Леди Идеал - Анна и Сергей Литвиновы

– Нет, – задумчиво сказала Таня. – Скорее другое. Что все – все мы! – оказались в салоне ровно в то время, когда Полину убили. Смотри: я пришла – и столкнулась с ней. И Анаит она велела прийти именно в салон. И сестру туда же позвала. И при этом мы все трое имели основания ее ненавидеть. И дружно оказались на месте ее убийства. Неужели случайно?

Ходасевич широко улыбнулся и произнес, обращаясь к падчерице:

– Правильно мыслишь.

А Таня, вдохновленная его поддержкой, забормотала:

– Значит, так… На самом деле, я в тот день к косметологу идти не собиралась. Но мне позвонила Валентина, секретарша Полины (с ней мы в нормальных отношениях, она в тот же салон ходит), и сказала, что время пропадает, а со следующей недели мастер в отпуск уходит, и потом к ней месяц не попадешь, а у меня как раз настроение было на нуле, вот я и решила себя побаловать…

И Таня обратилась к Анаит:

– Слушай, а тебе кто велел в салон прийти, принести деньги? Полина?

– Нет, не Полина, – растерянно пробормотала маникюрша. – Мне звонила ее секретарь Валентина Георгиевна. – Татьяна переглянулась с полковником. – И сказала, что сегодня у меня последний шанс, чтобы решить дело миром. А иначе завтра Полина в суд подает.

Таня взглянула на отчима, протянула:

– Интере-есно… А как бы узнать, кто Полинину сестру в тот день в салон пригласил?

– Я это узнал, – усмехнулся полковник. – Ей тоже назначила день, час и место Валентина, Полинин личный секретарь.

* * *

«Ты не хотела его – вот и получи», – пульсировало в мозгу.

Она действительно не хотела этого ребенка, и бог ее наказал.

Все объективно, объяснимо, и ты решительно ни в чем не виновата. Любая бы задумалась: ни квартиры, ни прописки, ни работы, ни мужа… Умные в такой ситуации от беременности избавляются сразу. А Валя все на что-то надеялась. Что как-то наладится, что, раз уж дал Бог зайчика, даст и лужайку. Или что Миха, отец малыша, одумается…

Но чуда не случилось. Она так и осталась совсем одна. Без денег. Без перспектив. Без прописки. Без медицинского полиса. И сейчас, когда подступал новый год, а за окнами без устали рвались петарды, к ней даже «Скорая» отказывалась ехать. А шапочная знакомая, на которую Валя свалилась со своими проблемами, откровенно злилась. Той хотелось шампанского, праздника, она быстро устала от благотворительности, ее совсем не интересовали чужая кровь и боль. И чужой ребенок.

Она помогла Валентине накинуть пальтишко и потащила ее сквозь хмельную уличную толпу прочь. Куда угодно. Лишь бы уйти подальше от собственной квартиры с уютно мерцающей елкой.

– Отведи меня… до любого роддома, – хрипела Валя.

Боль скручивала пополам, перед глазами метались желтые всполохи, взрывы петард нестерпимо отдавались в измученном теле.

– А я знаю, где тут роддомы? – растерянно бормотала подруга.

– Ну, или брось меня. Уходи. Будь что будет. – Валентине уже действительно было все равно. Лечь в пушистый, щедро припорошивший улицы снежок и просто умереть.

– Нет, подожди… Точно! Я вспомнила! Западный медицинский центр, отсюда в квартале!..

Валя, хотя и чувствовала себя почти мертвой, нашла силы улыбнуться:

– Ты… смеешься? Это ведь коммерческая фирма! А меня даже в обычные больницы без полиса не берут!

– Обязаны взять! – отрезала подруга. – Там тоже врачи. Они все клятву Гиппократа давали!

Подхватила изнемогающую Валентину под руку и с новыми силами поволокла по праздничной улице. Валю шатало, прохожие с любопытством смотрели им вслед. Какой-то парнишка весело прокомментировал: «Девчонки уже набрались!»

Охранник в Западном медицинском центре оказался соотечественником. Он даже на порог их не пустил:

– Вы что, спятили? У нас здесь только по контрактам!

Но, по счастью, шумом на крыльце заинтересовался дежурный врач. Едва взглянув на смертельно бледную Валентину, рявкнул на охранника:

– Ты что, совсем варвар? Носилки!..

А уже через десять минут Валя проваливалась в забытье. И, отдаваясь на волю спасительных волн наркоза, слышала, как где-то в ординаторской телевизор транслирует триумфальный бой курантов.

…В себя она пришла уже первого января. Крошечная, очень чистая, палата, в окно рвется веселый солнечный свет, и почти никакой боли, лишь слегка потягивало живот. И еще очень тихо кругом.

Валя попыталась вскочить, голова закружилась, она застонала, в палату тут же вошел врач. Лицо у него было усталое, а глаза красные.

– Что? Что со мной? – потребовала она. – Я родила?

– Вам сделали кесарево сечение, – склонил голову доктор. – Все прошло хорошо.

Валя просветленно взглянула на него:

– А… где малыш?

И глаза доктора тут же метнулись к переносице.

– А малыш… вашего сына мы, к сожалению, спасти не смогли. Множественные пороки развития… несовместимые с жизнью…

И белый снег за окном тут же взорвался ярко-багровым пламенем.

Это бог ее наказал. За то, что она не хотела этого маленького человечка.

* * *

Валентина Георгиевна Майко работала на Полину уже третий год. Сначала устроилась к ней секретарем в маленькое рекламное агентство, потом Полину позвали в структуру посерьезней, а дальше и вовсе в престижный «Ясперс» – и верная секретарша всюду следовала за патронессой.

Иных точек соприкосновения, кроме совместной работы, у женщин не было. И познакомились они, судя по всему, лишь на собеседовании, когда Полина решала, брать Валентину на работу или не брать. Взяла – и, похоже, не прогадала, потому что женщины понимали друг друга с полуслова. Валентина Георгиевна планировала все встречи Полины, печатала ее документы, готовила проекты договоров и частенько давала ценные советы. По всему выходило: они просто начальник – и подчиненная, а за рамками офиса почти не общаются. Семьями не дружат (да и нет у Валентины Георгиевны никакой семьи), по кафешкам, как часто подруги делают, вместе не расхаживают.

Зацепиться было не за что. До тех пор, пока Валерий Петрович не пробил, на всякий случай, обеих, по базам данных пациентов московских клиник. И компьютер очень быстро выдал совпадение: шесть лет назад обе в одно и то же время находились в Западном медицинском центре. Полина Вершинина родила здесь сына. А ребенок Валентины умер во время родов.

* * *

Валерий Петрович, Татьяна и Анаит находились в квартире секретарши. Жилье, явно съемное, оказалось совсем неухоженным, пахло пылью и сигаретным дымом.

Валентина, кажется, их ждала. Дверь открыла после первого же звонка, и в ее взгляде почему-то промелькнуло облегчение. Она вежливо пригласила гостей пройти в гостиную и, пока те рассаживались, еле слышно пробормотала:

– Ну, вот и все.

Женское чутье подсказало Тане: секретарша признается. Она даже рада, что наконец пришло время признаться, сбросить бремя с плеч. И та, не дожидаясь вопросов, заговорила:

– Что вы хотите узнать?

«Зачем ты нас всех в салон созвала? – едва не вырвалось у Татьяны. – Анаитку, Яну, меня?!»

Однако девушка решила промолчать. Ходасевич же задумчиво произнес:

– Мы хотим узнать о том, что случилось в Западном медицинском центре. Шесть лет назад. Вы ведь именно за это мстите Полине, верно?

Таня восхитилась: отчиму удалось так уверенно сказать, будто он и правда был в курсе.

И блеф сработал. Потому что Валентина Георгиевна повесила голову и пробормотала:

– Кто вам сказал?..

И, не дожидаясь ответа, тихо добавила:

– Хотя, какая разница… Я надеюсь только на одно. Что вы поймете, за что я так ненавидела Полину…

Валентина нервно затянулась сигаретой и задумчиво произнесла:

– Мой сын умер при родах. А как вы думаете, каково это – когда твой ребенок умирает?

Вопрос явно был риторическим, гости молчали, а женщина горячо продолжила:

– И совсем неважно, нужен был тебе этот ребенок или нет… Я на тот момент абсолютно нищей была: ни кола ни двора. Казалось бы, даже на руку. Забудь – и живи новой жизнью. Ищи работу, ищи мужа, заводи с ним новых детей… Но только мне каждую ночь снился мой погибший сын. – Она затушила сигарету и тут же закурила новую. Судорожно сглотнула: – Я ведь заставила их. Они мне его показали. Такой крошечный, беззащитный. И беленький, словно ангелочек. Лежит, ручки разбросал, будто уснул…

Она сделала три затяжки подряд, с отвращением затушила сигарету, вскочила, нервно прошлась по комнате. Бессильно опустилась на диван.

– Я ничего не могла с собой поделать. Я вбила себе в голову, я не сомневалась: я виновата в смерти моего ребенка. Он умер лишь потому, считала я, что я его не хотела, боялась, что он свяжет меня по рукам и ногам. И это чувство вины осталось со мной навсегда. Вся моя дальнейшая жизнь, успехи, радости – все теперь было не по-настоящему. Потому что я помнила, всегда помнила ту новогоднюю ночь. И детские глазки, которые закрылись… Потому что я не хотела, чтобы они смотрели на свет!