Вечное (СИ) - Вересень Мара

– Вам нужно было это услышать. Доброй ночи, мастер Холин.

– Доброй ночи, стажер.

Обошла фонтан с той стороны, где не было отвратительно живой тени. Натравить на Звонца отряд карантинной зачистки? А жителей куда девать, пока чистить будут? И моей заявки недостаточно, нужны подписи всех, кто тут живет. Вот если бы что-нибудь… Я прикусила язык. Дара три капли, а сглазить до сих пор с полпинка могу.

Магфон в кармане задергался, когда я уже была на крыльце.

“Напоминаем, что заявка на соискание степени магистра…”

Как хорошо, что напомнили! А то мне сейчас ругаться, а запал прошел.

Я соорудила на лице мегеру и толкнула дверь.

8

Сразу от входа по правую руку начиналась кухня, а если пройти вперед – лестница на второй этаж и арка в гостиную, так что, устроившись за столом, было видно лестницу и часть огороженной площадки на втором этаже. Странный дом.

Тут еще чердак был и, наверное, именно там сидящая на лестнице Дара откопала Разговорчивые сказки и теперь забавлялась: называла слово, и книга, шевеля гротескной мордой на обложке, начинала читать с места, где это слово встречалось, а если не встречалось, книга корчила рожи, ныла, что не нашла, ей жаль и предлагала из имеющихся сказок. Брр… Ассортимент там был такой, что ими впору пугать, а не спать укладывать. Одна “Проданная душа” чего стоила.

Посреди кухни торчал частично обездвиженный стазисом Лайм и дохлой темной лентой собственного производства пробовал стянуть со стола карамельки. Часть конфет валялась в промежутке между сыном и столом, но как минимум две, судя по оттопыренной щеке, уже были во рту. В эти развлечения я тоже старалась особо не вмешиваться, считая, что Мар лучше разбирается в воспитании шкодливых темных детишек, основополагающим правилом которого было испытать на собственной шкуре все то, что ты задумал сделать (уже сделал) с ближним, и копать.

Гений наставничества поджидал меня прямо под дверью за древним буфетом, выполняющим роль условной стенки, но скорее – прятался от детей. Так как при моем появлении шустро заначил в карман магфон и нарисовал на лице радостное, но обездоленное. Я не стала лишать уважаемого в городе магистра последнего удовольствия и протянула свой магфон. Поближе к лицу. Очень близко, чтоб наверняка разглядел сообщение из магистериума.

– Твоих гадких ручонок дело. – Я не спрашивала, утверждала. – Больше некому. И где только взял? Я же все сожгла.

Мар умудрился и в магфон смотреть и меня без внимания не оставить, украдкой подтягивая щит на отражение. Ну-ну…

– Наша дочь приняла посильное участие.

– Я не дописала.

– Дописала. Только почему-то не желала признаваться и спрятала готовый вариант в надежном месте. Под кроватью? – уточнил Мар в сторону.

Дара, не отрываясь от забав с книгой, кивнула.

– Не думаешь, – я шипела, придвигаясь поближе и загоняя Холина в угол, чему темная сволочь, тут же заблестев глазами, возрадовалась, приняв наезд за подкат, – что у меня были на это причины?

– Упрямство? – муркнул он, приподняв бровь. Прядь смоляных волос из отросшей челки свалилась поперек лба, придав замначу вид игривый и безалаберный. Его ручонки уже выкрутили из моих магфон и совали гаджет в мой же задний карман на ощупь.

– И что мне с этим делать? – возмутилась я.

– Защищаться конечно же, – пожал плечами Холин и получил по лапам.

– Я не это имел в виду.

– А я…

Раздался грохот, помещение озарилось вспышками активированных щитов. На мне, помимо своих, был еще и идеальный, как по учебнику, от Мара, на Маре, кроме собственного – совершенно дикой конструкции мой, на Даре с Лаймом, поверх их базовых – наши с Мареком. Холинский покрепче, мой помощнее. Над Дарой, которая еще и сказками прикрылась, плавало что-то зонтикоподобное от Рикорда. На самого себя у сына силенок не хватило.

Нас щедро осыпало карамелью в обертках, без оберток и обертками от карамели без карамели, а еще трухой и щепками.

– Глядь, – громко и отчетливо сказал Рикорд, когда дождь прекратился.

– Гляди-ка сюда! – идиотским радостным голосом заговорила книга, отфыркиваясь от попавшей на нее трухи. – Здесь так красиво, жаль, этот уродец с дудкой все портит.

Мы с Маром как грибы-паразиты высунулись из-за буфета. Стола в кухне больше не было, а сама кухня нуждалась в уборке.

– Хм… А что, позволь узнать, делал наш сын?

– Изучал границы дозволенного и допустимые меры, а заодно…

– Заодно поел конфет и стол сломал.

– Рикорд…

– Да, пап. Извини, пап. Я все уберу. Сам. Тут где-то метелка была.

Учитывая, что в доме раньше водились ведьмы и Ясен, я бы не стала пользоваться имеющейся метлой, но Мар благосклонно позволил сыну ликвидировать последствия, взглядом остановив Дару, приподнявшуюся ему на помощь.

– Хоббитянки с тряпками и тазиками были бы надежнее, – шепотом поделилась я.

– Дело не в конечном итоге уборки, а в процессе и осознании, что за каждый свой косяк отвечаешь сам.

– Ты поэтому меня все время капать заставлял?

– О, не только, в основном мне нравилось смотреть на твой… твою… нравилось на тебя смотреть.

Хоть мы и шептались, как два татя в переулке, Дара хихикнула и все же пошла помочь Рикорду, воюющему с метлой. У него рук не хватало держать метлу, совок и одновременно сметать в него мусор. А я вспомнила, что пришла орать и возмущаться, но желания уже не было. От обиды и раздражения осталась только досада.

Холин так и не бросил своих попыток управлять моей жизнью. И не бросит. Так он понимает заботу. Хотя, если судить объективно, из всех знакомых мне представителей семьи, Марек самый… человечный, пусть даже ба Лукреция всегда относилась к нему с подозрением. Она ко всем темным с подозрением относилась, включая мою совсем не идеальную мать. Я долго не могла отпустить и перестать осуждать ее и отца, пока отец не сказал, что я сама знаю, как это – любить невозможное.

Не только положительное и приятное делает нас теми, кто мы есть, неприятное и отрицательное тоже, хотя и это, по-большому счету, слишком субъективно. Мы как сложная магическая система со множеством импульсов и противовесов. Кому-то удается оставаться в равновесии и находить баланс, кого-то опрокидывает.

Мое невозможное, камертоном уловив настроение, позволил мне спрятаться. И это тоже – забота. Я прячусь, он находит. И наоборот. Сейчас – моя очередь, мое время.

– Отвезти?

– Я такси вызову.

– Мика…

Он продел свои пальцы сквозь мои и прижал ладонь к ладони. Стало тепло. От него и без прикосновений было тепло. Всегда. Уютная бархатная тьма с синими искрами и спиралями из золота и радуг.

– Ты мог спросить.

– Мог.

– Но не стал.

Я высвободила руку. Тепла стало меньше, но оно никуда не делось. И не денется, будем мы жить вместе или так, как сейчас. Потому что мы друг для друга то, что делает нас целыми – фокус, импульс, противовес и якорь. Динамический якорь за системой. Вне категорий.

Мар потянулся снова. Не только рукой. Но я отступила к двери, толкнула ручку, стала на порог, позвала детей, притихших посреди кухни: Дара впереди, Лайм на полшага позади, но так, чтобы в одно мгновение оказаться между ней и возможной угрозой.

– Идемте.

– Иди сюда, – вкрадчиво с пришептыванием, но довольно громко произнесла книга. – Иди сюда, крыска…

Мы с Холином дернулись. Резонанс, шкрябнувший по струнам сути, был как сквозняк с улицы. Обмурашил щиколотки, заставил поежится. Дорожка света сбежала с крыльца далеко за калитку. Освещенная кое-как, почти темная Звонца тонула в сумраке, но тень от фонтана была на прежнем месте, нагло рассекая тянущийся от дома свет. До тени свет есть, после – уже нет.

Я спустилась с крыльца, следом дети и Мар.

– Я отвезу, – категорично заявил он и скрылся за домом.

Спустя минуту у ограды урчал “мартон астин”. Мар вышел, жестом загнал детей на заднее сиденье, сбегал в дом, вернулся со старым портфелем, который сунул мне в руки.