Вне закона - Владислав Акимов

У Сашки затекла нога, но переступать было нельзя. К дальней кромке покоса несколько минут назад один за другим вышли три волка. Сейчас они в какой-то нерешительности, оглядываясь, топтались у черемухового куста.

Сашка нервничал. Не упуская волков из поля зрения, он изредка косился в осиновое редколесье и все не терял надежды на более близкую встречу со зверем. «Ведь их всего пять. Где же еще два волка?».

Но вот, наконец, в вечерней тишине раздался совсем негромкий, но вкрадчивый и властный голос матерого.

Волки разом скатились в пологое русло Сухонки и один за другим ходко пошли вниз. Теперь их хорошо должен был видеть и Птицын. Сейчас они окажутся совсем-совсем близко от малинника.

Сашка взглянул влево и обмер. В каких-нибудь двадцати шагах от него в осиннике стоял… Гай. Только вглядевшись как следует, удалось заметить разницу. Волк был немножко темнее.

Затаив дыхание, Сашка потянул ружье кверху, и в это время тишину разорвал выстрел Птицына. Сашка вскинул ружье, но было поздно. Двойник Гая исчез.

От Сухонки, пересекая покос, прямо к Сашке скакал волк. Ныряя и вскидываясь корпусом, он стремительно приближался. Вот уже отчетливо видна, его широкая башка с плотно прижатыми ушами.

Сноп огня полоснул сумерки. Сашка видел, как высоко взлетели задние ноги зверя. Безжизненное тело волка перевернулось через голову и распласталось, по лапам пробежала конвульсивная дрожь. Глядя на них, Сашка невольно обратил внимание на свои колени. Они тоже дрожали.

* * *

Матерая неслась во весь мах. За ней с высунутым языком еле поспевал Лобастый.

Уйдя далеко от Синявинских покосов, волчица поднялась в сосновый угор и, наконец остановившись, отдала голос. В ответ прозвучал все тот же предательский голос матерого. Теперь волчица стояла молча. Ее натруженные бока тяжело вздымались. Настороженные уши отчетливо слышали приближение зверя.

Среди чернеющего по склону подлеска замелькала светло-серая тень, и на угор выскочила молодая волчица.

Волки еще некоторое время стояли неподвижно.

От Синявинских покосов снова прозвучал вой. Не обращая на него внимания, старая волчица пошла в глубину леса, а следом тронулись Лобастый и молодая волчица.

Всю ночь шла волчья семья.

Когда забрезжил рассвет, волки вышли к большой, еще по-ночному дремавшей реке. Отсюда, с высокого известкового берега, далеко по пойменным лугам и лесным увалам снова прозвучал жалобный вопль матерой. Она выла часто и долго, и лишь когда стало совсем светло, спустилась к воде.

Больше ждать было некого.

Полакав студеную воду, матерая зашла в реку и, увлекая за собой Лобастого и молодую волчицу, поплыла к тому берегу.

В кумачовом кругу

Места вокруг Раздольной веселые, светлые. Все тут есть: и кондовые сосновые боры, и лиственные перелески, и поля.

У Раздольной две речки: одна тихая, задумчивая, вся в черемухе; другая быстрая, озорная, в ивняки прячется.

Жилья вокруг мало. Деревушки одна от другой на многие километры.

Колхозы тут не то чтобы богатые, но крепкие, хозяйственные, и животноводство у них в большом почете, потому как луга кругом и пастбища богаты отменными травами.

Края эти, удобные для поживы, приглянулись старой волчице.

В двух десятках километров от Раздольной хозяйничал малый выводок. Остался он с весны без матери, с одним матерым, и за лето растерял чуть не всех щенят. Однако мест своих матерый не бросил и теперь пиратствовал с двумя прибылыми да с подвалившей к выводку молодой самкой, переярком.

Об этом старая волчица узнала сразу же. Не желая, однако, знакомиться с выводком поближе, она только однажды вместе с Лобастым и молодой волчицей обошла владения матерого и, оставив доступные одному волчьему носу следы и памятки, вернулась в боры к Раздольной.

Сначала серые пришельцы были осторожны. Они часто меняли места, избегали встреч с человеком. На первых порах люди думали даже, что имеют дело с каким-то одним бродягой, как видно, «отшатившимся» от своих собратьев. Однако «отшатившийся бродяга» чем дальше, тем все больше досаждал колхозникам.

Пастухи вооружились берданками, на места происшествий неизменно вызывался «наилучший охотник» Иннокентий Федорович, или попросту Кеша, имевший за свое пристрастие к рябчиковой охоте прозвище «старого рябчика». Но все было напрасно. Серая троица была неуловима, хотя и квартировала чаще всего в бору у Раздольной, под самым Кешиным носом.

Шло время. Уже на осинники отлетал глухарь, и на оголившемся березняке по утрам все чаще качались приодевшиеся в новые черные телогрейки косачики.

На Лобастом теперь была светло-серая теплая шуба с пышной горжеткой, словно наброшенной на крепкую высокую грудь и шею. Этот пышный наряд красиво подчеркивал его сухую голову. И все же было в нем еще много угловатого, щенячьего, что сразу отличало его от взрослых волков.

Матерая не препятствовала самостоятельности прибылого, не мешала ему и только в крайнем случае шла на помощь.

* * *

По прихваченной морозцем дороге звонко и весело барабанили некованые копыта. Табун годовалых жеребят резво скакал от Раздольной и уже спускался к речушке. За ней, сквозь все еще не облетевший ольховник, светились луга, зеленела отава.

Речушка была сильно заболочена, с топкими, поросшими рогозом и осокой берегами. Поэтому, чтобы миновать болотину, дорожка тут пробиралась по зыбкой гати, а дальше переваливала через горбатый бревенчатый мостик и снова через гать уходила в луга.

Сбегавшие с угора кони вдруг вздыбились, заметались. Послышался сбивчивый топот, тревожное ржанье, лошади напирали и лезли друг на друга. Сзади растерянно скакал пастух и, не понимая причины смятения, отчаянно стрелял хлыстом.

Вырвавшись из придорожного бурьяна, три страшных зверя погнали к речке одичавшего от страха, отбитого от табуна жеребенка.

Бешено затрещала гать. Жеребенок, срываясь копытами с жердей, осел на все четыре, и дрожа корпусом, в безумном страхе затоптался на месте.

Впереди, на мосту стоял Лобастый. Его ощеренная, с прижатыми к затылку ушами, башка была чуть опущена и вытянута навстречу коню. Корпус, подобно сжатой пружине, напряжен и недвижен. Только нервно вздрагивающий конец толстого хвоста выдавал возбуждение и боевую готовность.

Замкнув страшную западню, волки остановились.

Стоя сзади коня на почтительном расстоянии, матерая казалась спокойной и даже миролюбивой. Холодные немигающие глаза волчицы глядели из раскосых глазниц с внимательным любопытством.