Татуиро (Serpentes) - Елена Блонди

— Я спрошу! — в голосе сына советника узким лучом сверкнула угроза. — И если ты обманул нас…

— Спроси сначала, — мастер не обернулся.

Узкая тропа пахла травой, что женщины кладут в похлёбку, и у мастера в животе зашевелился голод. Мальчишка дойдёт с ним до самой хижины, а он из-за того, что задержался у реки, не успел подумать о еде. Три дня. С тайным делом, затеянным им, справится за день, но после надо успеть сделать щит. И все это время не выходить из хижины.

— Ой!

— Что ещё?

— Мать передала для тебя кашу. И лепёшку с ягодами. А я, когда раковину, оставил на берегу…

— Вернёшься и принесёшь.

— Съедят вдруг.

— Тебя?

— Кашу! — Малити засмеялся, голос его был уже чистым, будто промытый ночными дождями.

Смех затих, когда они вышли на опушку леса и увидели издалека намалёванный на деревянной двери глаз.

— Не бойся, он смотрит не на тебя, — мастер остановился на краю поляны перед хижиной, — положи раковину и беги за кашей, я тебя подожду здесь.

— Ты правду сказал Тарути, мастер Акут, что вы с вождём…

— А ты тоже думал, что я соврал?

Солнце выглядывало из-за спин и грело плечи. Над головами прожужжал толстый шмель и улетел в просвет среди листьев.

— Нет. Но… Я не знаю…

— Ну вот и беги. И побыстрей, после этой тени, — показал на согнутую ветку, черным пересекающую тропу, — я уйду и три дня буду внутри.

— Сейчас!

Здесь было тихо. Ветер гудел под животами туч, а голоса людей доносились из такого далека, что казалось — снятся. Джунгли говорили, но их дневные песни были привычными, и скорее догадываешься, чем слышишь, какой звук раздаётся, когда мелькнёт в широких листьях побережника толстое тело шмеля. Или с пёстрой земли поднимется вверх синяя, как ночное небо, кукушка.

Сидя на земле, Акут ждал, иногда ощупывая языком чуть онемевшую щеку. Через поляну, за жиденькой дверью хижины, на полу лежит неподвижно его ночная находка. Вдруг он плохо закутал ей ноги, не подоткнул старую циновку и её укусил ядовитый паук? В его хижине, где всюду были развешаны пучки полыни и дикого корня, отроду не было плохих насекомых, но — вдруг… А мальчика надо дождаться. Хороший мальчик, только странный, не стать ему хорошим охотником и советником не стать. Может, потому так радостно, когда Малити приходит смотреть, как он работает? И мать у него хорошая, когда-то была подругой Онны. Сперва запрещала сыну приходить, но махнула рукой и теперь даже дарит еду. А вот отец до сих пор наказывает сына, но тот всё равно прибегает. Хорошо, что есть у них другие сыновья, будут охотниками. И девочка.

Вытянул руку и погладил раковину. Здесь, в зеленых сумерках, бока её были, как морская вода над жёлтым песком.

У Малити, сына отличного охотника Мали, всё может сложиться так же, как у мастера. И он был когда-то мальчиком, все люди вначале были детьми. Так идёт жизнь.

Крик спугнутых птиц переплёлся с быстрыми шагами. Топот лёгкий, не громче частого дыхания, и вот он уже рядом, переминается на только что бежавших ногах, протягивая старую миску, прикрытую пухлой лепешкой.

— Да сохранят боги здоровье и силы твоей матери.

И окликнул уходящего мальчика:

— К реке иди спокойно. Тарути наверняка уже сбегал к отцу.

— Хорошо, мастер. Пусть Большая Мать осветит то, что будешь делать.

Мастер поклонился, отвечая, как положено:

— Большая Мать всех оделяет светом.

Глава 6

Уничтожение метки

Гладкая трава поляны ложилась под босые ступни. Нести раковину, свёрток и плошку с едой было неудобно, но мастер знал: лежащая в хижине слышит его шаги и не хотел ходить туда и обратно, добавляя ей страхов. С двери смотрел наспех нарисованный глаз с неровным зрачком.

Подойдя, поставил еду на порог, уложил раковину и свёрток. Достал знаки и приколол поверх глаза в ряд, крепко вгоняя в старую древесину шипы драконьего дерева. Дерево росло обок хижины и перед сезоном дождей щедро бросало вниз твёрдые колючки, коричневые и глянцевитые.

Постоял, разглядывая, как солнце цветит перья малиновыми и зелёными бликами по чёрному. Каждое утро, перед рассветом, один знак будет рассыпаться и падать на истертое дерево порога. Всё будет, как надо. Ведь он делает доброе дело.

Раскрутил верёвку, которой притянул кожаные петли на двери, и вошёл в полумрак.

Выглянувшее из туч солнце прорезало темноту жёлтыми ножами. На их лезвиях танцевали крохотные водяные мушки, нежные, будто из воздуха рождались. Они повредить лежащей не могли. Мастер издалека осмотрел неподвижный длинный свёрток на полу у самой стены. Неподвижный, конечно. Надо подойти, откинуть край ткани, наброшенный на лицо. И увидеть глаза, услышать лёгкое частое дыхание, не поднимающее грудь. Только тогда будет видно — не умерла. Но мысли разбегались, как муравьи, и вдруг становилось важным совсем мелкое: не починён угол и в полу щель. В дожди оттуда будет дуть ледяной ветер. Раньше мысль эта приходила и уходила: ведь не один угол у хижины и всегда можно лечь в другом, укрывшись получше. Опять же, старые шкуры, они совсем уже старые, и надо было их вынести на свет, перетряхнуть, проветрить. Это делают женщины, а он один и забывает. Наверное, поэтому в хижине стоит лёгкий, но постоянный запах болотной ряски. А раньше и не думалось о таком…

Мастер отогнал мелкие мысли, подошёл, присев на корточки, откинул край циновки. И отвернулся, прикрывая рукой глаза, как от блеска лесного пожара. Коричневый прозрачный огонь хлестнул по лицу, и в нём, во взгляде беспомощно лежащей, — смертельный ужас и непонимание переплавились в такую силу, что невозможно было смотреть. Нащупав рукой край, он снова набросил ткань на лицо.

— Нельзя, так нельзя, — стал проговаривать хрипло, зная, что не поймёт, она ведь пришла с водой в реку из моря, а там живут совсем другие люди и язык у них другой.

— Не смотри так, уйми сердце, иначе наделаешь бед. Я не сделаю плохого!

Развернув сбоку ткань, положил холодную неживую руку к себе на колени и стал гладить худые пальцы.

— Ты пришла из реки, почти мёртвая. Я дам тебе еду, огонь в моём доме согреет тебя. Захочешь, уйдёшь. Но знак на плече не нужен. Если люди увидят его, тебя отдадут Владыкам. А тебе туда нельзя.

Он сглотнул, вспоминая.

— Таких, как ты, там… Нет-нет, нельзя тебе туда. И не спрячешься, ты слаба и не сумеешь убежать. Боги привели меня на берег, чтобы помочь тебе. И я помогу. А еще Малити нашел раковину. Это знак! Когда день склонится к вечеру, всё будет уже сделано и ягоды в твоей крови заснут. Завтра, с утром, ты заговоришь и сможешь сесть, а потом ходить. А когда рассыплется третий знак, мы выйдем на свет, и я расскажу всем, что тебя мне прислал Западный ветер. Видишь, он проломил крышу? Оттуда ты пришла.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});