Спорт королев - Дик Френсис

К моей великой радости, осенью 1938 года известный торговец скаковыми лошадьми Оливер Диксон, друг семьи, попросил меня следующей весной поработать для него в скачках «пойнт-ту-пойнтс». Всю зиму я ездил на тренировки с его лошадьми, но, когда подошло время первой «пойнт-ту-пойнтс», Оливер Диксон умер.

Глубоко разочарованный, опять я смотрел на скачки всего лишь как зритель, меня так мучили зависть и желание участвовать самому, что я даже не получат удовольствия, наблюдая за прекрасными лошадьми и отличными жокеями.

Потом началась война. И по мере того, как нарастали военные действия, приходили в упадок охота и скачки, на следующий год вообще отменили «пойнт-ту-пойнтс». Начал сокращаться и бизнес отца, при таком неопределенном будущем редко кто покупал лошадей, и с каждым месяцем дома для меня становилось все меньше и меньше работы.

В начале 1940 года я сказал отцу и маме, что собираюсь поступить в кавалерию. Поехал на мобилизационный пункт и с большим разочарованием обнаружил, что кавалерия во мне не нуждается. Я-то предполагал, что, вступив в кавалерию, буду ждать, пока подойдет очередь призыва моей возрастной группы, и надеяться на удачу.

Отвергнутым вернувшись домой, я написал в Эдинбург друзьям, служившим в шотландской гвардии, и попросил их помощи. Несколько дней спустя я снова явился на мобилизационный пункт с рекомендательными письмами и требованием отправить меня с первым же поездом в Эдинбург на казенный счет и при полной экипировке.

Мои рекомендательные письма не произвели на офицера, проводившего мобилизацию, никакого впечатления, он был агрессивно настроен и предложил мне записаться помощником повара в пехоту. Я отверг его предложение и по холодному взгляду, которым он окинул меня, понял, что, пока он там сидит, мне не попасть в Эдинбург. Я вышел на улицу, ничего не добившись, и стоял на ступеньках, бездумно глядя на бледное солнце ранней весны, потом импульсивно снова вошел и сделал третью попытку. Я выбрал другого офицера за другим столом, но с таким же скучающим недружелюбным взглядом.

– Я хочу летать, – заявил я.

– Стрелок-радист, – коротко бросил он. Это был не вопрос, а приказ.

– Нет, летчик, – так же коротко возразил я.

– Стрелок-радист или наземные службы. Других мы не набираем.

– Пилот, – не сдавался я.

– Вы можете записаться по любой профессии, – еще более холодно проговорил он, – а когда приедете на место, вторично пройдете осмотр, и там решат.

Я впервые столкнулся с грубой ложью, свойственной армии, и не понял, что это обман. Поверив офицеру, я записался как слесарь-монтажник.

Когда, прибыв в часть, я попытался поменять назначение, меня подняли на смех, как простофилю.

– Вас прислали как слесаря, – сказали мне, – слесарем вы и останетесь.

Так рядовой 922385 АС-2 Фрэнсис Ричард стал слесарем-монтажником.

Регулярно каждый месяц я посылал прошение перевести меня в летную школу и регулярно каждый месяц не получал ответа. Я научился чистить, смазывать, разбирать и собирать мотор, заделывать пробоины, в каждом дюйме самолета и все равно ненавидел эту работу.

Через год меня вызвали на собеседование и строго разъяснили, что, поскольку меня уже обучили одной профессии, нельзя напрасно тратить время и деньги страны на обучение другой. Я страстно возражал, что совсем не хотел учиться этой профессии и недоразумение произошло не по моей вине. Но меня не стали слушать и отправили назад в часть.

Вскоре я совершил десятинедельное путешествие через Атлантический океан в Египет и провел два года, гоняясь по пустыне взад-вперед за неприятелем. Когда армия наступала, мы шли следом к аэродромам, которые бомбили наши воздушные силы или взрывали отступавшие итальянцы. Когда армия отступала, мы шли следом к недавно восстановленным и действующим аэродромам, но, поскольку всю ночь нас бомбили, весь день мы проводили в узких траншеях, не имея возможности оценить удобства только что построенных казарм. После многодневных бомбежек мы взрывали на аэродромах то, что не могли забрать с собой, и снова спешили в восточном направлении, оставляя за собой все в таком же состоянии, в каком нашли, когда впервые заняли это летное поле.

И при наступлении, и при отступлении мы с невероятной скоростью латали и штопали израненные тела приземлившихся самолетов и снова отправляли их в воздух. Я научился с закрытыми глазами находить муфту пропеллера и на всю жизнь возненавидел песок. И регулярно каждый месяц я посылал прошение отправить меня в летную школу.

Каждые полгода меня вызывали на собеседование, но это была чистая формальность: у меня осталось впечатление, что армия испытывала дефицит в слесарях-монтажниках, а не в пилотах.

На собеседовании обязательно спрашивали, какое у меня хобби, потому что в анкете было предусмотрено несколько пустых строк для этой жизненно важной информации и офицер не мог оставить их незаполненными. И каждый раз я пытался придумать какое-нибудь впечатляющее хобби, которое бы убедило начальство, что мои мозги созданы для пилотирования самолетов. Но ни воздушные змеи, ни рассматривание звезд, ни наблюдение за птицами ни на шаг не приблизили меня к штурвалу самолета. Очевидно, понимая, что терять нечего, я решил сказать правду.

Седоватый майор, заглянув в бумаги, спросил:

– Ну... м-м-м... Фрэнсис, какое у вас хобби?

– Охота, стрельба и рыбная ловля, сэр, – бодро отрапортовал я.

– Убирайтесь вон! – взорвался майор. – С меня хватит вашей наглости!

Наверно, он был прав.

Как бы то ни было, но через несколько дней всех перевели из пустыни в Каир, огни которого манили нас, будто бабочек. Получив разрешение, я автостопом побывал в Иерусалиме, Тель-Авиве, Бейруте и Дамаске, но больше всего мне нравилось сидеть на берегу Нила.

Однажды, когда нас несколько человек отправилось осматривать пирамиды, мы увидели запаршивевших верблюдов, выставивших к небу свои сверхчувствительные носы. Оказывается, их, как и ослов, мог нанять любой желающий. К верблюду полагался араб в грязном бурнусе, готовый помочь отважному путешественнику забраться в седловину меж двух горбов. Первые несколько ярдов араб бежал рядом, выкрикивая на совершенно непонятном местном языке советы сразу обоим: всаднику и верблюду.

Заплатив положенные пиастры, каждый из нас выбрал себе верблюда, и мы отправились в путешествие по раскаленным пескам Египта. Как вид транспорта верблюд, пожалуй, самый неудобный из всех, известных мне. На нем трясет и укачивает, мотает и бросает из стороны в сторону. На обратном пути от его похожего на рысь шага я чуть не потерял сознания, потому что на корабле пустыни меня очень быстро начало тошнить. Господи, как мне хотелось спрятаться за чадрой от всего происходившего.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});