«Если», 2008 № 10 - Джек Скиллингстед

— Пусть девчонки целуются, — сказал Фома.

Принцесса рассмеялась уже в голос и стала похожа на маленькую девочку.

— Боишься? — спросила она, противно сощурив прозрачные глаза. Глаза у нее были серо-зеленые и отражали лесной свет, как два серебряных зеркальца.

— Еще чего, — повторил Фома.

Он переступил через тяжелый блестящий корень, под которым муравьи прорыли себе что-то вроде туннеля, глубокого, с гладкими покатыми стенами; он уходил в недра земли — там, наверное, были сводчатые темные залы и крохотные фонарики, разгоняющие мрак. Даже не фонарики, а жуки-светляки — муравьи разводят их у себя в специальных загонах, а потом освещают свои темные жилища… В общем, он не успел додумать эту мысль, как стоял рядом с принцессой. Та наклонилась к нему и уже не казалась такой высокой. Ее волосы приятно щекотали ему лицо, а серебряные глаза оказались совсем рядом.

Он зажмурился, и когда ее губы коснулись его лба, ему показалось, что это цветочные лепестки — они были сухие и прохладные.

— Фома! — кричал кто-то, продираясь сквозь заросли с треском. — Фома!

Он открыл глаза. Принцессы рядом не было.

Зато был учитель физкультуры, в спортивном костюме, свисток болтался у него на шее, а сам учитель был красный и очень злой. Но когда увидел Фому, целого и невредимого, так обрадовался, что просто схватил Фому за руку, очень больно сжав ему пальцы, и потащил.

— Что же ты! — выговаривал он на ходу. — Как ты мог! Тебе доверили охранять имущество! А ты!

— Я не хочу охранять имущество, — пропыхтел тащимый волоком Фома. — Я хочу играть, как все.

— Для этого надо тренироваться, — сказал обидное учитель, — а ты неуклюжий. Ты ногой мимо мяча попадаешь.

Фома шмыгнул носом.

— Ну, поставлю я тебя на ворота, — говорил учитель, — предположим. Ты ж все мячи пропустишь. Опять будешь ворон ловить. Тебя пока еще не бьют, по крайней мере. А будут.

— Я вырасту и сам всех побью, — пообещал Фома.

— Они тоже вырастут, — резонно заметил учитель. — Вот в чем штука.

Он задумался.

— Можешь оставаться на дополнительные тренировки, — сказал он, — два раза в неделю. Я сам буду тебя работать. У тебя злость есть. И упрямство. Это хорошо. А вот что ты в облаках витаешь все время, это плохо. И для спорта. И для дружбы. Таких, брат, не любят.

— Меня принцесса-поцеловала, — сообщил Фома. — Только что.

— Вот, пожалуйста, без этого, — возмутился учитель. — Этого не надо. Давай договоримся: ты ничего не выдумываешь, а я тебя тренирую. Идет?

— Я не выдумываю, — обиделся Фома.

— Ну… — сказал учитель почему-то шепотом, — я тоже в твоем возрасте… иногда… и мальчишки били. А теперь — вон какие мышцы.

Он закатал рукав и показал, какие именно у него мышцы. Мышцы были так себе, в кино Фома и получше видел…

— …Мне не нравится, каким он растет, — сказал папа. — Он все время что-то выдумывает. Ему будет трудно.

— Все дети что-то выдумывают, — возразила мама. — Я тоже выдумывала… когда маленькая была.

— Значит, он в тебя пошел, — сказал папа, почему-то ласково и совсем даже не сердито.

Фома уснул на диване, где смотрел телик. Фильм был про войну, но он все равно уснул, правда, под самый конец. Или не совсем уснул, потому что слышал сквозь сон разговор родителей.

— Этот его бродяжий инстинкт… Ладно, сейчас он ушел недалеко. А если он проберется за кордоны?

— Как? Мимо патрулей? Впрочем, ладно, я поговорю с ним утром.

— Послушай, — нерешительно сказала мама, — а он не мог… а если и правда он видел кэлпи?

— В лесопарке? — удивился папа. — Откуда? Это нереально. Кэлпи сюда не пробраться. Ни в жизнь.

— Но партизаны…

— Ну, — сказал отец, — партизаны… да ими больше обывателей пугают. Нет, это просто очередная его фантазия. Принцесса… никто не видел женщин кэлпи. Никогда. И потом…

— Это же не значит, что у них вообще нет женщин, — возразила мама.

Отец что-то тихо сказал ей на ухо, и мама, засмеявшись, шлепнула его по руке.

— И потом, — продолжал отец, — на каком языке она бы с ним говорила? Они не учат наш язык. Принципиально. Или просто не в состоянии его освоить. Ума не хватает.

* * *

Грузовичок трясся и подпрыгивал на ухабах, — значит, они съехали с бетонки и теперь гнали по бездорожью. Фома лежал в кузове, руки-ноги связаны, сверху навалены какие-то мешки, отчего он мог дышать, только повернув голову набок.

Кэлпи у него над ухом возбужденно переговаривались на своем чудном языке, пахло дымом, горячим железом и чужими разгоряченными телами. Говорили, от кэлпи пахнет. И правда, запашок был еще тот — острый, резкий, как от возбужденных животных. Или змей. Один раз Фома держал в руках ужа; странное ощущение — готовишься схватить что-то скользкое и холодное, а оно на самом деле сухое и даже теплое. И этот жесткий жестяной запах…

Вверх уходили ноги кэлпи в высоких кожаных сапогах, ноги тряслись вместе с грузовичком, и кэлпи тщетно балансировал, стараясь сохранить равновесие. Потом ноги подогнулись, и кэлпи упал рядом с Фомой. Фома сначала думал, что кэлпи просто не удержался и свалился: недаром говорят, что техника им не по зубам, но потом увидел совсем рядом стремительно сереющее лицо и дырку во лбу, из которой вытекала темная, отливающая лиловым кровь. Он в ужасе зажмурил глаза.

Грузовичок еще раз подпрыгнул в облаке сизого дыма. Фому подбросило в кузове, несмотря на тяжелющие мешки; подскочил мертвый кэлпи рядом с ним, голова со стуком ударилась о настил. Грузовик вильнул и остановился, борт с лязгом открылся, с Фомы скинули мешки, и самого его, точно мешок, подняли за руки-ноги и бросили на дно лодки-плоскодонки. Острый нос лодки с шорохом раздвигал сухие рыжеватые стебли на фоне синего неба, стояли на остриях травинок тоненькие полупрозрачные стрекозы. Кто-то черный на фоне синего неба правил лодкой, отталкиваясь черным высоким шестом, сапоги были точь-в-точь как на убитом кэлпи…

Трава шуршала, под щекой у Фомы были теплые, пропахшие смолой доски, в лужице воды рядом с носом плавала мелкая серебристая рыбья чешуя, сзади слышались те же гортанные голоса — перекликались кэлпи на лодках. Поднялся туман, солнце стало как расплывчатое мутное пятно, но все равно грело, и вдруг ни с того ни с сего на Фому нахлынуло ощущение покорности и тихого покоя, словно стебли, расступаясь перед носом лодки, тихо шуршали: все хорош-шо… все хорош-шо… оч-чень хорош-шо…

Но все было совсем плохо…

…Днище шоркнуло, лодка прошла еще немного и стала. Кэлпи выскочил на подмытый берег, втащил лодку на отмель и, наклонившись над Фомой, ловко разрезал стягивающие ноги веревки. Фома подтянул коленки к подбородку и сел.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});