Наша тайная слава - Тонино Бенаквиста

Позвольте мне описать сон праведника. Чаще всего его ночи безмятежны, он свертывается калачиком и расслабляется, восстанавливает силы. Но порой к нему являются ужасные видения и поглощают целиком — преследователи требуют его шкуру, выставляют его напоказ, срамят, обвиняют: смерть неминуема. Но внезапно голос инстинкта самосохранения удерживает его от неверного шага к столь гнусному концу, поскольку что-то тут не так и, в общем-то, не слишком заслуживает доверия, очень уж все непомерно: это просто кошмар. Спасенный своим собственным рассудком, он открывает глаза, видит старую добрую реальность, снова вступает в свои неотъемлемые права, и вот он уже снова жив-здоров еще долгие годы.

В моих ночах все совсем наоборот.

После долгого искания сна я соскальзываю в мир олимпийского спокойствия, где мне объясняют, что все случившееся со мной — не более чем недоразумение, которое вскоре рассеется; и вот я, вполне умиротворенный, уже иду в окружении благостных декораций. Пока меня не настигает жуткая догадка: а не слишком ли уж чрезмерно это счастье? Как я мог позволить ему захватить себя? И когда я открываю глаза, меня настигает ужас: навязчивая мысль о преследовании, муки искупления — гнусное бремя, которое мне придется влачить в течение дня. Все верно.

Но я не сдаюсь, проявляю стойкость маленького солдата повседневности, даже удваиваю себя. Один из нас — это автомат, патентованное благо, способный превозносить достоинства крестообразной отвертки V6 из шикарного набора с резиновыми рукоятками (в те времена это был благородный материал, бедняки удовлетворялись деревяшками). А другой — жалкий бедняга, ходячая рана, человек с пропитанными желчью внутренностями. Когда обстоятельства требуют, мне случается шутить, сходить за симпатягу, участвовать в разговорах, которые не слушаю. Вся сознательная часть моего ума блуждает в полумраке по крышам Парижа, я лечу от дома к дому над улицами, усыпанными жмуриками.

Однажды утром во время перерыва я узнал из газеты, что мой покойный мерзавец был родом из Лотарингии, что он жил чем и как придется, не имея других близких, кроме сестры, с которой уже давно не виделся. По-прежнему неизвестно, какого черта он делал на крыше. Его крысиная нора на улице Эрмитаж ни разу не упоминалась, и что-то мне подсказывает, что эта связь так и не будет установлена. Но не в том заключалось самое сенсационное откровение этого издания от 29 сентября. Понуждаемая своими адвокатами, старлетка в конце концов заговорила. Все домыслы были неверны. Таинственный любовник оказался ни политиком, ни артистом, ни миллиардером, а бандюгой. Молчание бедной девицы наконец разъяснилось: либо она опасалась мести, либо сама принадлежала к преступной среде, потому и отказывалась выдавать своего мужчину. А тот — реальный пахан, закаленный в лионском уголовном мире. Его уже ищут для дачи показаний, а сверх того, чтобы понять причину его бегства. В прессе уже поговаривают о сведении счетов между гангстерами. И намекают, что маленькая актриска с первого этажа — в некотором роде Елена Троянская, развязавшая войну, которой быть не должно. Воображают даже заговор, в который замешаны бандиты, кино и государственная тайна.

Но мне-то известна причина бегства этого крутого. Ему и своих мертвецов хватало, и он совсем не нуждался в том, чтобы какой-то кретин сдох у его ног — просто так, без всякой причины. Разве что из-за внезапности событий он принял падение этого тела за послание от своих врагов, поди знай. Как допустить, что он не имеет отношения к этому убийству? — вопрошает журналист. Дело принимает размах, который меня превосходит, как и всех французов; это же золотой фонд полицейских расследований, происшествие из антологий, новая глава «Истории преступлений».

***

Пятьдесят лет спустя я по-прежнему не могу сказать, был ли такой поворот событий пагубен или выгоден для меня. Без этого разоблачения личности ночного беглеца интерес к Убийству на улице Каскад ослабел бы к осени и дело наверняка закрыли бы. Но из-за рода своей деятельности несчастный превратился из ценного свидетеля в подозреваемого номер один. Набережная Орфевр тщетно старалась найти связь между ним и мертвецом, свалившимся из облаков. Кто это был? Другой любовник старлетки? Шантажист? Убийца из соперничающей банды? Каждая гипотеза подкреплялась анонимными письмами, разнообразными доносами и новыми слухами.

Тайные любовники знали друг друга еще подростками, в Лионе. Некоторые утверждали, что она топталась на панели квартала Круа-Русс, затем подвизалась в фильмах, снятых на камере «Супер-8», но ничто из этого не было правдой. В 1957 году благодаря поддержке своего братка девчонка прошла пробы для одного ревю в «Фоли Бержер». Он обосновался в Гренобле вместе с женой и детьми, но никогда не забывал навещать в Париже любовь своей юности.

После той проклятой ночи каждый из них познал печальный конец. Травмированная вторжением моего покойного мерзавца в свою жизнь, униженная полным испепелением в прессе, старлетка удалилась от всякой публичной жизни, как только власти оставили ее в покое. Покой совершенно относительный, поскольку она до самой своей смерти от рака легких оставалась той шлюхой с улицы Каскад.

Последние годы бандюгана тоже были не из легких. Несмотря на рвение следователей, ничто не доказывало его причастности к Убийству на улице Каскад. И все-таки никто — кроме меня — не поверил причине, которой он объяснял свое присутствие на месте событий. Самой обезоруживающей, самой искренней: Я всего лишь проводил ночь со своей любовницей. Встревожившись из-за такого количества дурной рекламы, компаньоны отвернулись от него, да к тому же его заподозрили в союзе с мелкой шпаной, промышлявшей на площади Гамбетта. В общем, вследствие разборки, подробности которой никто не захотел выяснять, парня нашли зарезанным на узкой улочке в квартале его детства.

Еще и сегодня мне вновь случается думать о том, что вынес этот бедняга, затравленный за единственное преступление, которого не совершал. Найдется ли на свете что-нибудь более душераздирающее, чем висельник, кричащий о своей невиновности?

Полиция, пресса, а потом и общественное мнение перестали видеть в нем ключ к разгадке тайны. Предположение о загадочном убийстве, никак не связанном с преступным миром, опять вышло на первый план. И невероятная история продолжилась с новой силой.

***

В январе 1962 года мой непосредственный начальник предлагает мне прокатиться по провинции вместе с одним бывалым старичком, ветераном, которому поручено познакомить меня с клиентами. Нет, это не ходить от двери к двери, сказал я своему кузену, я буду разъездным представителем фирмы, а это совсем другое дело, гораздо больше веса, почти важная шишка. Между визитами к продавцам скобяного товара, производителям мебели и владельцам всевозможных мастерских я продолжаю свой обзор прессы, к великому огорчению моего инструктора, который подыхает от скуки за рулем микроавтобуса.

Какой-то щелкопер, более вдохновенный, чем другие, установил связь между падением моего покойного подонка и улицей Каскад. Дескать, «каскад» — это же «водопад», стало быть, падение заключено в самом названии улицы. Месяцы! Им понадобились месяцы, чтобы связать это воедино! Однако это ведь вполне подпадало под смысл, бросалось в глаза, было слишком прекрасно, чтобы оказаться правдой. Вдруг парень придает своей статье эзотерическое звучание, даже хватает через край в бредовой метафоре, приплетает сюда оккультные силы, Фантомаса и прочие отвратительные исчадья ночи. И это сработало! Достаточно было открыть двери сверхъестественному, чтобы туда ринулись все! Крутой поворот от гнусного к чудесному! Серьезные издания, которые обычно с презрением относятся к раздавленным собакам и прочей ерунде, посвящают полные досье Убийству на улице Каскад. Разводят дискуссии и прения, выискивают симптомы эпохи, берут след, запутывают его, что-то там обнаруживают, и блестящие бумагомаратели уже не сдерживаются, выдавая свою версию. А тут уж кто выдаст самые головокружительные образы, самые реалистичные подробности, самые сентенционные эпитеты. У одного мой покойный мерзавец становится падшим ангелом, у другого — звездным пьянчужкой. Я напрасно напрягаю память, помню только бомжа, не желавшего умирать, да дурную тень, рухнувшую в темноту.

В одном журнальчике для залов ожидания обращаются даже к кандидату в Академию, уже кропающему для нас будущие диктанты, а тот видит в Убийстве на улице Каскад некую волшебную сказку на основе гадательных карт Таро. Там фигурируют: Любовники, Храм (стеклянный потолок), Паяц (мой покойный мерзавец), а главное, Безымянный аркан, то есть олицетворение самой Смерти. Напрасно я ищу другие объяснения, речь может идти только обо мне. У этого скелета с косой вопиющее сходство со мной, я же занимаюсь инструментами.