Журнал «Вокруг Света» №04 за 1985 год - Вокруг Света

«У меня есть памятная фотография. Мы вдвоем с Иво. В обнимку, как братья. Да он и есть мой брат. Я вырос один с матерью. Отец погиб на фронте в 1942 году. И теперь я рад, что у меня такой большой друг, будто кровный брат. Когда мы были в Болгарии, то нам часто задавали вопрос: братья ли мы? Мы отвечали—да. И оба радовались этому. За это время мы лучше узнали друг друга, еще больше подружились.

Многое изменилось со времени нашего знакомства, но не изменились наши отношения. С годами дружба стала крепче, а что может быть дороже проверенной десятилетиями дружбы?»

В. Привалов

София — Москва

В сезон большой воды

Тихо плещет вода в бревна плота. Мы медленно плывем по реке. Берег близко, и хорошо видны плетни огородов, серые прокопченные баньки, крепкие избы. С мостков старушка полощет белье. Заметив нас, крикнула:

— Откуда плот-от гоните?

— Из Варнавино в Козьму, на Волгу! — отвечает ей наш бригадир.

И снова тихо, будто никто не спрашивал и никто не отвечал. Только плещется вода.

Ветлуга «кормится» лесом. Издавна. В очерке «С Ветлуги» беллетрист А. А. Потехин сто двадцать лет назад писал:

«Весной, как только открывается лед и разливается полая вода, вся Ветлуга покрывается почти сплошь плотами однорядными, двурядными, грузовыми, из которых последние доходят длиною до 120 сажень. В то же время спускаются и громадные суда-беляны, похожие больше на плавучие острова, нежели на суда».

И теперь лес рубят всю зиму, а вывозят практически за один месяц весной, в период «большой воды». В дальние рейсы — на устье Волги, на Дон лес везут самоходные баржи. А вот в края поближе до сих пор сплавляют плоты.

Выгодно. Пять-шесть тысяч кубометров леса, на перевозку которого потребовалось бы не меньше трех сухогрузов, тащит один буксировщик.

Наш плот начали готовить еще осенью. Длинные хлысты деревьев, которые привозили с лесосеки, кряжевали на берегу реки — разрезали на бревна нужной длины и связывали проволокой в пучки. Весной горы этих пучков подняла вода. Их буксировали катерами и привязывали к длинным тросам, которые идут от самой главной части плота — небольшой, но прочной площадки из бревен, называемой «маткой». Здесь находятся палатка сплавщиков, два якоря по полторы тонны и три лота — тяжеленные железные чушки. Они нужны для того, чтобы притормаживать плот, не давать течению занести его на мель или ударить в высокий яр. А чтобы поднимать лоты и якори, ставят трактор с лебедкой. Сооружение такой площадки особо ответственное дело. Обычно ее строят еще на льду, но в тот раз неожиданно ранняя весна и начавшийся ледоход сломали все планы. Вода буквально за несколько часов поднялась почти на метр, и недостроенную площадку чуть было не унесло. Пришлось буксировать ее на прежнее место катерами и достраивать уже на воде.

Потом мы получили на дорогу тушенку, макароны, чай и перебрались на плот. Буксировщик «Плотовод-688» натянул трос, наш длинный трехсотметровый, плот дрогнул, заскрипел и медленно, словно нехотя, тронулся с места. А леспромхозовский «маломерный флот» — три рабочих катера, окутываясь сизым дымом, упираясь обшарпанными носами в правый борт плота, начали выталкивать его на стрежень...

Мы плывем. Насыпали припасенной заранее земли на железный лист, брошенный ближе к борту. Это «очаг». Володя Зубарев отрывает от старого ватника лоскут и, окунув его в ведро с соляркой, разводит в «очаге» огонь для чая. Сплавщиков на плоту трое: бригадир Иван Васильевич Чернигин, Александр Чернышев и Владимир Зубарев. Володя идет на плоту впервые. Он — тракторист и должен по команде вытаскивать лебедкой из воды лоты и якори.

Пока идем на одном, самом тяжелом «коневом» лоте. Якорная цепь косо уходит в воду, и, когда лот попадает в яму или цепляет за топляк, плот резко дергается.

— Сомы клюют,— говорит при этом Чернышев. Он человек разговорчивый и веселый.— А ведь хорошо дойдем до Волги,— повернулся он к бригадиру.

Но Иван Васильевич будто ничего не слышит. Он сидит на бруствере — толстом, в два обхвата, поперечном бревне и молчит. Потом тяжело вздыхает и словно самому себе говорит:

— Я вот младшего в армию проводил... Три ночи не спал. Думается...

В леспромхозе Васильич работает на трелевочном тракторе и раньше на плоту плавал трактористом. Мужик он немногословный, уверенный в себе. Когда-то, в конце сороковых годов, прошел срочную службу. Был сержантом, командиром взвода. Бригадирствовать на плоту у него получается легко, без натуги.

— Бакен зацепило. Во-он справа. Давай-ка, Вовка, дуй туда с багром,— говорит вдруг Васильич ровным голосом. И Вовка, прыгая с пучка на пучок, бежит снимать бакен, который наш плот сбил на одном из поворотов.

И снова несет нас Ветлуга. Река она капризная, сегодня здесь мель, завтра быстрина, а петляет от одного яра к другому так, будто хочет кого-то сбить со следа. Наш тяжелый трехсотметровый плот пока еще в эти петли вписывается. Но с трудом... А тальник за плотом расправляет ослепительно белые, словно специально приготовленные для плетения корзин, ветви.

На обрывистых кручах — темно-зеленые огромные ели, выше которых только косяки гусей... Слышим чуфырканье тетеревов в прибрежной чаще. Кусты около берега отливают красной медью, а березки с молодой листвой будто окутаны зеленой прозрачной кисеей. С кручи кричит какая-то пичуга.

— Это хорошо,— говорит Васильич.— Слышишь, «Плыви, плыви!» кричит. А бывает, скажет: «Беги дальше, беги дальше!» Значит, предупреждает. Смотри тогда в оба, не прихватить бы мели...

Мы проходим мост у поселка Ветлужского. Володька хоть и завел на всякий случай трактор, готовый в любую минуту вытащить плот, но обошлось без этого. Перед самым мостом подошли два катера и, упираясь носами, помогли направить плот в пролет между быками. Но едва мы спокойно вздохнули, как случилось то, чего ожидать на этом участке реки никак не приходилось.

Плот вдруг стал забирать в сторону. Моторист катера бросился было снимать цепь, которая служила чалкой, да куда там: катер уже цеплял за дно. Цепь натянулась, бревно, за которое она была закреплена на плоту, противно заскрипело. Катер, сев на мель, невольно подтянул к ней весь плот. Левые пучки уже волочились почти по сухому, воды под ними — сантиметров тридцать.

Затрещала обвязка пучков, толстый трос, на который они были нанизаны, натянулся и задымился, испаряя воду, оставшуюся между жилами. Володька, который стоял к нему ближе всех, закричал: «Убегай!» и бросился на правый борт. Но трос выдержал.

Несколько пучков вылезли из своего ряда в сторону и на следующей мели наверняка бы рассыпались. Васильич, схватив багор и несколько коротких цепей-оплотиков, чтобы крепить пучки, прыгая через разводья, побежал к ним. Вслед — Володька и Саня. Они выравнивали пучки, туже крепили их к тросу и вернулись назад, только убедившись, что пучки крепко привязаны и не будут «рыскать в стороны». Саня, хоть и устал смертельно, все же начал донимать Владимира:

— Как это ты крикнул: «Убегай!» Откуда у тебя только прыти столько взялось?

Владимир отвечал сквозь зубы:

— У меня двое детей, их еще растить надо. Тросом-то двинет...

— И правильно,— поддержал его Иван.— Подальше в таком случае надо. Прошлым годом так-то вот дернуло, так бруствер — бревно было, не обхватишь — лопнул... Не знаю, куда и обломки улетели.

Тем временем подоспел новый поворот, гораздо круче первого. Плотовод пошел как-то хитро, дергая плот то в одну, то в другую сторону. За кормой судна поднимались белые буруны, видно было, что оно упирается изо всех сил.

— Не смогает,— обронил Иван,— шестьсот сил. Прошлым годом тысяча двести было. Тот вот тащил.

— Видать, сам капитан повел.— Володя смотрел на плотовод,— а даве-то штурмана, наверно, шли...

Плотовод изгибал плот в дугу. Иван, который мрачно предсказал: «Сейчас два пучка в яру будут» — и ругнул было капитана, теперь повеселел:

— Давай, давай, родной! Заламывай!

Судна за деревьями теперь совсем не было видно, и только его мачта плыла над лесом.

— Заломал-таки! Во-он как зало-мал! — с облегчением произнес Васильич, показывая на плот, который теперь подковой охватывал узкий мыс — его огибала река. Пучки буквально в нескольких сантиметрах прошли от берега.

Темнело. Капитан протяжно прокричал в микрофон:

— Иван Васильич, бросай луговой ло-от! Бросай луговой лот! Ночевать будем.

Опустили один лот, второй. И — якорь. Стемнело быстро. Холод пробирал до костей, и если удавалось заснуть, то минут на двадцать. Рано, еще в полумраке, раздался голос капитана с судна: «Выбирай якори, выбирай якори! Дальше пойдем!»

 ...Трос, накручиваясь на барабан, выбрал слабину, но дальше цепь не пошла. Видимо, крепко зацепился якорь. Трактор окутывался клубами дыма, пускал снопы искр, но... только затащил сам себя на бруствер. Тогда Володя опустил щит и газанул так, что трактор повис в воздухе, опираясь почти что на один щит. Но от троса только брызнули искры, и его концы разлетелись в разные стороны. Трос лопнул. Пришлось прилаживать еще один, и снова трактор подпрыгивает, бревна под ним ходят ходуном, а палатку, которая была привязана к трактору, разорвало на куски, и край ее медленно затягивало под гусеницу. Я бросился вытаскивать из палатки тушенку, хлеб и рюкзак с фотоаппаратами — трактор размолотил бы все это в порошок.