Танцы на льду - Андрей Кивинов

Не, не, не. Все это чепуха. Убирать свидетеля таким малоэффективным способом? Когда платная медицина творит чудеса? Где гарантия, что наши кудесники-хирурги не поставят Ирочку на ножки и что не побежит она прямиком ко мне со слезами на томных глазах? Никакой гарантии. Я, к примеру, если б захотел заставить девчонку замолчать, просто грохнул бы ее из пистолета. Ой-ой-ой! Этого я вам не говорил! Это вы сами догадались.

Однако факт есть факт. Рябинина – труп. Авария – не авария, пистолет – не пистолет, а труп. После того как я посещаю страховую компанию «Стикс» и сталкиваюсь там с Акакием, о, с Аркадием Андреевичем. Поэтому еще раз повторю: Блюминг – гадина. Из-за стекла человека убить. Он теперь, наверное, сидит в логове и руки потирает – все, мол, концы в воду. Вот уж и не мечтайте, товарищ. Есть у нас методы на всяких Блюмингов. Я ведь не первую неделю в ментовке. Разберусь…

– Сан Саныч, ты все запомнил? Учти, дело рисковое. Я-то тебя отмажу, если что, но вот если догонят, сам понимаешь… Возможен ушиб печени и сотрясение головного мозга тяжелой степени.

– Юрок, я тут все норы знаю. Может, давай за удачу?

Сан Саныч лезет за пазуху.

– Нет, нет. Лучше после.

– Как скажешь. Значит, договорились. Деньги наши – бумажки ваши.

– Да, как обещал. Встречаемся в парке на скамейке в два. Я на тебя рассчитываю. Слишком не выделывайся – твой номер шестнадцатый, а то найдут потом с заточкой в теле.

– Тьфу-тьфу. – Сан Саныч подпрыгивает несколько раз. – Скользко сегодня, дворникам дела нет до народа.

По-шпионски оглядываясь, мой суперагент идет к небольшому зданию, где размещается фирма «Фаворит». Здание не полностью принадлежит «Фавориту», в нем есть еще часовая мастерская, ателье проката и магазин продуктов. Это моя территория или, как говорят мои коллеги, я «тащу эту землю».

Перед «Фаворитом» тройка машин, среди которых темно-синее «Вольво» Блюминга

– значит, сам хозяин руководит сейчас внутри. Развивает здравоохранение страны. Чтоб не кашляли.

Сан Саныч переходит дорогу, еще раз оглядывается по сторонам и, подойдя к «Вольво», производит нехитрые манипуляции. Вход-выход. Машина кренится на задний обод. Плохая резина, одно слово – Швеция. Попробуй на «Кировце» проколи колесо. Только воздух испортишь от натуги.

Сан Саныч не задерживается надолго и идет в ателье проката, затем – в часовую мастерскую и наконец – в магазин, откуда выходит с бутылкой пива в руке. Словно драгоценный сосуд, несет он ее к ближайшей скамейке, где и начинает употреблять священную жидкость.

Тяжело ему сейчас. На улице далеко не Африка. Трудна жизнь разведчика. Поспать бы минут двадцать.

Лично я халявно расположился в ближайшем подъезде на батарее и наблюдаю за событиями свысока. Самое главное, чтоб Блюминг вышел со своей кожаной папкой, иначе наша с Сан Санычем секретная операция потерпит фиаско.

И побыстрей, побыстрей, а то Сан Саныч захочет еще пива, потом чего покрепче, потом и вовсе забудет задание.

Нам повезло, Блюминг объявился через сорок минут. С папкой. Пипикнул сигнализацией и извлек ключи. Давай, давай, Акакий Андреевич, далеко уедешь. До ближайшего сугроба.

Ай, какая досада! Боженька ты мой, колесико спустило. На гвоздик, наверное, машина наехала. Внимательнее надо быть. Теперь придется запаску ставить.

Блюминг в расстройстве выходит из салона и ищет причину крена. Нашел. Кажется, ругается матом. Отсюда не слышно, но можно понять по губам.

Сан Саныч допивает пиво. Блюминг глушит движок и открывает багажник. Затем машет рукой в окно. Черт, выходит второй, в камуфляжной форме. Да, этого я не предусмотрел. Какой директор будет менять колесо возле собственного офиса? Удивительно, что он ездит сам, а не с персональным шофером.

Камуфляж времени не теряет – достает из багажника запаску и домкрат. Блюминг стоит рядом и курит. Салон открыт, папка на переднем сиденье. Сан Саныч спокоен. Своим мужественным небритым лицом он напоминает Шона Коннори. Ближе, еще ближе.

Я начинаю потеть, будто сам сейчас возле машины. Широкие плечи охранника вносят лишнюю нервозность. Агент, однако, не нервничает. В метре от дверей он швыряет пустую бутылку о стену дома, головы автоматически поворачиваются на звук, бдительность утрачивается. Быстрой змеей Сан Саныч ныряет в салон и через секунду мчится к ближайшей подворотне, сжимая папку. Я кричу троекратное «Ура!» и хлопаю в ладоши, аплодируя мастерству своего агента.

Однако дела там не очень. Блюминг быстро замечает непорядок и устремляется в погоню.

Он молод и быстр, как северный олень. Охранник бежит следом. Оба выкрикивают угрозы и оскорбления.

До подворотни метров тридцать. Я замираю, смахнув перед этим капельку пота с ресниц.

«Олени» приближаются. Сан Саныч хоть и хитер, как старый степной лис, – прицепил к подошвам лейкопластырь, – однако годы не те. Ларечная водка сделала свое грязное дело. Ну, быстрей! Давай, давай! Умой этих новых русских!

Спасительная арка в двух шагах. Там темнота и прохлада. Ну!!!

Поздно. Длинная рука Блюминга хватает суперагента за капюшон болоньевой куртки. Все, влипли. Сейчас будут бить. Сволочи. Может, человеку кушать нечего?!

Однако я недооценил своего человека. Резкий поворот, и папка с размаху опускается на голову шефа «Фаворита». Второй удар приходится ребром в нос. Директор отпускает капюшон и закрывает лицо руками, ожидая следующего удара. Подбегает охранник. Поздно. В арке никого нет. Хитрый лис уделал быстрого северного оленя.

Зажимая разбитый нос, посрамленный «олень» возвращается к своему шведскому раненому «коню». Охранник не успокаивается, устремляясь в арку.

Я уже спокоен. Дышу ровно и глубоко. В катакомбах питерских дворов Сан Саныч что Тарзан в лесу. Можно быть спокойным, папки у Блюминга больше нет.

Пока они там бегают, меня посещает мысль о законной стороне дела. Содеянное в уголовном кодексе называется превышением служебных полномочий с моей стороны и грабежом со стороны Сан Саныча. Лет десять на двоих. Если поймают. Хо-хо, если… Вот это как раз вряд ли. А сами мы никому ничего не скажем. И все!

Ладно, ладно, если вам противно, можете не читать. Мне, может, тоже противно, еще больше вашего.

Я выхожу из подъезда и кидаю взгляд на Блюминга. Он сосредоточенно названивает по радиотелефону. Бог в помощь, товарищ директор. Звоните своей «крыше», пускай выручает.

Ровно в два я в парке. Преображенский опаздывает на пять минут. Я его не ругаю. Он смелый и решительный мужик. Но, к сожалению, уже вдетый. Не только пивом.

– Держи, Юрок.

Я беру папку.

– В первый и последний раз идешь на задание в нетрезвом виде.

– Я на деле ни-ни. Потом уже. Детство вспомнилось, юность комсомольская. Эх, сколько я шапок сорвал!

– Может, ты и сейчас рвешь?

– Сегодня первый раз за последние десять лет. Я ж в завязке был. Вот развязался. Сноровка, однако, осталась. Могу.

– Э, э, я тебе дам «могу». Не вздумай сегодняшний фокус повторить на честных людях. Упеку.

– Ну вот, сразу так. Сначала: «Помоги, Сан Саныч, помоги», а теперь: «Упеку». Не по-людски.

Я кладу папку на колени.

– Открывал?

– Нет.

– Я похож на лохатого?

– Ну, открывал. Денег не было.

Облом. Папка красивая. Возможно, настоящая кожа. В центре металлическая пряжка-замочек. Я открываю. Очень хорошо. Пачка документов в первом отсеке. В следующем техпаспорт на машину, права, какие-то квитанции. Свежая газета, калькулятор. О, презерватив с усами. СПИДа боимся? Правильно. Так, визитница, «паркер»-золотое перо, календарик с девчонкой без одежды (И чего они все без одежды? Холодно ведь!).

Кажется, все. Записной книжки, бумажника и наличности не имеется.

– Сан Саныч?

– Да?

– Ты на какие напился?

– Юра, что за мерзкие намеки? Я понятия знаю. Своих кентов никогда не кидал.

Преображенский отворачивается и мрачно смотрит вниз.

– Извини, держи долю.

Я протягиваю подельнику «паркер».

– Толкнешь тонн за сто минимум. Смотри не лоханись. Это не надо? С усами.

– Стар я для такой ерунды. Себе оставь.

– Стар? Жаль ты себя со стороны не видел сегодня возле фирмы «Фаворит». Я в армии так не бегал. А как ты его папкой?! Прямо по башке. Ван Дамм, в натуре! У него аж заклинило!

Мы начинаем смеяться, упав на деревянную парковую скамейку. Немного успокоившись, Сан Саныч вдруг резко спрашивает:

– Слышь, Юрок, если б меня хапнули, ты бы меня точно отмазал? Тут ведь трудно отмазать.

Я смотрю Сан Санычу в глаза и замечаю пронзительную боль:

– Я понятия знаю. Своих кентов никогда не кидал.

Сегодня на заявках сидит Щеглов. Он опер грамотный, поэтому зарегистрированных заявлений о преступлениях на стол начальника не ляжет. Кроме, конечно, тех, каким можно отказать по закону, всякой там мелочевки, и тех, что реально раскроются. Остальные преступления будут раскрываться по-тихому, без регистрации. Валька никогда не кичится своей «грамотностью» и занимается укрывательством заявлений и отшиванием потерпевших вовсе не потому, что такой бессердечный, аморальный человек. И не потому, что ему не жаль людей. Просто он сам поставлен в раковые условия. Как и все остальные оперы.