Листьев медь (сборник) - Наталия Лазарева

Ты Носатый, не загибай! Это с какой стороны смотреть! У меня были основания бороться за жизнь! И вы еще все поймете – почему! А про твои подвиги, праведник, начальничек, имитатор хренов…

– Ладно, Явич. Что мы с тобой… ей Богу… Что нам делить? Нас и так почти распяли… Так вспомнишь об огнемете? Хоть грамм?

Явич задумался, почесал клешней лохматую голову, еще больше сощурил узкие глаза, прячущиеся среди надутых влажных век, и проговорил.

– Страшно и сказать-то, но ни черта я, Леник, не помню, – старик опустил голову и затрясся, – И Соня вот… жена моя… ушла все-таки. Пожила немного… И снова уехала в город.

– Софья Даниловна обид не прощает.

– Да какие там обиды! – Хозяин вдруг подобрался весь и, подняв голову, уставился в окно, за которым открывался вид на поле и далекую реку.

– Так вот, Анпилогов, Леонид Михайлович, что тебе скажу. Я действительно видал модель огнемета, выполненную из дерева. Кое-что там можно было разобрать, но лишь кое-что…. Существовали, безусловно, чертежи и описание к ним. Но создатели огнемета – наши же, из реального, – сделали все в единственном экземпляре и, как рассказывают, зашифровали записи самым странным образом. Тогда, перед второй мировой, органы пытались найти это описание, изъяли модель, пересажали многих людей, но, видимо, обнаружили только зашифрованные данные. Так, видимо, в архивах они и пылятся.

– Ладно, Явич, но ты же сам…

– А что я сам? У меня же тогда ни бу-тер-брода соленого не вышло. Никакого огня. Только руки вот перешибли.

– Ну и что, Явич, так ты и в капель родному государству ровно ничего про это страшное оружие не сообщил и ровно никаких советов не давал, хоть тебя и с Ледострова выпустили, и обласкали, и на съезды по-прежнему зовут, как бывшего высокого государственного деятеля?

– Нет, ну как же… Я… Указывал на необходимость. Не больно-то меня и слушали. Просил допустить к Нифонтову. Лично. Он тогда правил государством еще наравне с Петруничевым.

– Ну? – напряженно спросил Анпиогов.

Явич пожевал бледными губами, по дурацки подняв брови.

– Ну, да ну! А не пустили.

– А ты? Так и отступился? Ты?!! Ни в колбасу не поверю… Ни в сыр колбасный, – подначил его Анпилогов.

– Я… я… – захорохорился Явич – я письма писал. На высочайшее имя.

Анпилогов вдруг вскочил с дивана, ударил себя по ляжкам.

– Ну, молодец, ну молодец, старик! А что писал-то? – добавил он небрежно.

Хозяин почему-то замялся, засуетился, стал снова вытирать слезящиеся глаза.

– Не помню, Леник! Не помню ни бутера! Правда, где-то есть же еще наши… Ну, вертикалисты, из реального. Кубатый там, Эва Китерварг, и еще один, этот…Ну, он может, и знал чего. Его номером первым поищи, он, вроде, в Сибири, в Учгородке, я его статьи видал. Так!

– Так!.. – задумчиво, но жестко, уставившись в окошко близко поставленными, очень темными глазами повторил Анпилогов.

– Может, чаю тебе налить? Нашего, крепкого, островного?

– Нет, не стоит, – также задумчиво прошептал Леник.

Он оставил машину за оградой дачного поселка и шел туда среди выпендрившихся рябин, неистово яркой еще травы, иссохших картофельных стеблей и тяжелых подсолнухов. От калитки машина с трудом преодолела подъем к шоссе, устланный потрескавшимися бетонными плитами, и влилась в поток, несущийся к столице.

Дорожное движение в последние дни крайне усилилось. Было много открытых машин с рабочими, машины сворачивали в лес по свежевырубленным просекам. Вдалеке, в лесу виднелись подъемные краны. Леник проехал большой щит с указателем «Ошалово -2», и вспомнил, что в этом месте когда-то была небольшая испытательная станция слежения за объектами. Видимо, скоро пригласят в эти места на приемку новой станции. Какие-то павильоны за высокими заборами с широкими подъездами к ним возводили вдоль дороги, всюду толпились работяги в синих с белым комбинезонах, и здесь впервые на флагштоке одного из павильонов Анпилогов увидал полотнище с непривычной эмблемой – белый остроконечный кристалл, напоминающий необыкновенно хищного вида снежинку на синем фоне. Анпилогову и в голову бы не пришло, что это новый завод мороженого.

Леник был недоволен поездкой. Он считал, что Явич его снова надул. Как всегда не доверял, так и нынче. Не мог он все забыть, Явич – Федор Иванович Выборгский. Именно он, открыв в 26-ом году в одной из уральских шахт трубку, состоящую из породы, с особыми включениями, которые в дальнейшем обозначили как кристаллы типа «Л» или лигокристаллы, предположил, что обладание ими может изменить мировой порядок.

И это изменение уже началось. Анпилогов чувствовал это кожей.

Только все злился – почему он даже не подозревал о том, что это произойдет. Он уже и не вспоминал про радио-телевидение, хотя во времена капели на них в какой-то мере вполне можно было положиться, во всяком случае, пускали и мировые информационные программы. Сейчас же, после – не те времена. Ну, хоть колбасный бутер его забери, хоть какие-то были закрытые собрания, политинформации, бани… ну, хоть в курилке кто-то что-то конкретное нес! Сейчас – как отрезали. Невесть что происходит – все молчат.

– Э-ееее! – Анпилогов со злостью выбросил окурок в окно.

Он должен был выполнить задуманное. Ведь все было ясно как день. Конечно, Явич ему мозги крутил, этот старый козел только прикидывается полным маразматиком – а у самого даже еще зубы свои сохранились! Не зря нанятые шестерки волокли ему с материка еловую кору и брикеты морошки. Все рассчитал, гад! Не помнит он..! А проговорился-таки – что писал на имя Нифонтова, и видимо, пересылал по почте. Ясно, что даже в самом начале капели подобные письма никто не отсылал – они оседали в архиве, и нужные люди из органов непременно с ними ознакамливались.

И пока еще, вроде, никто архивов не закрывал. Так что действовать необходимо срочно.

13

Анпилогов несколько раз свернул, взлетел на новенькую эстакаду, сделал над запруженными улицами ряд ложных проходов, съехал и пустился на всей скорости в путаницу дворов, чтобы обогнуть намертво забитое грузовиками шоссе. Он прибыл в центр столицы в послеобеденное время, зная, что сотрудницы архивов в этот момент бывают наиболее добросердечными. Здание Центрального почтамта было огромным, желтым и стояло, словно корабль, рассекающий воды двух расходящихся под острым углом улиц – как раз на перекрестке. Леник представил себе, как больной, только что вернувшийся с Ледострова Явич ковыляет к этому зданию глухого желтого цвета с пакетом в руке, как входит в отделанное дубовыми панелями помещение и отправляет заказное письмо на имя самого Нифонтова. Как женщина с маленькими губами, густо обведенными по моде тех времен, улыбаясь, берет письмо и относит его в соседнее помещение, где царствует начальник смены в сатиновых нарукавниках, как смотрит на адрес на конверте и помещает письмо в папку, завязывает красные хлопчатобумажные тесемки и закрепляет их сургучной печатью.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});