приходится. Не та ситуевина.

– Так что же тогда? – спросил Павел.

Рафалович беспокойно заерзал на стуле.

– Ну… Моя Лилька… она толковая, умная… Я ничего ей не рассказывал, но она в курсе всех моих… добрачных похождений. Она определенно знает, что и сейчас у меня в каждом городе по бабе, не считая случайных связей. Знает, но предпочитает не гнать волну. Но, понимаешь, это только пока она может делать вид, будто ничего не знает. Но если ее такой возможности лишить, это будет… Это будет катастрофа, я точно знаю. А у меня двое мальчишек…

Павел внимательно слушал, не перебивая.

– Понимаешь, одно дело, когда она живет в своем Мурманске и знает, что у меня и в Питере кто-то есть, но знает еще, что я всегда возвращаюсь к ней и всегда буду возвращаться. И совсем другое, когда она приедет сюда, и наши ленинградские знакомые начнут ей показывать пальцами на Таню, смотреть со значением, словно сравнивая, – а все сравнения могут быть только в пользу Тани, – сочувствовать… То есть этого все равно не избежать, но будет лучше, если я смогу честно сказать ей… То есть, скорее всего, мне и говорить ничего не придется. Она и так все поймет. Перед ней мне бессмысленно лукавить…

Скулы у Павла напряглись. Он молчал, пожирая Рафаловича фамильным удавьим взглядом. Тому было не до взглядов. Он продолжал свою сбивчивую речь, словно несся с горы во весь опор:

– Да, я не преувеличиваю – у меня в жизни действительно были сотни женщин… и, соответственно, сотни расставаний… О, это всегда было легко – или очень легко. Но тут… тут случай особый… Понимаешь, Таня – она другая. Я… я уважаю ее. Да что там уважаю! Я ей многим обязан. Нет, не многим – всем. Всем!.. И она единственная из женщин, которую я в глубине души ставлю неизмеримо выше себя… Хотя была еще одна… Но ее уже нет. Ты знаешь, о ком я.

– Знаю, – прошептал Павел, бледнея.

– Я не вру тебе! – вскрикнул Рафалович. – Я действительно понимаю, что в сравнении с Таней я – ничто! И это несмотря на те… обстоятельства, в которых мы с ней живем… Я несколько раз ловил себя на гнусной радости оттого, что женщина, которой я недостоин, состоит у меня на содержании. Я гнал от себя эту радость и всякий раз откупался, делая Тане дорогой подарок… Я не знаю, чувствует она это или нет… Она всегда так радуется моим подаркам… Мы живем вместе полтора года, и она счастлива со мной, я это точно знаю. Она не раз говорила мне, как она мне благодарна, в каком аду она жила до встречи со мной, как боится вновь опуститься в ад… Она как-то призналась мне, что за день до нашей встречи чуть не выбросилась из окна. Я страшно боюсь, что она не выдержит, если мы расстанемся. Но иначе я не могу…