Возлюбленная кюре - Мари-Бернадетт Дюпюи

Наравне с другими гостями он отдал должное обильной трапезе и бордоскому вину, и шутки хозяина дома, которые с каждым выпитым бокалом становились все фривольнее, судя по всему, не оскорбляли его слух.

– И все-таки наш новый кюре мне нравится! – объявил доктор, когда гости разошлись.

Его супруга кивнула с таким видом, словно у нее на этот счет было другое мнение. Колен пожал плечами. Настроение у него было слишком хорошее, чтобы думать о таких мелочах.

– Ты была очень хороша сегодня, Матильда, – шепнул он на ушко жене. – Идем скорее в спальню, дорогая!

Намек был прозрачным и… обыденным. Доктор получил свою долю наслаждения в спальне, где витал одуряющий запах фиалки. И, едва управившись, уснул. Опечаленная Матильда еще долго вздыхала, лежа в постели. С Роланом они смогут увидеться не раньше понедельника…

Ангулем, во вторник 7 августа 1849 года

В это августовское утро на улицах квартала Умо царило оживление. Матросы и ломовые извозчики спешили к пристани, расположенной в самом его сердце. Зеленые воды Шаранты лениво отсвечивали на солнце, и создавалось впечатление, будто река стоит на месте.

Анни́ Менье с трудом продвигалась против течения в этом людском море. Возница двуколки, которому пришлось ее объехать, грубо выругался, но почтенная дама не удостоила его ответом.

Она спешила на почтовую станцию. Становилось жарко, и ей пришлось не раз остановиться, чтобы отереть пот со лба, после чего продолжить путь.

Женщина дородная, Анни не любила ходить пешком, но пропустить мальпост она просто не могла себе позволить. Сын Эрнест посоветовал ей воспользоваться именно этим видом транспорта. Конечно, место в мальпосте стоит дороже, чем в стареньком безрессорном дилижансе, но и ехать в нем куда комфортнее.

– К черту скупость! – сказал матери Эрнест. – Мне будет спокойнее, если ты поедешь в приличном экипаже. И жалованье тебе предложили неплохое, так что мы можем себе это позволить!

Услышав колокол церкви Сен-Жак, Анни Менье улыбнулась.

– Там, куда я еду, колокол придется слушать целый день! – пробормотала она себе под нос.

Корзинка и саквояж с вещами становились тяжелее с каждым шагом. Она часто перекладывала их из руки в руку, пока наконец не добралась до станции.

Здесь уже можно было перевести дух. В ответ на ее вопрос первый же встречный кучер указал на экипаж, отправлявшийся в Монброн. Анни отдала свой саквояж форейтору – подростку, обязанностью которого было укладывать багаж пассажиров в специальный ящик.

Не без труда она забралась в экипаж, где уже сидели пассажиры – элегантно одетая молодая дама с двумя сыновьями. Мальчики с любопытством уставились на новую соседку.

– Садитесь ко мне поближе, дети! Дайте мадам место! – тотчас же проговорила дама.

Но детям показалось забавным, как эта пожилая грузная дама устраивается на сиденье и вытирает красное от жары лицо, и они начали толкать друг друга локтями и хихикать. Мать пыталась осадить их укоризненным взглядом.

Анни же ничего не заметила. Она в экипаже, остальное не имеет значения. Теперь-то она поспеет вовремя! С этой мыслью она расправила свою необъятную юбку и прижала корзинку к груди.

На какое-то время дети притихли, рассматривая через окно четверку лошадей и ливрею форейтора, состоявшую из короткой красно-синей суконной курточки с отделкой из красной тесьмы и металлическими пуговицами, желтых кожаных штанов и шляпы с высокой тульей.

Но спокойствию этому не суждено было продлиться. Мальчики снова начали гримасничать и щипать друг друга. «Отшлепать бы их как следует! – подумала Анни. – Мой Эрнест в их годы вел себя как следует! Они у меня были воспитанные дети – он и его сестренка!»

Соседи привычно именовали Анни «вдова Менье». Ей было почти шестьдесят, но признаваться в этом женщина не спешила. И даме, пожелавшей ее нанять, она сообщила, что ей всего лишь пятьдесят два. «Почему бы не скостить лет пять, если приходится самой зарабатывать на хлеб?» – сказала она себе, спеша покинуть город, где жара ощущалась особенно остро.

После смерти мужа Анни Менье осталась без гроша за душой: он умудрился промотать все их сбережения. И вот уже несколько лет она была вынуждена работать прислугой и выполнять любую работу – готовить, убирать и стирать. Это было тяжело, но в душе Анни гордилась тем, что не зависит от своих детей. И наконец удача улыбнулась вдове Менье: ей предложили место в сельской местности. «Скромный домик священника – это вам не буржуазный особняк в три этажа на улице де Пари, где надо мыть посуду с утра до вечера!» – с воодушевлением думала она.

Этой переменой в судьбе Анни была обязана пирожнице из их квартала, которая похвалила ее перед своей клиенткой, сестрой некой мадам де Салиньяк.

Эта дама, супруга доктора из местечка Сен-Жермен-де-Монброн, подыскивала хорошую, серьезную служанку для кюре, который приехал в те края совсем недавно.

Эрнест по этому случаю сказал следующее:

– Если место тебе подходит, матушка, поезжай! Не понравится – ты всегда сможешь вернуться в мой дом. Не замуж же за этого кюре мы тебя отдаем!

К сожалению, Эрнест не смог ее сопровождать. Некогда он служил в резервном подразделении жандармерии, но теперь переквалифицировался в портные. А заказчики, как известно, ждать не любят, как нельзя отложить и запланированные примерки… Вспомнив, как они вчера попрощались, Анни вздохнула. Она целовала сына снова и снова, и на сердце у нее почему-то было тяжело. Конечно, Эрнест уже зрелый мужчина, но все равно остается ее ребенком, и расставаться с ним надолго было тяжело.

Была в этом деле одна деталь, которая ее беспокоила. Ну не странно ли, что служанку для приходского священника подыскивает дама из приличного общества? Разве не мог он сам этим заняться? Как бы там ни было, жалованье Анни предложили пристойное и, как Эрнест ее заверил, всегда есть дом, куда она может вернуться…

Наконец тяжелый экипаж тронулся и подкованные копыта лошадей застучали по мостовой. Дети какое-то время смотрели в окно, а потом снова начали шалить, но их мать, казалось, этого не замечала.

Анни вперила в нее укоризненный взгляд. Лицо ее спутницы было полускрыто за вуалеткой, но шляпа и платье из розового шелка были дорогими, а сама она выглядела весьма респектабельно.

У Анни вошло в привычку пристально наблюдать за людьми и обсуждать их поступки. Развлечений у нее, как и у большинства соседок, было мало, поэтому при случае она была не против посплетничать.

На смену булыжной мостовой скоро пришла сухая земля дороги на Перигё, обрамленной столетними платанами. Кучер то и дело подбадривал лошадей криком и щелкал кнутом.

За окном проплывали поля, с которых уже была убрана пшеница, виноградники и желтовато-серые крыши деревенских домов. Небо было блекло-голубым, даже с сиреневатым оттенком, солнце золотило чуть выцветшие травы и листья деревьев. «Если б не жара и эти противные мальчишки, поездку можно было бы назвать приятной», – рассуждала про себя Анни.

Мальчики продолжали тузить друг друга. Нарочно или нет, но они опрокинули-таки корзинку, которую Анни поставила у ног.

– Шарль! Альфонс! Ведите себя прилично! – напустилась на них мать. – Немедленно попросите у мадам прощения!

Старший мальчик пробормотал что-то себе под нос, а младший, ничуть не смутившись, весело спросил:

– Мам, скажи, мы поедем на рыбалку на речку Бандиа́?

– Поедем, но только если пообещаешь, что не будешь вести себя как в прошлый раз, когда ты толкнул Альфонса в воду. Вы ведете себя скверно всякий раз, когда ваш отец не может поехать с нами. О, мы уже почти приехали! Еще одна шалость – и будете наказаны!

Анни одобряюще кивнула, надеясь, что завяжется беседа, но красивая дама по-прежнему не обращала на нее внимания. Будущей служанке священника оставалось лишь закрыть глаза и дать мыслям и монотонному покачиванию кареты себя убаюкать.

«Хорошо, что хоть в доме у кюре не будет ни вздорной детворы, которую надо усмирять, ни кучи белья в стирку. И готовить много не придется. Да, моя жизнь будет приятной и спокойной, – говорила она себе. – Не терпится посмотреть, какой он, мой будущий хозяин…»

* * *

Пока Анни Менье ехала навстречу своей судьбе, кюре Ролан Шарваз, как обычно в этот утренний час, управлялся с бритвенными принадлежностями. Закончив, он умылся и тщательно изучил свое лицо в зеркале, подвешенном на крючке.

Удовлетворившись увиденным, он улыбнулся своему отражению и подошел к окну. В поселке было даже слишком спокойно – наверное, из-за жары, измучившей и людей, и домашнюю скотину. Сен-Жермен казался погруженным в колдовской сон…

«Сегодня приезжает новая служанка, – подумал он. – Надеюсь, она не станет вмешиваться в мои дела. Зря я послушал Матильду. Она все это затеяла, не подумав о последствиях. Мы больше не сможем уединяться у меня в спальне. А ведь это было так удобно!»