Блуждающая в Пустоте - Аарон Дембски-Боуден

Она знала. По крайней мере, догадывалась.

— Сны про эльдар, — произнесла навигатор, скорее утверждая, нежели спрашивая.

— Да. Сны про эльдар. Еще хуже, чем прежде. Я не вернусь туда лишь для того, чтобы умереть.

— Я рада, что ты проснулся, — сказала Октавия после недолгой паузы.

Талос не ответил. Он так и не понял, зачем его отправили сюда. Несколько секунд его взгляд блуждал по комнате, слух уловил звук текущей воды, монотонное гудение корпуса, и ….

И биение двух сердец.

Одно принадлежало Октавии: ровные удары влажного грома. Другое было приглушенным и сбивчивым, настолько торопливым, что сливалось в жужжание. И они оба исходили из её тела.

— Я глупец, — произнес он, поднимаясь с колен под рычание сочленений брони.

— Талос?

Он набрал воздуха, стремясь подавить волну гнева. Пальцы дрожали, микроскопические сервоприводы в костяшках пальцев зажужжали, когда руки сжались в кулаки. Если бы он не был так измотан, а его чувства не были притуплены, он бы сразу услышал биение двух сердец.

— Талос? — она снова обратилась к нему. — Талос?

Не сказав ни слова, он вышел из её покоев.  

III

Возвращение домой 

Как только дверь распахнулась, Септим осознал, что сейчас он, возможно, умрет.

У него было полсекунды, чтобы сделать вдох перед тем, как рука вцепилась в его глотку, и еще полсекунды, чтобы прохрипеть возражение. На его шее сомкнулась бронированная перчатка, лишив возможности дышать, не говоря уж о том, чтобы говорить. Поднятый над полом человек забился.

— Я предупреждал тебя, — произнес незваный гость. Септим попытался сделать вдох, но поперхнулся вместо этого. В ответ Повелитель Ночи швырнул его через всю комнату. Он сильно ударился, врезавшись в стену, и беспомощно сполз на пол грудой трясущихся конечностей. Кровь окрасила темное железо там, куда пришелся удар головой.

— Я предупреждал тебя, — повторил воин, наполняя комнату звуками сочленений брони и своих шагов. — Быть может, я неясно выразился? Быть может, мое предупреждение можно проигнорировать, потому что я пятьдесят пять ночей пробыл без сознания?

Он вздернул Септима за волосы и кинул его в противоположную стену. Раб снова рухнул вниз, на этот раз не издав ни звука. Воин приближался к нему, продолжая говорить бесстрастным машинным голосом, искаженным вокс-репродуктором своего шлема.

— Быть может, я забыл выразиться доступным для понимания языком? Так? В этом кроется причина столь вопиющего нарушения коммуникации?

Септим изо всех сил пытался подняться. Впервые за свою жизнь он навел оружие на своего господина. По крайней мере, попытался. Фыркнув, высоченный воин пнул своего раба в бок. Не ударил по-настоящему, а так, лишь шаркнул ботинком, как будто оттирал с подошвы дерьмо.

И тем не менее эту маленькую захламленную комнатку огласило эхо ломающихся как тростинки ребер. Септим ругался сквозь стиснутые зубы, пытаясь дотянуться до упавшего пистолета.

— Ты, с… — начал он, но его господин оборвал его.

— Давай не будем отягощать неповиновение неуважением.

Повелитель Ночи сделал два шага вперед. Первый шаг раздавил лазерный пистолет, и он рассыпался по полу веером осколков и искореженных металлических деталей. Второй шаг остановился на спине Септима и придавил его лицом к полу, выбив воздух из легких.

— Назови мне хоть одну причину, по которой мне не стоит тебя убивать, — прорычал Талос. — И сделай это безукоризненно.

Каждых вдох и выдох пропарывал легкие человека из-за упиравшихся в них раздробленных ребер. Он ощущал привкус крови, стекавшей по задней стенке глотки. За все годы своего пленения, за все время, которое он был вынужден служить и помогать им вести их еретическую войну, Септим никогда не молил о пощаде.

Не собирался начинать и сейчас.

— Tshiva keln, — проворчал он, преодолевая боль. Розоватая слюна окрасила его губы, когда он попытался дышать.

Этой ночью многое происходило впервые. Септим никогда прежде не направлял оружие на своего хозяина, а Талосу прежде ни один из его слуг не говорил: «Ешь дерьмо».

Пророк колебался. Он чувствовал, как его злобную сосредоточенность вдруг взорвала короткая вспышка ошеломленного смеха. Он гулким эхом прозвучал в стенах маленькой комнаты.

— Задай себе вопрос, Септим — тебе кажется разумным раздражать меня еще больше? — он потянул истекающего кровью человека за загривок и в третий раз швырнул его в наклонную поверхность железной стены. После этого падения Септим не сыпал проклятиями, не сопротивлялся, и не совершал никаких других действий.

— Вот так-то лучше.

Талос приблизился и опустился на колени возле едва дышащего раба. Лицевая аугметика была повреждена, глазную линзу пересекала уродливая трещина. Его сотрясали спазмы, и было очевидно, что левая рука вырвана из плеча. Кровь пузырилась на распухших губах человека, и с них больше не сорвалось ни единого слова. Последнее, по-видимому, было даже к лучшему.

— Я тебя предупреждал.

Септим медленно повернул голову в сторону, откуда звучал голос. Или он не мог ничего сказать, или счел разумным воздержаться от этого. Сапог хозяина, давивший на спину, являлся весомой угрозой. Ему ничего не стоило наступить на человека так, что его торс превратился бы в бесформенную массу плоти и костей.

— Она — самая большая ценность на этом корабле. Мы не можем бороздить Безумное Море, если её здоровье под угрозой. Я предупреждал тебя. Тебе повезло, что я не содрал с тебя кожу и не подвесил к потолку нового Черного Рынка.

Талос убрал ногу со спины раба. Септим зашипел, медленно вздохнув, и перекатился на бок.

— Хозяин…

— Избавь меня от глупых извинений, — Талос покачал головой. Изображенный на лицевом щитке шлема череп бесстрастно смотрел на него красными глазными линзами. — Я сломал от четырнадцати до семнадцати твоих костей. Бионика твоего черепа также нуждается в восстановлении. На фокусирующейся ретинальной линзе продольная трещина. Полагаю, этого достаточно в качестве наказания.

Он мешкал, глядя на лежавшего ничком на палубе человека.

— Тебе еще повезло, что я не приказал своим хирургам кастрировать тебя. Клянусь своей душой, я говорю правду: если ты прикоснешься к ней снова, или хоть едва дотронешься до её кожи, я скажу Вариелю освежевать тебя. А затем, пока ты лишенный кожи будешь еще жив, хнычущий червь, я голыми руками разорву тебя на части, и ты будешь смотреть, как я скормлю твои конечности Кровоточащим Глазам.

Талос не потрудился достать оружие, чтобы подкрепить свою угрозу. Он просто смотрел вниз.

— Ты — моя собственность, Септим. Я позволял тебе много вольностей в прошлом, благодаря тому, насколько ты полезен, но я всегда могу обучить других рабов. Ты всего лишь человек. Ослушайся меня еще хоть раз, и ты проживешь ровно столько, чтобы взмолиться о смерти.

С этими словами он ушел под аккомпанемент жужжания суставов брони. Во внезапно наступившей тишине Септим сделал судорожный вдох и пополз по полу своей комнаты. Лишь одно могло так рассердить хозяина. То, чего он и Октавия так боялись, по всей видимости произошло, и Повелители Ночи ощутили изменения в её биологии. Это открытие не потонуло в море боли от полученных побоев. Септим выплюнул два своих задних зуба, и человек, которому предстояло скоро стать отцом, тут же потерял сознание.

Талос собрал Когти в зале военного совета вокруг длинного гололитического стола переговоров. Всего восемьдесят один воин, и каждый пришел облаченным в полночь. Многие были измазаны кровью, и на доспехах появились новые шрамы после исполнения своих обязанностей по очистке, которая все еще велась в недрах «Эха проклятия». Украсть корабль у Красных Корсаров было лишь первым шагом. На очищение корабля таких размеров командам огнеметчиков могли потребоваться годы, чтобы сжечь самые отвратительные прикосновения Хаоса там, где корпус разъедала грязь или, что еще хуже, где металл мутировал в живую материю.

«Эхо проклятия», также как и «Завет крови» до него, был настоящим городом в космосе и нес на борту пятьдесят тысяч душ. Это был во всех отношениях великий зверь, гораздо красивей построенных в соответствии со Стандартными Шаблонными Конструкциями крейсеров и барж, что патрулировали небеса современного Империума. «Эхо» первым ощутило вкус пустоты в Великом Крестовом походе десять тысяч лет назад, когда воины легионов Астартес требовали для себя лучшие корабли и вели их в авангарде завоевательного флота. Ударный крейсер былых времен не был ровней своему имперскому коллеге, и «Эхо» было демонстрацией того, как часто они превосходили своих более молодых родственников размерами и огневой мощью.

Пятьдесят тысяч душ. Талос никак не мог привыкнуть к числу, даже если бы они десятилетиями трудились у него под ногами. Его собственная жизнь протекала среди постоянно исчезающей элиты и их привилегированных рабов.