На все есть дедлайны! - Александр Гриценко

– Многие известные деятели культуры говорят, что в современном театре очень сложно найти по-настоящему нового художника, такого, чтобы не нужно было вешать табличку «Это новое! Это убедительно! Это искусство!». А вот когда читаешь газеты, то кажется – авторы статей живут в параллельном мире. Они пишут: «Прошла там-то гениальная премьера! Такого еще не было в театре!» или «Драматург такой-то совершил прорыв – это переворот не только в театре, но и в литературе». В чем секрет, как Вы думаете?

– Сегодня в театре много псевдятины, заменителей театра, заменителей искусства, видимости много. Юную молодежь, которая не искушена, не видела того, что видел я в театре, в том числе и в авангарде, её можно купить псевдоискусством. Большая часть из того, что возникает у нас, так называемого нового, на самом деле до пошлости вторично. Это псевдоавангард.

У нас много, я об этом не раз говорил, невыстраданного авангарда. Авангард нужно отглодать. Многие хотят стать новым Кафкой и при этом получать гранты. Однако художник должен выстрадать акт своего появления на публике, понимаете! Он должен родиться не благодаря тому, что его все вокруг поддерживают, а вопреки всему, что вокруг него. Он должен прорвать официоз.

Моцарт не бывает в упадке

– Но все же Вы можете выделить что– то положительное? Скажем, назвать по-настоящему талантливого, глубокого режиссера…

– Буквально позавчера я был в Питере, там идет замечательный фестиваль «Балтийские звезды». В этот раз он посвящен одному единственному режиссеру, литовцу Эймунтасу Някрошюсу. На фестивале я посмотрел спектакль, который меня привел в невероятный восторг! У Някрошюса потрясающая методология. Я называю это этюдным театром. Этюд возникает параллельно тексту. В спектакле «Времена года. Радости весны» он применяет свою методологию в полной мере – там на литовскую поэзию, на литовский лирический эпос XVIII века накладываются его пластические находки, которые укрупняют смысл. Тут соединение поэзии с тем, что он нашел через актеров, через их импровизации на репетициях – он это нарастил и создал параллельно с текстом. И получилось великое театральное произведение. Я восхищаюсь мастерством Някрошюса. В его театре есть всё, что я люблю. Он создает свой мир. Так вот, сегодня очень мало в театре режиссеров, которые создают свой мир.

– Многие считают, что театр в упадке. А как считаете Вы?

– Вы знаете, сколько я работаю в театре, столько он и «в упадке». Вот я же сказал, есть превосходный спектакль сделанный Някрошюсом, это что, свидетельство упадка? Тот, кто в упадке, тот будет в упадке всю жизнь. Моцарт не бывает в упадке, у него может быть плохое настроение, тогда он это своё плохое выразит в соответствующем произведении. Я уже рассказывал, повторюсь, может быть… В советское время был такой случай: в одной известной газете, которая занималась вопросами культуры, я прочитал два интервью, они рядом были. Первое интервью принадлежало советскому знаменитому кинорежиссеру, очень известному. Его спросили: «Над чем вы сейчас работаете?» Режиссер ответил: «Вы знаете, у меня планы огромные! Я сейчас хочу делать фильм на молодежную тему – меня волнует очень наша молодежь, проблемы молодежи в современной жизни. Дальше меня волнуют проблемы экологии, я уже пишу сценарий об этом. Вы знаете, нужно спасать Байкал! Потом война – необходимо возвращаться к гуманистическим ценностям. Это фундаментальные наши ценности, и об этом я сейчас делаю очень острый фильм». Журналист спрашивает: «И всё?» «Ну что вы! Знаете, очень важны проблемы веры. Хоть мы и живем сейчас в советское время, мы атеисты, но ведь нужно распознать феномен веры в Бога и его значение в истории России. Классика у нас еще не освоена – Гоголь, Достоевский. Я буду работать в этом направлении». В общем, вот такое интервью. Он восемнадцать идей рассказал. И рядом вышло интервью с итальянским режиссером. «Над чем вы сейчас работаете?» Он отвечает: «В настоящее время я лежу на диване и ничего не делаю». «Как так – вы ничего не делаете и даже ни о чем не думаете?» – «Я, понимаете, снял фильм и уже полгода пустой, я совершенно опустошился. Пока не знаю, что сказать миру» – «Ну и долго это будет продолжаться?» – «Я не знаю, сколько это будет продолжаться, но вот сейчас я подумал, что, видимо, сделаю будущую картину как раз об этом, о том, что мне нечего сказать». Фамилию первого режиссера, советского, я не буду называть, его уже нет в живых, а фамилия второго режиссера была Феллини. Понимаете? Вот у него был кризис. Но художник и должен быть в кризисе постоянно. Он должен изнывать, думая о том, что сказать, как сказать, что самое главное сказать. Таков Феллини, а советский режиссер – он знал все заранее, у него уже все расписано. Так вот – кризис для творческих людей – это нормально. И настоящий художник из собственного кризиса извлекает высший художественный смысл, из своего собственного страдания рождает образ.

Неизвестные пьесы Пастернака

– Говорят, что Вы набрали режиссерский курс?

– Да, это правда, я хотел это сделать в ГИТИСе, но не успел в этом году. Слишком поздно предложил. Но меня позвали создать режиссерский факультет в Институт Русского Театра, и я согласился. Мечтаю, что кто-то из тех, кого мы набрали, через пять лет не просто получит диплом, но и останется в театре. Кстати, я еще не всех успел набрать, и осталось два-три места.

– То есть если кто-то захочет стать учеником Розовского, то милости просим?

– Да, пока есть вакантные места.

– Чем обрадует нас, зрителей, театр «У Никитских ворот» в новом сезоне?

– 24 ноября мы выпустили премьеру «Слепой красавицы» – постановка по пьесе великого русского поэта, лауреата Нобелевской премии Бориса Леонидовича Пастернака. Эта пьеса малоизвестная, более того, можно сказать, потерянная. О ней почти никто не знает, даже многие профессионалы. Хотя тут понятно – почему. Ведь это были просто черновики пьесы. Точнее, трех пьес – трилогии. Он писал их в самом конце жизни, будучи уже нобелиатом, и это его последнее произведение в прозе. Теперь в театре «У Никитских ворот» по этим пьесам есть спектакль… Впервые на мировой сцене!

Дальше мы планируем выпустить спектакль по пьесе Александра Кабакова «Знаки» и спектакль по повести Булата Окуджавы «Будь здоров, школяр». Я надеюсь, что у нас в этом сезоне все же появится новая сцена, и тогда предстоит восстановление «Истории лошади», но в новой режиссёрской редакции. Уже есть договоренность с Валерием Сергеевичем Золотухиным, которого я пригласил на роль Холстомера.

«Вечерний клуб» (приложение к газете «Вечерняя Москва»).2007, декабрь, № 11 (1652)

Ольга Славникова: «Сейчас жизнь структурирована жестче – на всё есть дедлайны!»

Ольга Славникова известный прозаик, лауреат литературной премии «Русский Букер» – 2007. Её называют всероссийской литературной повитухой – она координирует премию, предназначенную открывать и продвигать произведения неизвестных молодых авторов в общенациональных масштабах.

Человек смертен

Каждый год в день вручения Независимой литературной премии «Дебют» я говорю себе, что в свои двадцать с небольшим я бы эту премию не получила.

Впрочем, в годы позднего застоя (Брежнев уже почил, правили в буквальном смысле временные люди) такая премия была в принципе невозможна. И не только потому, что молодых не пущали. Сама молодость перенимала качества застойного времени: тянулась долго, мутно и заканчивалась ничем. В двадцать лет ни у кого не возникало чувства, что пора браться за что-то серьезное. И даже в тридцать еще казалось, что вся жизнь впереди, папа с мамой пока помогают, а дальше будет видно. Помню совещания молодых писателей, проводившиеся, соответственно, Союзом писателей СССР. Туда вылезали из сибирских глубин старообразные мужики с дикими бородами, были дамы бальзаковского возраста с подборками стишат и психопатическими звездами в глазах, были и относительно молодые личности с комсомольскими билетами при себе на всякий случай. На одном таком совещании (семинар Георгия Семенова) меня выбрали для показательного битья. Очень посоветовали бросить писать. Совету я не последовала. В журнале «Урал» была напечатана моя первая повесть «Первокурсница».

По сравнению с теми повестями, что выходят сегодня в финал премии «Дебют», «Первокурсница» выглядит наивно и как-то нецелеустремленно. Автор скорее попробовал что-то написать, чем действительно написал. Сегодня я страшно жалею о тех годах, когда еще не знала счета времени. Это еще опаснее, чем не знать счета деньгам. Конечно, мы были тогда богаты будущим, которое казалось бесконечным. Но романист, напротив, должен ясно понимать, что человек смертен. Это важно для прозы, но еще важнее для выстраивания жизненных стратегий самого автора. Арифметика несложная. На серьезный роман требуется два-три года работы, плюс по полгода на энтропию (всякие писательские поездки, интервью, рассказы для глянцев и так далее). У меня сегодня в набросках и замыслах двенадцать романных сюжетов. Нетрудно подсчитать, что два-три сюжета могут оказаться уже за пределами моей земной жизни. А очень жалко.