Глиняные голубки (Третья книга стихов) - Михаил Кузмин

Не зная вас, вам шлю письмо.

Меня как женщина поймете,

Увидевши, что в каждой йоте

Сквозит любви моей клеймо.

Быть может, я неосторожна,

Свиданье было бы верней,

Но, лишь дойду я до дверей

До ваших, - мысли: "Невозможно".

Тот мало честью дорожит,

Кто страстью поздней пламенеет,

Бумага, к счастью, не краснеет,

Пускай рука моя дрожит.

Зачем вам повести унылой

Докучное начало знать?

Дана вам свыше благодать

Не сделать жизнь мою могилой.

Робею, медлю, как дитя,

Прервать письмо уже готова,

Но нет, мучительное слово

Скажу, волненье укротя;

Сошлись любовные дороги

Моя и ваша. Разный путь

Заставил нас в глаза взглянуть,

Прочесть в другой свои тревоги,

Но ваша юная любовь

С моей равняться вряд ли может,

Ничто мне в муке не поможет,

Лишь в смертный час остынет кровь.

Другое счастье в долгой жизни

Еще вам будет суждено,

И знаю - встретится оно

Не здесь, а в радостной отчизне.

Как прежде позабыл меня,

Так вас он скоро позабудет,

И лепет детский не разбудит

Уже потухшего огня.

А я готова быть рабыней,

Всегда лежать у милых ног,

И взгляд один взрастить бы мог

Сады над бывшею пустыней!

Безумна просьба и смешна,

Для вас, быть может, непонятна.

Всегда любовь другим не внятна,

Любви лишь явственна она.

Но если признаки недуга

Знакомы вам и не чужды,

Отбросьте мелочность вражды,

Коль вправду любите вы друга.

Не бойтесь слез, не бойтесь слов

Ответьте на мое призванье.

Под вечер, позже, в семь часов,

Придите в среду на свиданье.

Мы обе вместе там решим,

В чем нам искать теперь спасенья,

И две любви соединим

В одну любовь, в одно хотенье.

6

Под пологом ли слишком жарко,

Ночник ли пущен слишком ярко,

Иль шум и шелесты мышей

Твоих коснулися ушей,

Что ты не спишь, раскинув руки,

И слушаешь глухие звуки?

"Фотис, ты спишь?" - Я сплю, молчи,

И снова замерло в ночи.

"Ты плачешь?" - Нет, спокойся, милый,

Расторгнут нас одной могилой!

Наутро встала так бледна,

Как будто год была больна.

Весь день был ветрен, сух и ясен,

Но лишь закат зарделся, красен,

Фотис сказала: "Я пойду

На час". Предчувствуя беду,

Ее просил побыть я дома,

Покуда не пройдет истома.

"Не бойся, друг, не будь враждебен.

Клялась я отслужить молебен.

Одна доеду без труда

И тотчас возвращусь сюда.

Ты жди меня, не мучься скукой,

Молитва будет нам порукой".

Я скрыл тогда невольный вздох.

Вот шум шагов вдали заглох,

На темном и глухом канале

Гондолу тихо отвязали,

Но уж давно взошла луна,

Когда вернулася она.

7

Что с Фотис любезною случилось?

Отчего ее покой утрачен?

Отчего так скучен и так мрачен

Темный взор, и что в нем затаилось?

Онемела арфа-рокотунья

И, печальная, стоит у стенки,

А сама Фотис, обняв коленки,

Все сидит, не бегает, летунья.

Или холодно моей голубке

От приморского дождя-тумана,

Что не встанет с мягкого дивана,

Что не скинет с плеч тяжелой шубки?

Или остров вспомнился родимый,

Хоровод у берега девичий,

Иль тяжел чужой земли обычай,

О семье ль взгрустнулося родимой?

Подойдешь - как прежде, улыбнется;

Голосок - как прежде, будто флейта.

Скажешь: "Милая, хоть пожалей-то!"

Промолчав, к подушке отвернется.

8

Сердце бьется, пленный стрепет,

Пенит волны белый след,

Бледных звезд неверный свет

Отмель плоскую отметит.

Смолкнул долгий разговор,

Лишь плеснет последний лепет

Да замедлит нежный взор.

Снова скажет, слишком зная,

Что отвечу ей: "Мой друг,

Что моих бояться мук?

Любит больше та, другая!

Всех она прекрасней жен,

Но, любя иль умирая,

Я приму любви закон".

Стихла речь, ей отвечали

Взгляд, объятье, поцелуй.

"Видишь, муть молочных струй

Розы солнца пронизали?

Полно, сердце, слез не лей!

Снова реют в ясной дали

Флаги вольных кораблей!"

9

Не вернулись ли снова златые дни,

Не весной ли пахнуло в осенний день?

Мы опять засветили любви огни

И далеко бежала былая тень.

Пролетело ненастье, лазурь - для нас,

Только в мире и дышим, что я да ты,

Будто завтра наступит последний час,

Будто завтра увянут в саду цветы.

Каждый день - лучше утра, а вечер - дня,

Ночи - счастья залоги - того милей,

Как две арфы, согласной струной звеня,

Наше сердце трепещет, и звук полней.

Крепче к сердцу прижмися, сильней, вот так!

Не расторгнутся губы, пусть смерть придет!

Разорвать цепь объятий не властен враг,

Вместе склонимся долу в святой черед.

10

Любовь, какою жалкой и ничтожной

Девчонкой вижу я себя! Возможной

Казалась мне дорога и не ложной,

Но я слаба.

Страшна ли я, горбата и ряба,

Иль речь моя несвязна и груба,

Что глупая привозная раба

Меня милее?

Склонится ли негнущаяся шея?

И с плаксой ли расплачусь я, слабея?

Нет, сердце, нет, не бойся! не вотще я

Отчизны дочь.

Венеция, ты мне должна помочь!

Сомненья, робость, состраданье, прочь!

Зову любовь, зову глухую ночь,

Моих служанок.

Не празднуйте победы спозаранок;

Я вспомню доблесть древних венецианок

И выберу в ларце меж тайных стклянок

Одну для вас.

И тот, последний, долгожданный час

Любви моей да будет воскресеньем!

И раньше, чем закат вдали погас,

Ты будешь мой, клянусь души спасеньем!

11

Недаром красная луна

В тумане сумрачном всходила

И свет тревожный наводила

Сквозь стекла темного окна.

Одной свечой озарены,

Вдвоем сидели до утра мы,

И тени беглые от рамы

У ног скользили, чуть видны.

Но вдруг лобзанья прервала

И с тихим стоном отклонилась,

Рукою за сердце схватилась,

Сама, как снег в горах, бела.

"Фотис, но что, скажи, с тобой?"

Она чуть слышно мне: "Не знаю".

Напрасно руки ей лобзаю,

Кроплю ее святой водой.

Был дик и странен милый взгляд,

В тоске одежду рвали руки,

И вдруг сквозь стон предсмертной муки

Вскричала: "Поздно, милый!.. яд!"

И вновь, сломясь, изнемогла,

Любовь и страх в застывшем взоре...

Меж тем заря на белой шторе

Уж пятна красные зажгла.

И лик Фотис - недвижно бел...

Тяжеле тело, смолкнул лепет

Меня сковал холодный трепет:

Без слез, без крика я немел.

12

В густой закутана вуаль,

С улыбкой сдержанной и странной

Она вошла, как гость нежданный,

В покой, где веяла печаль.

Ко мне она не подошла,

С порога лишь заговорила:

"Теперь узнайте, что за сила

Меня опять к вам привела,

Любовь слепая так сильна,

Что в тягость стала мне личина.

Откроюсь - я была причина

Внезапной смерти, я одна.

Мое признанье, ваш отказ,

Фотис надменной отреченье,

Любовь, обида, жажда мщенья

Водили мной в тот страшный час.

Но нет раскаянья во мне,

Так сладко быть для вас преступной.

Судите мерой неподкупной:

Любовь лишь к вам - в моей вине.

Я знаю, в вас еще живет

Былой огонь, былое чувство.

Напрасно хладное искусство

Безумной страсти бил черед.

Я жизнь и честь для вас сожгла,

Стыдливость, гордость позабыла,

Желанье сердце отравило,

Как ядом полная игла.

Плативший высшею ценой

Едва ли может быть обманут;

Пусть скорби все в забвенье канут,

Со мной узнайте мир иной!"

И, платьем траурным шурша,

Она подвинулась, взглянула...

Не ты ль, Фотис, крылом махнула,

Что вдруг проснулася душа?

Наверно, диким был мой взор,

Утраты полн непоправимой,

И ясно в нем непримиримый

Она узнала приговор,

Затем, что, смертно побледнев,

Она внезапно замолчала,

Но долго взор не отвращала:

Была в нем страсть, и смерть, и гнев.

Ушла навеки. Не вонзил

Ножа в предательское тело.

Какая воля так хотела,

Чтоб я был трус, лишенный сил?

IV ГЛАВА

ПАРИЖ

1

Снизу доносятся смутные шумы,

Крик продавцов и шум карет.

Тупо и тягостно тянутся думы,

В будущем счастья сердцу нет.

Как в голубятне, сижу я в светелке,

Мимо бежит глухой Париж...

Что собираешь сосуда осколки,

Целым разбитый вновь творишь?

Ветер в окошко мне пыль не доносит,

Смолкнут вдали колеса фур,

Бледное золото вечер набросит

На пол, на стол, на белый шнур.

Все, что минулося, снова всплывает

В этот прозрачный, светлый час.

Час одиночества, тот тебя знает,

В ком навсегда огонь погас!

2

Как в сердце сумрачно и пусто!

В грядущем - дней пустынных ряд.

Судьба - искусная Локуста,

Как горек твой смертельный яд!