SARA. Во время войны законы молчат - Елена Фиштик

Было хорошо слышно, как, где то на нижнем этаже отчаянно кричала женщина и несвязно просила о помощи.

Артур открыл дверь и спустился на этаж ниже.

Плачущую женщину уже окружали соседи.

Он пытался понять что происходит.

Женщина рвала на себе волосы и показывала на открытую дверь в свою квартиру.

Артур посмотрел туда и увидел в глубине квартиры лежащую на полу девушку, он догадался, что это мертвая девушка.

– Господи! Моя Розочка, моя девочка! Господи, господи! За что? А-а-а-а, помогите! Господи! Люди добрые, за что? За что??? – душераздирающие материнские слезы приводили в оцепенение всех окружающих.

Артур почувствовал за спиной легкое приказание, обернулся, это была Сара, в ее глазах застыл стеклянный взгляд.

Он приобнял ее и повернул лицом к себе:

– Тут девушка мертвая. Ты их знаешь? Я пока не понял, что произошло.

– Это мама Розы. А там Роза. Мы с ней учились.. Она была коммунистической активисткой. Ее что, убили?

– Да нет, – вступила в разговор пожилая дама, вытирая слезы, – Розочка покончила с собой.

– Как? Почему? – все еще не веря в происходящее, всхлипнула, Сара, закрывая лицо руками.

Эмма подошла к Саре и Артуру, от ужаса, она не могла отнять ладонь от лица, казалось, что ее парализовало:

– Какой ужас! Это же Роза, вы с ней учились, Сарочка!

На площадку собрались все соседи, историю передавали из уст в уста по несколько раз, несчастную женщину отпаивали успокоительным, весть мгновенно разлетелась по всему дому, все наперебой, говорили:

– Утром на нее напала толпа. Разъяренная толпа…

– Да, да, ее схватили и волокли по улице, прям за косы..

– А потом одна сволочь обрезала ей все волосы..

– Так ведь мало же было, потом, они ее еще и раздели до гола..

– До нитки все сняли, суки..

– Ой-ой-ой!!!

– Конец света! Что же это?

– Она так кричала, так молила ….

– А ее били и били, пинали, позорили…

– Потом сапогами начали пинать, она упала, уже не могла идти дальше, а эти гады все не унимались, тыкали ей в живот своими сапогами..

– Как же такое пережить?..

– Вот она и не пережила…

– Еле пришла домой, закрылась в комнате и покончила с собой..

– А-а-а-а – девочка моя, Розочка! – раздался страшный вопль матери.

Люди, как могли утешали ее, но такое горе, трудно пережить.

– Да, сегодня вообще был тихий ужас, – женщина в разорванном платье, показывала собравшимся свои раны и говорила, – я и не думала, что вырвусь оттуда. Так жестоко они били людей, так унижали…

– Я тоже видел, – сказал старый дед, – даже и не знаю, как меня не поволокли! Там маленькую девочку, лет тринадцати так бил здоровенный бугай, все кричали, просили его угомониться, а он все свое «Раздевайся до гола». Так и разорвал на ней платье и куда-то поволок. А кто вступался, его тут же хватали и еще хуже того, прямо на глазах у всех портили…

– Ой, там одну беременную в живот сапогами пинали, ай-ай-ай.., и никто ничего не мог сделать.

– Они в основном еврейских женщин хватают.

– Не! Не только женщин. Я видел, как мужика одного публично раздели до нага и гнали по всей улице, при этом, как кобылу хлестали плетью по спине. Он весь в крови был.

– Что вы знаете, а на днях я видела, как молодую, может быть ей двадцать лет, раздели до гола и всунули в ее влагалице палку, так еще и заставили

шагать по всей улице мимо почты в тюрьму на Лонцкого – на работы ее увели.

– Ужас! Что творится? Что же будет?

– Страшно! Потешаются сволочи!

– А вон в пятом доме всю семью забрали, так и не знаю, как еще живыми они остались. Третьего дня был большой марш – гнали более триста человек по центру с поднятыми руками, а потом заставили их встать на колени и передвигаться так аж до тюрьмы. Некоторые сумели сбежать в переулки, а остальных так и погнали на коленях, поганя палками да плетью, даже стариков не пожалели.

– Мерзавцы!

– Скоты!

– Я тоже видела одного урода, элегантно одетый в красивую вышиванку, он бил людей железной палкой с таким наслаждением!

– Да, эти твари на погром, как на праздник идут, даже парадные костюмы и галстуки надевают! А потом пинают ногами, при всем своем параде, самым жестоким образом, даже пожилых людей. Вон недавно нашего профессора запинали таки. Лежит весь в синяках.

– Да! И все это свои же! Вот гниды!

– Не говори, тоже мне украинская националистическая милиция! Хуже немцев!

– Немцы не вмешиваются, потому-что считают это актом самоочищения.

– Не вмешиваются, потому-что сами, наверное в шоке от зверств этих ублюдков. Да и зачем? Им то что?

– Там где им надо, очень даже вмешиваются. Вон недавно согнали народ на уборку после бомбежки, а моя соседка и вовсе должна убирать туалет какому-то немцу.

– Слушайте, а вы слышали, как в воскресенье согнали мужчин к озеру, заставили их заходить в воду по горло, а один немец топил их багром, а женщины стояли и плакали, кричали, но ничего не могли поделать?

– Да, слышали, уже весь город знает.

– А на Замарстыновской улице немцы все с фотоаппаратами бегали, снимали наших голых женщин.

– Это ж ужас! В самом центе города?

– Возле Оперы что лучше? Такое издевательство! Мужики, женщины, старики на коленях чистили улицу, а эти уроды, там ведь и женщины были! наслаждались таким зрелищем, обзывались и злорадствовали.

– Толпа, конечно жестокая!

– Слушайте, а поляков то тоже уже начали депортировать! Вон в соседнем доме, прямо насильно отправили куда-то под Варшаву.

Маленькая девочка, лет десяти, слушая всех дяденек и тетенек вдруг громко заплакала, и всхлипывая сказала:

– И я видела, когда мы с мамой на почту ходили, там сильно били людей, прямо лопатами, они были в крови, а плохие дяди кричали им «Юде! Юде!»

Мама обняла девочку и повела ее домой.

Долго еще народ стоял у двери несчастной женщины, утешали, предлагали помощь.

Эмма обняла крепко Сару и сказала:

– Умоляю, ни шагу на улицу, а если что, беги, прячься. Умоляю!

– Мамочка, – плакала Сара, – мне страшно!

Артур стоял рядом молча, не понимая, чем помочь, как помочь этим людям.

Он тоже и не раз слышал страшные истории про погромы, несколько раз и сам был их свидетелем.

Сейчас перед ним всплыла картинка того страшного дня, когда он случайно наткнулся на полуживую, в разорванной одежде, женщину, которая была совершенно истерзана.

Артур только наклонился к ней, что бы помочь встать, как услышал жуткий окрик:

– Ну ка отойди, или и ты на своей шкуре все это испытаешь.

Перед ним стояли здоровенные мужики.

Один подошел к Артуру вплотную, взял, как щенка, за шкирку и отшвырнул в сторону.

Затем мужики, переговариваясь между собой, стали снимать с жертвы кольца, туфли и пихать по своим карманам, затем просто так, для своего развлечения, дорвали окончательно платье на ней, да так, что его клочки швыряли по сторонам.

Женщина стонала, просила пощадить, а эти мерзавцы гигикали и плевали в нее.

Она лежала в одних чулках и нижнем белье.

Когда мужики ушли с награбленным, Артур подбежал к женщине и помог ей подняться.

Он снял свою рубаху, накинул на несчастную и проводил ее домой.

Новое жилище Сары и Эммы было сырым и убогим.

Кроме того, к ним подселили еще две молоденькие девушки.

Вход в подвал был завален отходами.

Эмма решила сразу расчистить проход.

Все принялись ей помогать.

Но, вдруг, они услышали женский крик а следом мужские крики и смех.

Эмма быстро скомандовала девочкам скрыться за дверью подвала.

В щель было видно, как из-за угла дома появилась женщина вся истерзанная, в нижнем белье.

На ней был только лифчик, пояс, который поддерживал чулки.

Даже обуви не было, она так и бежала в чулках с криками о помощи, а следом, погоняя ее палками и автоматами шли немецкие прихвостни и немцы, фотографируя свою жертву.

Они смеялись, цеплялись за резинки от ее чулков, натягивали их, а потом резко отпусками, затем раздавался дружный хохот.

Прогнав беднягу по двору, они направились по центральной улице с выстрелами и выкриками:

– Жиды! Не прячьтесь, мы сегодня добрые! Выползайте из своих нор!

Эмма с девочками долго еще не решались выйти даже во двор.

Еду, которую Артур приносил Саре и ее маме, они делили на четверых.

Эмма, чаще всего отказывалась от своей порции.

Она варила полугнилую картошку, которая еще осталась после зимы, и ела ее сама.

Жили с каждым днем все все хуже.

В повале было очень сыро, еды не хватало, выйти на улицу можно было лишь в темное время суток, и то боялись каждого шороха.

Но, выходить приходилось хотя бы за водой. Эмма это делала сама – берегла девочек.

И вот однажды…

…Было совсем тихо.